Останкино. Зона проклятых - Артемий Ульянов

Но как ни важны были эти вещи для обряда, ценностью они станут только тогда, когда вместе с ними у жаровни будет стоять пятилетний мальчуган. Без жертвы обряд невозможен. Однако если жертва будет неподходящая, то последствия могут стать действительно страшными. Но Орн сделает все правильно. Не зря он долгие годы ждал этой ночи. И вот теперь она совсем рядом, стоит только протянуть руку… Нет, Орн не допустит ошибки. О жертве он уже позаботился. Маленький Лука, смышленый, ладненький парнишка четырех с половиной лет от роду, розовощекий, синеглазый, с копной соломенно-рыжих волос. Он жил вместе с матерью и братом на подворье немца.

Когда наступило утро накануне полнолуния, Орн был молчалив и суров. За этой суровостью он тщательно прятал радостную звенящую нервозность, что сопутствовала ожиданию великого момента. Последние часы он был опричником. Завтра, с восходом, он станет обладать властью, которая недоступна никому из смертных. Волю каждого чернокнижник сможет с легкостью подчинять своей. Преграды этого бренного мира рухнут. И даже смерть не будет властна над ним. Лишь его темный властитель будет выше Орна, а колдун станет его орудием. И если еще несколько дней назад Орн мучился сомнениями, боясь, что не сможет правильно исполнить обряд, то сейчас он был уверен в своем скором возвышении над всем сущим.

Задолго до наступления сумерек опричник уже был на поляне, земля которой должна была стать свидетельницей его триумфального перерождения. Бесцельно бродя, он снова и снова повторял заклинания, представляя картины того, что произойдет здесь, когда солнце опустится за горизонт. Образы пылающей в углях иконы, символов власти ада и крови ребенка, кружились в его голове бесовским ураганом. С каждой минутой предчувствие безграничной власти охватывало его все сильнее, покалывало кончики пальцев и выступало холодным потом на челе. Будь его воля, он схватил бы раскаленное светило голыми руками, потянув его вниз, за край планеты. Но это было не в его силах. И Орн покорно ждал.

Стемнело. Верные опричники охраняли подступы к поляне, дабы никто не мог вмешаться в таинство ритуала. Опоенная сонным зельем, мать Луки спала в покоях Орна, прижав к себе беззаботно дремлющего сынишку. Когда Порфирий аккуратно подхватил его на руки, женщина даже не пошевелилась, окутанная глубоким дурманом. Лука, лишь только открыл заспанные глаза, сразу же был отвлечен сусальным пряником, который опричник сунул ему в руки. Сказав, что поведет его за свистулькой, он понес его, сонного и счастливого, к поляне.

А там уже пылали угли, освещая мерцающим заревом огромную пентаграмму, выложенную из причудливых символов. В центре ее красовался силуэт головы козла, сложенный из раскаленных головешек. Орн стоял посреди них на коленях, по пояс голый, с медальоном на груди и кривым ритуальным ножом на поясе. С тем самым, которым он лишил жизни несчастную Аксинью. Раскинув руки и опустив голову, он тихонько подвывал, напевая заклятия. Так несмелый ветер предвещает свирепое ненастье. Пение его становилось все громче. Из пентаграммы чернокнижник черпал силу, опрокидывая ее себе на грудь сложенными пригоршней ладонями. Его жестокая душа жадно впитывала дьявольскую мощь, поднимающуюся прямо из преисподней. Голос колдуна креп, закручиваясь в невидимую пружину вихря, что вырвется из него наружу, когда сатанинское действо достигнет апогея. Адская сила питала колдуна. Если рядом был свидетель, тот бы заметил, как плечи Орна стали шире, руки мускулистей, голова крупнее.

Неожиданно к завываниям колдуна присоединились волки, вышедшие на охоту в лес, что простирался за болотами. В ночной тиши голоса человека и зверей сливались, погружая в тревогу окрестную природу, заставляя замолкнуть ночных птах, подзывающих пением пару для продолжения рода. Пернатые чуяли, что эта ночь находится в нераздельной власти смерти и греха, а потому рождение новой жизни под ее покровом невозможно.

Не один час прошел, пока Орн творил бесовскую молитву, дарующую ему силу. Внезапно выкрикнув громогласное «ом», колдун затих. Замолчали и волки, но птичье пение так и не зазвучало в зарослях, окружающих сатанинскую поляну. Вскочив с колен, чернокнижник вытянул перед собой руки и, закрыв глаза, пошел к жаровне, безошибочно переступая через горячие головешки. Приблизившись к углям, он открыл закатившиеся глаза, сверкнув в темноте розовыми белками, отражающими всполохи огня. Поводив головой из стороны в сторону, он увидел слепыми глазами икону Богородицы с младенцем на руках. Схватив икону двумя руками, он поднес святое изображение вплотную к лицу, бормоча молитвы, и, широко открыв рот, медленно и похотливо облизал ее. Осквернив святой образ, он продолжил читать заклинания. Голос его глох, переходя в сдавленный свистящий шепот. Когда слова слились в невнятном шипении, Орн швырнул икону в жаровню. Упав на колени, схватил медальон, приложил его к земле и вновь гортанно протянул «ом», запрокинув в холодное лунное небо лицо, искаженное яростной гримасой. Отсветы адского пламени, пожирающего икону, смешивались со светом полной Луны. Причудливо освещая слугу сатаны, всполохи изменяли его облик, обнаруживая в колдуне черты зверя, которых становилось в нем все больше.

Орн стал погружать руки в угли, потрескивающие вокруг горящей иконы. Не обжигаясь и не чувствуя боли, он утробно урчал, наслаждаясь прохладой раскаленных головешек. Он упивался ею, увидев в том первые проявления своего могущества над этим миром, людьми и стихиями.

Когда икона почти истлела, Орну пришла пора взять у Люцифера тот дар, что полагался ему по праву, заслуженный бесчисленными молитвами и черными мессами. Вернувшись в центр пентаграммы, колдун приподнял один из таинственных символов, вырезанных из дерева, достал из-под него свиток и, глубоко вдохнув, стал пропевать письмена, начертанные на коже. Дойдя до середины, он двинулся к жаровне, рядом с которой стоял ларец. Чернокнижник бережно вынул перстень и надел его на указательный палец левой руки. Сжав ее в кулак, Орн выхватил ритуальный нож, висевший на поясе, и полоснул себя по внутренней стороне ладони, украшенной перстнем. Кровь хлынула из раны. Щедро обдав ею драгоценный манускрипт, он с неистовой скоростью забормотал что-то на исковерканном арамейском. Не переставая читать заклинания, он бросил окровавленный свиток в жаровню поверх истлевшей иконы. Пергамент вспыхнул, наполнив воздух ядовитым желтым дымом. Глубоко вдыхая его, Орн начал мелко трястись, воздев руку с перстнем над головой и призывая Люцифера.

Настало время принести жертву. Лука, опоенный отваром из трав, что дал ему опричник Порфирий, лежал под тем же кустом, где недавно ждала смерти связанная Аксинья. В плену тяжелого колдовского сна мальчик не чуял своей погибели и протягивал маленькие ручонки к свистульке, которая грезилась ему. Проворно подскочив к ребенку, чернокнижник бережно поднял его, завернутого в дерюгу, и понес к жертвеннику. Гортанно читая заклятие, он посвящал эту жертву Люциферу, ритмично прикладывая перстень то к ручке ребенка, торчащей из-под грубой материи, то к своему лбу, измазанному кровью. Кривой нож, еще помнивший вкус тела прежней жертвы, с нетерпением ждал нового пиршества.