Возможности слов - Оксана Алексеева

как говорится. Ее, само собой, в дурку, а потом еще пять лет ей мозги на место вставляли. Вот с тех пор она при парнях и слова выдавить не может. Представляете? Надо же позвонить этому пареньку — благодаря ему, можно сказать, Ксюша работу у отца и получила! Как его там, Рома же? Я все правильно рассказал, Ксю? А вы чего застыли? Неужели не смешно — вы только посмотрите, какая она стала зеленая!

Человек состоит из костей, кожи, внутренних органов… Но бывает так, что помимо этого, больше ничего нет. И тогда человек — не человек вовсе, а просто мешок с костями и органами, плавающими в пустоте. Бывает и так, что мешок это осознает, но ничего не может с этим поделать, потому что пустоты все равно оказывается больше, чем его мыслей. Ксюша в этот момент перестала быть человеком. Внутри остановились все процессы, зрение отключилось, остались только звуки — злой смех Кирилла в полной тишине.

Целую бесконечность — один только смех Кирилла, но потом позади уверенный и раздраженный голос Лизы:

— Кир! Ну это уже слишком! У тебя вообще границ не осталось?! Как можно…

Возможно, именно Лиза и увела Ксюшу в ее каморку, что-то утешительно говоря на ухо. Возможно даже, что где-то позади осталась мертвое беззвучие.

Лиза оставила ее, а потом из коридора Ксюша могла расслышать ее голос, но в смысл не углублялась — это было неважно. Сама она не плакала и не рвала на себе волосы, просто смотрела в воздух впереди себя, а когда смогла думать, то в голове вертела только одно слово: «Почему?»

Можно ли ошибиться в человеке настолько сильно, чтобы прижать его к самому сердцу, а потом удивляться, что он вцепился в него зубами? Чья вина, что такая ошибка произошла? Кирилла, который никогда и не строил из себя ангела, или Ксюши, которая безосновательно нацепила на него нимб? И хоть ответ очевиден, в груди все равно невыносимо больно — от презрения к самой себе. Иногда внутри жмет так, что слезы этой силой выдавливаются наружу. Но тут было другое — чуть большее, чем просто слезы. Тогда даже плакать невозможно — а значит, остается только смеяться над собой.

Через какое-то время дверь ее кабинета приоткрылась и в проеме показалась смущенное лицо Ольги из отдела кадров:

— Ксюша, это… пойдем, кофе выпьем? Там девчонки все собрались. Ты это… не переживай…

И она зачем-то потащила Ксюшу туда же, откуда ее пару недель назад вышвырнули. Коллектив этот был переполнен завистью и злобой, но Кирилл довел их до их границы. Он поступил настолько некрасиво, что негативные эмоции отступили перед сочувствием. Ксюша пошла. Ксюша взяла свой кофе и села на предложенный стул. Ксюша слушала, как постепенно вокруг нее нарастают сначала неловкие, но все более громкие обсуждения восьмой женитьбы Димы или очередного выкрутаса Вильдо.

* * *

— Все отлично, Кир. Вадим, правда, на тебя взъестся, если узнает… Он в офис вернется только к вечеру.

— А кто ему скажет? Она? Вряд ли. Так что все идеально. И ты, Лизавет, прекрасно вписалась. Общественным мнением можно управлять только с пинка. Твой пинок удался.

— Пинок и пара фраз о человечности, — улыбнулась Лиза. — Они тебя обожают, но палку ты перегнул уж слишком удачно.

После ухода подруги, радость от миссии утекла вслед за ней. Кирилл сел в кресло и сжал руками голову. Почему-то не каждый добрый поступок делает человека счастливым — и это странно. Он боялся, что Ксюша такого не выдержит — потеряет сознание или пойдет писать заявление об уходе. Но, судя по рассказу Лизаветы, та довольно быстро пришла в порядок. И теперь хотя бы научена не доверяться посторонним со всеми потрохами. Все хорошо, что хорошо кончается. А квартальный отчет, чтоб его за ногу, еще торчит.

Кирилл закончил в течение часа, затем сразу зашел к отцу. Тот с улыбкой торжествующего павлина глянул на распечатанные листы, но комментировать не стал, чтобы не спугнуть рвение наследника. Однако тот его огорошил:

— Я уезжаю, пап. В отпуск.

Настроение старика тут же изменилось:

— Если ты куда-то и уезжаешь в отпуск, то только на курсы аудита или налогового учета! На выбор!

Кирилл был не в настроении — он кое-как сдерживался, чтобы не начать орать:

— Окей. Узнаю, есть ли на Ибице такие курсы. Аривидерчи.

— Стой! — Семен Иванович оперся на трость и с трудом поднялся с кресла. — Кирилл! Я думал, что ты за дело взялся — за последние две недели сделал столько, сколько не делал за всю предыдущую жизнь! И макет, и те твои предложения, и даже переговоры с европейцами! Решил, что ты уже полностью втянулся…

Кирилл смотрел в сторону:

— Значит, ты ошибся. Оказалось, что я просто остался… мной.

— Подожди, сын, — Кирилл повиновался, но устало качал головой. Он не хотел понапрасну обижать отца, поэтому и разговоры надо вытерпеть. — Сын, ты понимаешь, что если и дальше так будет продолжаться, то я поставлю Вадима на пост гендиректора после своего ухода? Ты ведь мне даже выбора не оставляешь!

Именно имя друга и стало спусковым крючком. Как будто это короткое слово распахнуло нечто важное, что Кирилл так не хотел никому показывать:

— Так ставь! Он заслужил. Он все заслужил, что бы ты ему ни дал! — Кирилл почему-то начал кричать. — Пусть ему достанется «Нефертити», пусть ему достанется все! Отдайте ему уже все и всех, а меня оставьте в покое!

— Сынок, что с тобой?

Кирилл почувствовал его страх и переживание, а он совсем не собирался заканчивать на этом. Поморщился, как от боли, втянул воздух сквозь зубы, ответил как можно спокойнее:

— Ничего. Я уеду, пап. Перекину свои дела Вадиму, а он по штату потом раскидает.

Не стал дожидаться ответа и вылетел вон, чтобы не наговорить еще какой-нибудь ахинеи. Как же она была права, называя Кирилла «застрявшим в подростковом возрасте инфантильным…» — жаль, что он тогда не дослушал настолько точное определение себя самого.

Не хватало еще столкнуться с ней, выбежавшей в коридор на шум. Но если ты прочно засел в черной полосе, то