Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? - Франс де Вааль

Макиавеллианский интеллект

Когда в 1975 г. я начал изучать самую большую колонию шимпанзе в мире, которая содержалась в зоопарке Бургерса, я не представлял, что буду заниматься этими животными всю оставшуюся жизнь. Сидя на деревянной табуретке и наблюдая за обезьянами на лесистом острове в течение примерно десяти тысяч часов, я не подозревал, что никогда уже не буду работать в таких комфортных условиях. Не знал я и о том, что у меня появится интерес к социальным отношениям. В те годы студенты университетов были настроены против существующей политической системы, и, чтобы это подчеркнуть, я отрастил себе волосы до плеч. Мы считали честолюбие нелепостью, а власть – злом. Мои наблюдения за шимпанзе, однако, заставили усомниться в том, что иерархии – это всего лишь изобретение культуры, продукт социальных отношений и их можно устранить в любой момент. Оказалось, что корни иерархий чрезвычайно глубоки. Я без труда находил их даже в сообществах типа хиппи. Обычно ими руководили молодые люди, которые не признавали авторитетов и проповедовали всеобщее равенство, но при этом не испытывали угрызений совести, командуя окружающими и присваивая девушек своих товарищей. В этом смысле в поведении шимпанзе не было ничего странного, скорее наоборот, люди потеряли представление о порядочности. Так, политические лидеры привыкли прикрывать свои побудительные мотивы благородными порывами, такими как служение народу или улучшение экономического положения. Когда английский философ политического толка Томас Гоббс обосновал существование непреодолимого стремления к власти, он был прав – как в отношении людей, так и человекообразных обезьян.

Биологическая литература оказалась бесполезной в объяснении социального поведения, которое я наблюдал, поэтому я обратился к Никколо Макиавелли. В перерывах между наблюдениями я читал его книгу «Государь», написанную более четырехсот лет назад. Она направила мои мысли в нужное русло, помогая разобраться в социальных маневрах, которым я стал свидетелем на лесистом острове шимпанзе, хотя я совершенно уверен, что флорентийский философ не предполагал подобного применения своих теорий.

Иерархические отношения пронизывают всю жизнь шимпанзе. Каждый раз, когда мы приводили двух самок в помещение – а мы делали это довольно часто, чтобы провести тестирование, – одна из них была готова выполнять задания, а другая вела себя неуверенно. Она отказывалась прикоснуться к компьютеру или любому другому оборудованию и нехотя принимала вознаграждение. Возможно, нерешительная самка, как и все остальные, была не против участия в тестах, но она уступала первенство самке, старшей по рангу. Между обеими самками не было ни напряженных отношений, ни враждебности, и в сообществе шимпанзе они могли быть лучшими друзьями. Просто одна из них была выше другой по положению.

Среди самцов, напротив, власть всегда оспаривалась. Положение в сообществе шимпанзе не основано на возрасте или какой-либо другой характеристике, но должно быть завоевано и ревностно оберегаемо от посягательств соперников. Наконец после долгого пребывания на посту репортера общественной жизни человекообразных обезьян я взялся за написание книги «Политика у шимпанзе»[10] (Chimpanzee Politics){238} – популярного изложения борьбы за власть, которой я был свидетелем. Описывая осознанное социальное поведение животных, я рисковал своей начинающейся академической карьерой, потому что меня учили любой ценой избегать чего-либо подобного. Необходимость обладать некоторыми социальными навыками, чтобы уживаться с родственниками, друзьями и соперниками, представляется нам очевидной, но в те времена общественное поведение животных не считалось разумным. Поэтому исследователи описывали, например, изменение социального статуса двух бабуинов по отношению друг к другу в пассивных терминах, как будто причиной послужили внешние обстоятельства, а не сами обезьяны. Наблюдатели не упоминали о том, что один бабуин преследовал другого, постоянно провоцируя его на конфликты, демонстрируя огромные клыки и призывая на помощь ближайших самцов. Нельзя сказать, что исследователи не замечали всего происходящего, но они умалчивали об этом, поскольку считалось, что у животных не может быть стратегии или цели.

