Bang-bang - Мацуо Монро

Чашка с рисом, взятая у меня из-под носа, с пушечной силой врезается в шкаф и разлетается вдребезги. За ней следует чайник. Блюдо с баклажанами. Соевый соус в фарфоровой плошке… Хозяину предстоит большая уборка, когда он вернется утром с работы.

Настроение у Муцуми испортилось окончательно. Оно и понятно. Быть подозреваемым в соучастии убийства — это не картины резать.

— Успокойся, сестренка. Все будет хорошо.

Я протягиваю пустую бутылку Муцуми, которая бессмысленно шарит по столу в поисках боеприпасов. Бутылка разбивается об угол тумбочки, стоящей в углу. Икебана, стоящая на ней, превращается в посеченный стеклянными осколками бесформенный куст.

— Так лучше? — спрашиваю я.

Знаю, что нужно бы помолчать. Но поделать с собой ничего не могу. Слова сами слетают с языка. Муцуми смотрит куда-то мимо меня. И вдруг начинает плакать. Антидепрессанты не справляются. Так же, как и нейролептики.

— Хватит! — резко говорит Такэо. — Собирайтесь.

Юрико сидит, ссутулившись, никак не реагируя на происходящее. Она даже не вздрогнула, когда за ее спиной разбилась бутылка. Только сейчас я замечаю, что на лице у нее кровь. Один осколок порезал щеку. Но она не замечает тонкой струйки крови, стекающей со щеки на подбородок и оттуда на стол.

Я встаю, подхожу к ней и обнимаю за плечи.

— Пойдем, Юрико, — как можно мягче говорю я. — Тебе нужно умыться.

В ванной Юрико опускает крышку унитаза и садится, запрокинув голову. Я промываю порез. Он довольно глубокий, кровь долго не останавливается. Юрико сидит спокойно, хотя должно здорово щипать. Но она даже не морщится.

— Это из-за меня, — говорит вдруг она.

— Что?

— Полиция. Они ищут нас из-за меня.

— С чего ты взяла?

— Знаю.

— Что ты сделала?

— Неважно.

— А все-таки?

— Неважно.

— И как давно они нас ищут?

Она пожимает плечами. Разговор не клеится. Хотя и столько мы с ней не разговаривали почти месяц. Так что прогресс чувствуется. Я решаю не давить на нее. Мне нужен союзник… На брата, кажется, особенно надеяться не стоит. У него есть дела поважнее — ожидание наследства, судя по всему, отнимает все свободное время.

В ванную входит Такэо. Он уже одет.

— Давайте быстрее, я жду в машине.

Я торопливо заканчиваю оказание первой медицинской помощи. Заклеиваю щеку Юрико пластырем и бросаю окровавленную ватную подушечку прямо на пол. После того, что Муцуми натворила в комнате, это выглядит слишком безобидно. Даже как-то скучно… Я сгребаю все флакончики, пузырьки, коробочки, бутылочки с полки над раковиной и тоже швыряю на светло-голубую напольную плитку. Часть пузырьков разбивается. Но и этого мне кажется мало. Я беру тюбик зубной пасты и выдавливаю на зеркале надпись: «Никто не заслуживает спасения». Иероглифы получаются неуклюжими.

Напоследок я успеваю прихватить с кухни початую бутылку виски и выбегаю на улицу, когда серебристая тойота хозяина дома, за рулем которой теперь сидит Такэо, уже выворачивает на подъездную дорожку.

Я едва успеваю плюхнуться на заднее сидение, и мой знакомый псих вдавливает педаль газа в пол. Голова Муцуми, сидящей рядом, откидывается назад, как у тряпичной куклы. Присмотревшись, я понимаю, что она крепко спит. Можно только позавидовать. Тогда я принимаюсь за свой собственный антидепрессант крепостью сорок два градуса. Мне необходимо отвлечься от мысли, что очень скоро нас ожидают события, по сравнению с которыми весь прошедший месяц — просто хороший веселый отдых.

Глава 20

И все это дерьмо случается, когда мы приезжаем в Цуруока. Серебристая тойота брошена на участке между Акита и Саката. Неизвестный информатор Такэо сообщает, что тойоту тоже разыскивают. Нам приходится поменять ее на старенький субару, принадлежащий еще одному добровольцу. Теперь уже можно смело сказать, что мы в бегах. Скрываемся от полиции. Уходим от погони.

Все это понимают и нервничают сильнее обычного. Практически психуют. Хотя «все» относится, скорее, к славной семейке. Я веду себя поспокойнее. Помогает виски и осознание того, что любой конец этой истории мне не понравится. Тот распространенный случай, когда хеппи-энд невозможен. Меня либо убьют, либо посадят. Если повезет очень сильно, я проведу всю оставшуюся жизнь в подполье, шарахаясь от каждого человека в форме полицейского. Для меня все кончено, и я смирился. Так что особенно не дергаюсь. Это — плюсы свободы от самого себя.

