Ведьма на Иордане - Яков Шехтер

и ему приходилось держать руки в карманах для того, чтобы теплой ладонью время от времени согревать мерзнувшие уши. Мирьям не замечала ничего вокруг. Она снова начала рассуждать о платьях, о своих планах договориться с польской портнихой, о том, какие комиссионные та захочет брать. Уши и пальцы Янкла ее мало интересовали.

В деревне на них никто не обращал внимания. Евреи приходили сюда довольно часто, близко расположенные селения связывали тысячи незримых, но весьма прочных ниточек. Спустя полчаса Мирьям отыскала магазин женской одежды. Магазином гордо называлась небольшая лавчонка, где продавались юбки, салопы, шали, ленты, шляпки, чулки и прочие предметы женского туалета. Все это было в беспорядке навешано на деревянных жердях вдоль стен и навалено на широкие прилавки.

— Портниха из Варшавы? — недоверчиво хмыкнула хозяйка, толстая белокурая полька в синем халате. — А это кто? — она ткнула пальцем в сторону Янкла. — Тоже портной из Варшавы?

— Нет, это мой жених, — спокойно ответила Мирьям. У Янкла потеплело под ложечкой, и сладкая истома потекла в низ живота. Мирьям принялась что-то обсуждать с хозяйкой, но Янкл перестал понимать смысл произносимых слов. Он отошел в угол лавки и принялся с деланным вниманием рассматривать какую-то шляпку.

«Так вот оно как, — думал он, вертя в руках шляпку. — Значит, Мирьям хочет того же, что и я. — Он на секунду оторопел от собственной мысли, но тут же продолжил: — А я хочу стать ее женихом? Да, хочу».

Мысли о совместной жизни с Мирьям: общая постель, утренний чай в его домике, вечерние разговоры у потрескивающей печи… ах, как это будет здорово!

Мирьям разговаривала с хозяйкой магазина очень долго, около часа. Рисовала на листке бумаги фасоны платьев, перебирала штуки материи, копалась в лентах и кружевах. Янкл не прислушивался к разговору, он глядел в окно, и его воображение развертывало перед мысленным взором картины, одну сладостнее другой.

Наконец Мирьям попрощалась с хозяйкой и пошла к выходу из лавки. Янкл двинулся за ней. Спускаясь по обледеневшим ступенькам крыльца, она поскользнулась, и Янкл едва успел подхватить ее, крепко обняв за талию.

— Послушай, — сказала Мирьям, высвобождаясь из его объятий, и от этого «ты» он сам чуть не свалился с крыльца. — В следующий раз ты не успеешь, и я разобью себе голову об эти проклятые ступеньки. — Она сердито топнула ножкой. — Почему, в конце концов, я не могу взять под руку собственного жениха!

— Конечно, можешь. — Янкл галантно согнул калачиком руку и подставил ее Мирьям. Та вдела свою в образовавшееся кольцо и крепко ухватилась за рукав Янкла. Ему показалось, будто из перчатки Мирьям выскочила молния, пронзила его насквозь и ушла в мерзлую землю.

— Что ты дергаешься? — спросила Мирьям. — Если тебе не нравится, я могу убрать руку.

Она попыталась высвободиться, но Янкл молча прижал ее руку к своему боку. Через секунду он почувствовал, что Мирьям смирилась, и ослабил захват.

— Так пошли? — Ямочки на ее щеках показались ему глубже, чем обычно.

— Пошли.

Несколько шагов они прошли в молчании, переживая, осмысливая новую ступень близости. Наконец Янкл решился задать вопрос:

— Ну так как твои переговоры с хозяйкой? Удачно?

— И да и нет, — Мирьям словно ждала этого вопроса и тут же начала во всех подробностях пересказывать разговор, щедро снабжая его своими объяснениями и шутливыми комментариями. — Слушай, — вдруг прервала она себя, — если мы уже тут оказались, давай осмотрим село.

Честно говоря, Янкл не знал, что тут осматривать, но был рад погулять еще немного под руку с Мирьям. Они обошли все село, Мирьям щебетала без остановки, а Янкл внимательно слушал. Она рассказывала про Варшаву, широкие улицы, покрытые булыжной мостовой, высокие красивые дома, изысканно одетых женщин, коляски на проспекте, городской сад, кофейни, где она с подружками просиживала часы за столиком.

— Стоп, стоп, стоп, — прервал ее Янкл. — Как же ты сидела в кофейнях, там же все некошерно?

— А я только пила кофе, — моментально ответила Мирьям. — Признаюсь честно, подружки заказывали пирожные: наполеон, такое слоистое, пышное, со сливочным кремом, или трубочки эклер, облитые шоколадом. — Мирьям сглотнула слюну. — Но я никогда не соблазнялась. Только кофе.

— Ой ли? — недоверчиво спросил Янкл. — Ты так расписываешь эти пирожные, будто съела не один десяток.

— Честное слово!

Он мог бы рассказать ей, что в своей юности провел немало времени со школьными приятелями в кондитерских Данцига и отлично помнил вкус наполеона и эклера, но Мирьям, похоже, совершенно не интересовали его воспоминания.

Как только околица польской деревни оказалась за спиной, Мирьям немедленно выпустила руку Янкла. Когда они подошли к Хрубешуву, уже начало темнеть. Короткий зимний день уползал за кромку леса, съеживаясь на глазах, уступая место фиолетовым сумеркам. В местечко они вошли уже в темноте.

Янкл поднялся вместе с Мирьям на крыльцо ее дома, она повернулась к нему и благодарно прошептала:

— Спасибо за сегодняшний день. Это было так чудесно, так чудесно!

Янкл хотел пробормотать что-нибудь вежливое, но вместо этого заглянул в широко распахнутые глаза Мирьям, наклонился к ее лицу и…

Да, законы повествования требуют осветить и этот малоприглядный момент в жизни наших героев. Говорить правду, всю правду и ничего кроме правды: вот правило, которым должен руководствоваться уважающий читателей автор. И пусть эта правда не имеет ничего общего с историческими фактами, пусть она вовсе отсутствует в большой истории, которой нет никакого дела до маленьких жителей Хрубешува, но у каждого рассказа существует своя внутренняя истина, придерживаться которой обязан повествователь.

Итак, возможно, следующий эпизод покажется кому-то нескромным, а кому-то даже вопиюще невозможным для бывшего ученика ешивы, но что произошло, то произошло. Наклонившись к лицу Мирьям, Янкл зажмурился и осторожно прикоснулся своими губами к ее губкам. Самым удивительным, невозможным и сладким было то, что Мирьям ответила на его поцелуй.

У Янкла голова пошла кругом. Он еще никогда не целовался с девушкой. Правда, в его жизни уже случалось нечто подобное, но от этого воспоминания он хотел бы избавиться. Слюнявые чмоки данцигской девицы оставили в памяти лишь брезгливую дрожь отвращения.

Губы Мирьям источали едва заметный аромат клубники, ее глаза сияли в темноте, словно две маленькие луны, спустившиеся с неба в Хрубешув, а от рук, обвивших шею Янкла, исходила сладостная истома.

С трудом оторвавшись от ее губ, Янкл отступил на шаг и спросил:

— Э-э-э, — язык не хотел повиноваться. — Я хотел узнать… мы говорили с тобой днем насчет… э-э-э. Ну, когда ты взяла меня под руку…

— Да, — бодро подхватила Мирьям. — Я сказала, что раз уж ты назвался моим женихом, то…

— Вот именно, — перебил