Моя книга, в которой я сознательно нарушал эту традицию и описывал шимпанзе как двуличных, плетущих интриги последователей Макиавелли, привлекла всеобщее внимание и была переведена на множество языков. Ньют Гингрич, спикер палаты представителей конгресса США, даже внес ее в список литературы, рекомендованной вновь избранным конгрессменам. Издание встретило существенно меньшее противодействие, чем я ожидал, в том числе и со стороны коллег-приматологов. Очевидно, пришло время для более взвешенного подхода к социальному поведению животных. И хотя я узнал об этом после публикации моей книги, двумя годами раньше вышла книга Дональда Гриффина «Осознанность у животных» (Animal Awareness){239}.

Моя работа отражала дух времени, и у меня было несколько предшественников, на которых я мог опереться. Среди них – Эмиль Менцель, изучавший общение и сотрудничество у шимпанзе и предположивший способность животных ставить цели и искать рациональные решения, а также Ханс Куммер, исследовавший побудительные причины поведения своих бабуинов. В частности, Куммер хотел понять, как бабуины прокладывают маршрут и кто решает, куда идти, – тот, кто впереди, или тот, кто сзади? Он разложил поведение на распознаваемые механизмы и показал, каким образом социальные отношения работают в долгосрочной перспективе. Куммеру в большей степени, чем кому-либо до него, удалось объединить классическую этологию с проблемами социального познания{240}.

На меня также произвела большое впечатление книга молодой британской специалистки по приматам Джейн Гудолл «В тени человека»[11] (In The Shadow of Man){241}. К тому времени, когда я ее прочитал, я уже достаточно хорошо познакомился с шимпанзе и не удивлялся сценкам из жизни Джейн Гудолл в национальном парке Гомбе-Стрим в Танзании. Но сама интонация ее размышлений производила по-настоящему свежее впечатление. Гудолл не писала о познавательных способностях шимпанзе, однако невозможно было читать о Майке – самце, который, завоевывая авторитет, поражал своих соперников, ударяя друг о друга канистры из-под керосина, – или об интимной жизни и взаимоотношениях в семье старшей самки Фло, не признавая у них сложной психологии. Человекообразные обезьяны у Гудолл обладали индивидуальностью, чувствами и общественными навыками. Она не очеловечивала шимпанзе, но пересказывала их жизнь в непритязательной прозе, которая воспринималась бы совершенно естественно при описании будней какого-нибудь офиса, но выглядела совершенно нестандартно применительно к животным. Это было большим шагом вперед по сравнению с традицией того времени заключать описания поведения животных в кавычки или излагать на трудном для восприятия профессиональном языке, чтобы избежать менталистского подхода. Даже имена и пол животных часто не упоминались, и каждая особь обозначалась безличным местоимением «it». Человекообразные обезьяны у Гудолл, напротив, были общественными существами с собственными именами и лицами. Вместо того чтобы служить рабами своих инстинктов, они представали деятельными строителями собственных судеб. Подход Гудолл очень точно соответствовал моему зарождавшемуся пониманию общественной жизни шимпанзе.

Хорошей иллюстрацией служит поддержка, которую Йероен оказал молодому самцу. И хотя я не понимал до конца, почему Йероен принял такое решение, так же как и Гудолл не могла проверить, каким образом сложилась бы карьера Майка без канистр из-под керосина, но обе истории предполагали наличие продуманной тактики. Доказательство того, что именно познавательные процессы лежат в основе подобного поведения, требует сбора значительного количества систематизированных данных, а также проведения экспериментов, таких как стратегические компьютерные игры, в которых, как мы теперь знаем, шимпанзе достигли выдающихся успехов{242}.

Вот два коротких примера, как можно найти ответы на эти вопросы. Первый связан с исследованиями в зоопарке Бургерса. Конфликт в сообществе шимпанзе редко ограничивается двумя участниками, так как они стремятся вовлечь в него окружающих. Иногда десять и более шимпанзе бегают вокруг, гоняясь друг за другом, угрожая и издавая пронзительные крики, которые слышны за километр от места происшествия. Естественно, каждый из участников старается заручиться поддержкой как можно большего числа союзников. Когда я проанализировал сотни видеозаписей подобных инцидентов (вовремя подоспела современная техника), я обнаружил, что шимпанзе, проигрывавшие сражение, взывали к своим друзьям, протягивая к ним руку с открытой ладонью. Они просили их о помощи, чтобы изменить свое положение к лучшему. Однако, если дело доходило до друзей их противников, они поступали иначе – обхватывали их рукой и целовали в лицо или плечо. Вместо того чтобы просить о помощи, они надеялись на сохранение ими нейтралитета{243}.