Родовое влечение - Кэти Летт

лента промышленного конвейера, бюстгальтер с армированными чашками, перевешивала то на одну сторону, то на другую, лишая Мэдди устойчивости. А живот постоянно тянул ее вперед, да так, что она едва не тыкалась носом в тарелку. Когда люди спрашивали ее, почему она всегда одета в черное, Мэдди отвечала, что носит траур по собственному телу.

Если сравнивать изменения, произошедшие с ее телом и мозгами, то можно было с полной уверенностью утверждать, что тела трансформации не коснулись. Любая мелочь вызывала у нее слезы. И мелодрамы со счастливым концом. И мелодрамы с плохим концом. И претендующие на художественность французские фильмы вообще без конца. Пора было посмотреть фактам в лицо. Ее мозги действительно высохли. Симптомы? Она начала считать «Соседей»[61] программой, стимулирующей работу мысли.

Но если ее мозги еще действуют, то у ребенка уж точно нет. Мэдди убедила себя в том, что давно уже сплющила его череп колготками «с утягивающим эффектом», которые надевала в надежде скрыть свою беременность от потенциального работодателя.

* * *

Пока Мэдди, втягивая в себя живот, бродила по улицам в поисках работы, Джиллиан продолжала свою своеобразную профессиональную деятельность. Мисс Касселлс сначала воспротивилась тому, чтобы Мэдди переехала к ней в Фулэм. Интенсивность ее охоты за мужем достигла качественно нового уровня. Эта женщина использовала все, кроме сетей и пистолета с транквилизатором. Недавно ей удалось заарканить мужчину по имени Морис, бесспорного короля монофибрового наращивания волос. Он был крупным воротилой в области париков и накладок. И ужасно богатым, с благоговейным трепетом рассказывала Джиллиан. Сто двадцать рабочих несколько раз в неделю прочищают туалеты в его особняке и следят за тем, чтобы не полопались водяные трубы от этих неожиданных холодов. Бедняга был опьянен сексом. Следовательно, Джиллиан оставалась непреклонной.

– Пока он не сделает предложение, – поклялась она, – моих бедер ему не видать.

– Давай я поживу у тебя, пока ты не окольцуешь его, – взмолилась Мэдди в тот день, когда отказалась от аборта.

– Те, кто гостит в доме, как рыбы, – заявила Джиллиан в телефон, – дохнут через двадцать четыре часа.

– Пожалуйста, Джилл. – Мэдди стояла в пропахшей мочой телефонной будке на Кингс-Кросс и наблюдала, как тощий панк пожирает найденный в мусорном баке бургер.

– Я не желаю жить с другой женщиной. Я ненавижу, когда месячные начинаются одновременно.

Когда Мэдди обратила внимание подруги на то, что в ближайшее время при ее состоянии подобная проблема возникнуть не может, Джиллиан наконец-то открыла истинную причину своего отказа. Она заложила свою мебель. Чем и объяснялось ее неистовство на фронте охоты.

Мэдди опустила еще один десятицентовик в щель алчного автомата. Ее взгляд упал на забавную надпись на стене будки: «Не боись любви и страсти, шпарь подругу по-собачьи».

– Но если ты намерена и дальше продолжать охотиться, тебе понадоблюсь я. Зубы, сиськи, нос, чулки – забыла?

Именно это и убедило Джиллиан. Несмотря на то что силки были расставлены на Мориса, она не собиралась пассивно ждать, когда жертва попадется. Приближался ее тридцать шестой день рождения, и ее безумие росло. Она буквально обнюхивала все углы в поисках «штанов». Ее борьба перешла в самую жестокую фазу, когда пленных не берут.

Первым на ее удочку попалась обеспеченная, стареющая кинозвезда.

– Актер? – поморщилась Мэдди, когда они проводили ежедневный отрезвляющий осмотр. – Да у него на весь мозг две извилины.