На самом деле, я уже умер. То, что происходит сейчас, — просто мои воспоминания о последних днях. Или сон… Или цветные картинки на экране. Фильм, где в главной роли парень, очень похожий на меня. Сам я давно мертв и думаю о себе, как о мертвом. Уже привык так думать… Мне не верится, что всего пять или шесть недель назад я сидел в запертом на все засовы доме, а Юрико приносила мне еду из магазина напротив. Если это и было, то в прошлой жизни. Неважно, как долго тебя пинают. Важно, как сильно. Иногда достаточно одного серьезного нажима, чтобы человек изменился до неузнаваемости.

Такэо очень хорошо доказывает эту идею. У него потрясающий запатентованный метод ускоренного изменения самосознания индивида. К нему приходит паренек, считающий, что у него есть какие-то личностные проблемы. А уходит без всяких личностных проблем. Если нет личности, откуда взяться проблемам? Психологическая хирургия. Мы не избавляем от проблем. Мы просто аккуратно вырезаем твое замечательное «Я».

По Юрико тоже не скажешь, что она сильно переживает из-за полиции. По ней вообще не скажешь, что она может из-за чего-то переживать. Как моллюск, она захлопнула створки и легла на дно. Иногда я даже забываю о ее существовании, настолько она незаметна. Может быть, это просто способ защиты, не знаю. Разговорить мне ее больше не удается. Я так и не узнал, почему она считает себя виноватой в том, что полиция ищет нас.

Да это и неважно.

Теперь уже ничто не важно.

В Цуруока мы останавливаемся в каком-то доме на самой окраине города. Снаружи дом выглядит так, будто в нем никто не жил лет десять. Изнутри я вижу то, что и ожидал увидеть, глядя на фасад. Пустые комнаты, толстый слой пыли, кое-где паутину и прочие прелести необитаемого жилища. Из всей мебели — рассохшаяся кровать, стол и несколько скрипучих стульев.

— Чей это дом? — спрашиваю я.

— Мой, — говорит Такэо.

Мы бросаем вещи прямо на пол. Муцуми падает на кровать, выбивая из матраса облачко пыли.

— Как же я устала, — стонет она.

— Потерпи сестренка, осталось недолго.

При слове «недолго» в кишках просыпается моя жаба. Она стала еще холоднее и больше…

— Сколько нам здесь торчать?

— Пару дней, сестренка. Может быть, три. Потом все кончится.

Я бросаю взгляд на Юрико. Она стоит перед окном, глядя на сад, который напоминает кусочек сельвы амазонки. Плечи у нее напряжены. Она тоже слышала это «потом все кончится».

— Котаро, — говорит Такэо, разбирая сумку, — хватит пить. Скоро у нас будет гость.

— Что за гость? Опять твой клиент-доброволец?

— Нет.

— А кто?

— Тебе незачем знать. Просто один важный человек.

— Да мне плевать на одного важного человека, — отвечаю я и сажусь на стул, поставив перед собой бутылку. — Я хочу надраться как следует и уснуть.

Это я не из-за желания его позлить. Просто на самом деле жутко хочется напиться.

Такэо достает что-то, завернутое в розовую тряпку и перехваченное тонкой веревкой, и кладет сверток на стол. Сам садится напротив меня и принимается развязывать узелки. Узелки крепкие, ему приходится пустить в ход зубы.

Это «что-то» оказывается сводным братом его любимого Glock’а — самозарядный пистолет S amp;W Sigma 40 P с пластиковой рамкой. Рядом с пистолетом две обоймы и коробочка патронов. А еще — коробка со всякими ершиками, щеточками, пузырек с оружейной смазкой и ветошь. В общем, полный набор для тех, кто любит пострелять по живым мишеням.

Ну да, вспоминаю я, верный Glock остался в костлявой синей руке господина Рэя. А как может бравый парень Такэо обходится без оружия? Что он будет вкладывать в руку трясущимся от ужаса и отчаяния бедолагам?

Такэо разглаживает тряпку, достает из коробки принадлежности для чистки и начинает разбирать пистолет. Между масляными щелчками, сопровождающими отделение одной детали от другой, он говорит:

— На заре человечества за убийство члена общины существовало только одно наказание — смерть. Если ты убил своего сородича, тебя убьют точно так же. И мотив убийства при этом неважен. Сейчас убийцу на какое-то время просто лишают свободы. Как думаешь, почему?… Ладно, можешь не отвечать. Я знаю твой ответ — гуманизм и прочая дребедень.

Клац! Двухрядная никелированная обойма ложится на стол.

— Но это не так. Гуманизм тут ни при чем. В древности жизнь человека представляла собой подлинную ценность. Не только для него, но и для всей общины. Гибель одного из членов племени уменьшала шансы на выживание всего племени. Древний охотник знал, что родичи зависят от него, что его гибель поставит под угрозу жизни еще десятка людей… А что изменится для живущих, если умрешь ты или я? Подумай об этом.