Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Святому отцу дурно!.. Сердечный приступ, скорее!
Они бросились ему на помощь. Но, опережая их, старик устремился назад. Все остолбенели, потрясенные невиданным зрелищем – бегущий римский папа. Судя по его поведению, он вовсе не болен. Что происходит?
«Прости, мой Боже, – молил толстый человек, едва дыша, – прости мое ослепление, мое неверие, прости… Сделай так, чтобы я не опоздал, Ты, властитель Времени! Чтобы не было поздно, умоляю!»
Слишком поздно.
Он знал: нельзя вынимать лезвие из раны. Бывший военный санитар части 14–18 знал и то, как избежать тряски, когда несешь на руках бездыханное тело, и проявил необходимую сноровку. О, непосильное бремя на плечах! Живой крест…
Первое, что он выкрикивает: «Он еще жив!.. На помощь!»
Никто не двигается с места. Застыв от изумления, семеро окаменевших кардиналов с ужасом наблюдают, как римский папа несет на плечах, словно пастырь новорожденного ягненка, израненное тело. Сгибающийся под тяжелой ношей старик, который правит миром! С каждым шагом все ближе и ближе к алым католическим князьям, чьи взоры прикованы к его горючим слезам, его дрожащим губам – и крови, которая, капля по капле, пятнает белоснежную сутану…
Перевод с французского Э. Браиловской
Из болгарской прозы
Стоян Вылев
Дивный волк
Однажды лютым и ветреным февральским вечером дверь переполненной корчмы медленно отпахнулась, а никто не вошёл. Все наши мужички гудеть бросили и затаились: если дверь отпахивается, значит, кому-то нужно войти. Сидят – не шелохнутся и ждут.
И вот, наконец, внутрь корчмы осторожно просунулась меховая морда. А следом и сам волк вошёл.
– Батюшки святы! – воскликнул хозяин, отродясь не привечавший в своём питейном заведении таких клиентов.
Все кругом как-то сразу засуетились. И тут над дальним столом горой вырос Иван и огромно шагнул к волку. Серый сразу зарычал, собрал в складки нос и оголил острые клыки.
– Куда ж тебя понесло, Иване?! – крикнул дед Стоимен, думая вразумить парня.
Но Иван ничегошеньки не слышал, а только смотрел прямо в волчью морду и уже засучивал рукава:
– Сейчас я ему выпишу счёт!
Вот сошлись человек со зверем совсем близко, простёрлись друг к дружке и вмиг кубарем покатились.
Иван – то сверху, то снизу – всё пытался волка за шею ухватить, да всё никак не удавалось. И так и сяк крутил он серого, а тот, знамо дело, рычал и щёлкал своими зубищами. И, как будто, не нападал вовсе на парня, а только защищался, только отбивался да изворачивался.
Но Ивану всё же случилось крепко прихватить зверя и сдавить его горло железными пальцами. И тотчас раздался такой страшный рык, что волосы у всех, кто был в заведении, распрямились и задрожали. Боец наш сей же миг отпустил волчью шею, поднялся с колен да застыл соляным столбом. Зверь тоже распрямился – встал на четыре лапы, отряхнулся – и медленно пошёл к винным бочкам.
– Чтоб тебя, гадина!.. – заголосил корчмарь и в один прыжок метнул свои сто с лишним кило прямо на винный прилавок.
На полпути волк остановился и оглядел онемевших поселян удивительным взглядом – широко раскрытыми, полными неутолимой печали глазами. Никто не смел ни вздохнуть, ни шевельнуться, а только почувствовали люди, что течёт по их жилам целая вечность. И вот, зверь медленно поднялся на задние лапы, вытянул морду к потолку и принялся выть. Ох, что ж за вой вылетал из распахнутой пасти: и не вой вовсе, но плач неземной и ужасный. Так у нас рыдают женщины на похоронах и в день поминовения усопших.
Вот сидят мужички в корчме и слушают, как волк воет. Встал на задние лапы и воет, а мужички заколдованные молчат. Молчат, а в сердца их густо вливается мука, та мука, что терзает душу этого волка. Такая бескрайняя тяжёлая мука – непроглядней гибельной ночи за окнами.
Выл серый, выл и внезапно умолк. Опустился на пол, вздохнул и упрятал голову в мягкие лапы. И больше не шевелился.
Тогда поднялся с лавки дед Стоимен и направился к зверю. Кое-кто открыл было рот, чтобы остановить старика: ведь, неровён час, волк вскочит, да как за горло схватит – мигом душа отлетит! А души-то Стоименовой – и в чём только держится! – на одну понюшку осталось. Но ни единого звука не слетело с разомкнутых губ, будто продолжалось колдовство.
Покряхтывая и пристанывая опустился старик на одно колено и склонился над волком. Протянул руки, взял лобастую голову зверя в ладони, вгляделся в его глубокие глаза и бережно опустил обратно на лапы. Потом медленно стянул с себя засаленную ушанку и опустил взгляд, как подобает перед сиятельными мертвецами. (Никто никогда так не узнал, что поведал деду волк перед смертью. Никому Стоимен не раскрылся.)
Мужички скоро догадались, что зверь помер и душу отдал – Богу ли, чёрту ли, своему ли какому божеству. Осторожно повcтавали все со своих мест, приблизились к серому и пялились во все глаза на него из-за Стоименова плеча: что за диво-волк, чудный волк, сказочный!..
И вот старик от пола медленно оторвался, расправил плечи и говорит:
– Возьмём сейчас кирки да лопаты и погребём его.
– Да ты что?! Да ты не спятил ли?! – завопил корчмарь и смёл свои тяжёлые телеса с прилавка.
– Умолкни! – властно взмахнул рукой старец, и все сразу уразумели, что он прав.
Мужики быстро принесли инструменты и спрашивают:
– Где будем хоронить?..
– Как где? – рассердился Стоимен. – Перед корчмой!
Все мигом вывалили наружу. Холодища такая – камни лопаются. Земля – как лёд. Метель кругом буянит и ни черта не видать. Какая уж тут работа! Но мужички отогрелись ракией да и выкопали могилу.
– Кланяйтесь теперь! Кланяйтесь все! – скомандовал старейшина.
И двадцать здоровых мужиков поклонились одному мёртвому волку. Но, какому волку – диво-волку, чудному волку, сказочному!..
Зарыли могилу и вошли обратно в тепло. Не успели дверь закрыть, как влетел сельский голова: весь бешеный, глазищи – навыкате. Влетел и вопит:
– Да что ж это происходит, люди добрые! А-а-а?!
– А ну, тихо! – осадил его дед Стоимен и ракии на пол капнул, как на поминках.
А селоначальник – ещё громче:
– Что ж это удумали –