Джиллиан заявила, что он слишком велик для своего мозга. Как динозавр.

– Какое тело! Да в тени от его пениса можно спрятаться от солнца.

Вскоре разговор перешел на куннилинг. Вернее, на его отсутствие.

– Его начало тошнить. Знаешь, дорогуша, он сказал, что именно в такие места уходят умирать тюлени.

Следующей добычей Джиллиан стал романтически настроенный писатель, взявший себе псевдоним Кендис Лав. Это был йоркширец весом в шестнадцать стоунов, с воспалением простаты и склонностью к алкоголизму.

Но, увы, Джиллиан пришлось отпустить и его. Скажем так: гонорары за книги были приятны, а винные клизмы – нет.

К ужасу Мэдди, Джиллиан удалось отловить Хамфри. Его любимым местом встречи оказался один садомазохистский клуб в Сохо, где одевались в резиновую одежду. Сначала Джиллиан относилась к его увлечению непредвзято. Носить резину, говорила она, очень полезно для похудания.

– Можно еще носить и резиновые чулки, но тогда в туфлях хлюпает вода. Знаешь, дорогая, это лучше, чем баня.

Но это, к сожалению, сдувало налет романтики.

– Беда с английскими мужчинами в том, что у них морщинистые задницы. Это оттого, что в детстве их много лупили в школе, – пояснила Джиллиан.

– О, только не говори мне, что он носил школьную форму, терпел порки и все такое! – воскликнула Мэдди, с жадностью поглощая следующий круассан. – Это так банально.

– Тогда я выражусь по-другому. Он оставил след в моем сознании своей задницей.

– Иди к черту!

– Именно-именно. Тайный «гомик». Мне следовало бы догадаться об этом, когда он прихватил с собой в постель банку с вазелином. «Что? – спросила я у него. – Собираешься переплыть Ла-Манш?»

Наконец начались какие-то подвижки на фронте «наращивателя волос». Джиллиан в течение нескольких недель вела жестокую игру, и сейчас, по ее словам, «на горизонте замаячил пенис».

– Теперь он не устоит, – почти каждое утро хвасталась она. – Но он должен встать передо мной на колени. Все! Это значит, что тебе, моя дорогая, пора найти работу.

Найти работу оказалось сложнее, чем представляла Мэдди. Самым неприятным в беременности было то, что как только люди узнавали о ней, они тут же сбрасывали двадцать очков с коэффициента умственного развития Мэдди, а именно эти двадцать очков были нужны Мэдди как воздух. Магазины для беременных настаивали на том, чтобы она одевалась, как маленькая девочка, – в розовое и другие пастельные тона, в рюшечки и оборки. Прохожие на улице начинали все реже замечать ее. Мэдди делала все возможное, чтобы не выглядеть беременной. Она коротко обрезала свои рыжие волосы. Сделала татуировку в виде розы. Проколола левую ноздрю. Результат не принес ничего в плане незаметности и, кажется, не произвел впечатления на потенциальных нанимателей.

Оставалось только есть. Мэдди поглощала все, что оказывалось в пределах досягаемости. И, естественно, переедала.

– О Боже! Ну и житье. – Она накинула полотенце на окно, чтобы не видеть своего отражения. – Никто не предупреждал меня, – заявила она между сырным пирогом и взбитыми сливками, – что ему среди ночи потребуется трехразовое питание.

– А чего ты ожидала? – Джиллиан сидела верхом на ящике из-под фруктов, заменявшем ей стул. – Ты ешь за двоих.

– За двоих? Я ем за десятерых. За все население северной части Лондона. За Северное полушарие. За планету…

– Не понимаю, о чем ты беспокоишься. Ты выглядишь великолепно.

– Я похожа на борца сумо. Хотя нет. По сравнению со мной борец сумо выглядит больным анорексией. Мне пришлось расставить одежду на целый километр с каждой стороны. Мой день рождения охватывает два дня.