Дом мечты - Люси Монтгомери

— Ах, как романтично, — сказала Энн, которая до смерти любила романтику. Страшно подумать, — прибавила она со вздохом раскаяния, — если бы все случилось так, как я хотела. Джордж Мур никогда не вернулся бы к своей невесте. Он никогда бы не выбрался из могилы, в которой был заживо похоронен, ведь я была против предложения Гилберта. Я изо всех сил старалась отговорить его от намерения рассказать Лесли о возможности излечения. Я ошибалась, и наказана за это. Я никогда больше не буду перечить Гилберту, теперь мое мнение будет точной копией его мнения. Когда я буду снова с ним не согласна, то вспомню о том, что случилось с Джорджем Муром, и это заставит меня воздержаться от споров.

— Если только что-нибудь может остановить женщину, — усмехнулся Гилберт. Нет, Энн, не надо быть моим эхом. Споры придают мне жизненную силу. Я не хочу, чтобы моя жена стала такой же, как жена Джона Мак-Алистера, что живет за гаванью. Что бы он ни сказал, она тут же отвечает серым безжизненным тоном: «Все это сущая правда, мой дорогой Джон».

Энн и Лесли засмеялись. Смех Энн был серебряным, а смех Лесли — золотым. А вместе они звучали, как удачное сочетание звона колокольчиков. Из кухни на смех вышла Сьюзан и вздохнула.

— Что случилось, Сьюзан? Почему вы вздыхаете? — спросил Гилберт.

— С маленьким Джимом все в порядке, не так ли, Сьюзан? — взволнованно воскликнула Энн.

— Нет, нет, не волнуйтесь, миссис доктор, дорогая. Но что-то действительно случилось. На этой неделе у меня все идет не так, как надо. У меня, как вы помните, подгорел хлеб, так что его пришлось выбросить. Я сожгла лучшую рубашку доктора, я разбила вашу большую красивую тарелку. А сейчас в довершение всего пришло известие, что моя сестра Матильда сломала ногу и хочет, чтобы я приехала к ней и пожила там некоторое время. Одной ей теперь тяжело будет справиться со всеми делами.

— Ах, мне очень жаль, я имею в виду, мне очень жаль, что с вашей сестрой случилось такое несчастье! — воскликнула Энн.

— Человек создан для того, чтобы страдать, дорогая миссис доктор. Это звучит как из Библии, но, говорят, это написал человек по фамилии Берне. И он прав. Мы созданы, без сомнения, для того, чтобы преодолевать различные трудности. Что же касается Матильды, то я не знаю, что и подумать. Раньше в нашей семье никто никогда не ломал ног. Не знаю, как она умудрилась это сделать. Чем же это надо было заниматься, чтобы сломать ногу? Но что бы она ни натворила, она остается моей сестрой, и я чувствую себя обязанной поехать к ней, если вы отпустите меня на несколько недель, дорогая миссис доктор.

— Конечно, конечно, Сьюзан. Я могу найти кого-нибудь, кто помогал бы мне, пока вас не будет.

— Если не найдете, я могу не уезжать, дорогая миссис доктор. Ничего не случится с Матильдой. Я не оставлю вас одну с ребенком, всякое бы количество ног ни было сломано.

— Нет, нет, Сьюзан, вы должны немедленно поехать к вашей сестре. Я найму какую-нибудь девушку из деревни.

— Энн, не позволишь ли ты мне пожить у тебя, пока Сьюзан не будет? Я буду помогать тебе, — воскликнула Лесли. — Пожалуйста, мне бы очень хотелось, сделай милость. Мне так ужасно одиноко в моем огромном доме. Мне нечем заняться. А по ночам мне бывает очень страшно, несмотря на запертые двери. Два дня назад вокруг дома кто-то бродил.

Энн с радостью согласилась, и на следующий день Лесли устроилась в маленьком «доме мечты». Мисс Корнелия одобрила поступок Энн.

— Ты правильно поступила, — сказала она Энн по секрету. — Мне, конечно, очень жаль Матильду, но раз уж ее угораздило сломать ногу, то время для этого она выбрала самое подходящее. Лесли будет жить у тебя, пока не приедет Оуэн Форд, и эти старые вороны из долины не будут каркать, как они сделали бы это, если бы Лесли жила одна и Оуэн Форд приходил бы навещать ее. Они и так достаточно сплетничают, потому что Лесли не оплакивает Джорджа Мура. Мне кажется, что он скорее воскрес, чем умер. Если же иметь в виду Дика Мура, то зачем оплакивать мужчину, который умер тринадцать лет назад, и правильно, между прочим, сделал. Как-то раз Луиза Балдвин сказала мне, что, по ее мнению, это очень странно, что Лесли никогда не подозревала, что это не ее муж. На это я ей ответила, что она, их ближайшая соседка, прожила рядом с ними всю жизнь и тоже никогда не подозревала, что вместо Дика Мура в Четырех Ветрах живет его брат, хотя она по сравнению с Лесли более подозрительная особа. Но людям не заткнешь рты, дорогая Энн. Поэтому я очень рада, что, когда приедет Оуэн, Лесли будет жить под твоей крышей.

Оуэн Форд пришел в маленький дом теплым августовским вечером. Лесли и Энн были погружены в разглядывание младенца. Они все никак не могли налюбоваться им. Оуэн замер в дверях гостиной, так что его не было видно, и уставился жадными глазами на представшую перед ним красивую картину.

Лесли сидела на полу, держа ребенка у себя на коленях. Она слегка касалась его маленьких толстеньких ручек, которыми он махал у нее перед носом.

— Ох ты, маленький, ах ты, крошка, — лепетала она, покрывая ладошки малыша поцелуями.

— Он просто прелесть, — просюсюкала Энн, беря ребенка у Лесли. — Во всем мире нет таких красивых ручонок. А эти глазки… Ух ты, маленький…

За месяц до рождения маленького Джима Энн прочитала несколько книг, посвященных детям. Особенно ее внимание привлек труд под названием «Сир Оракль по поводу воспитания и ухода за детьми». Автор настоятельно рекомендовал родителям не повторять при детях произнесенные ими не правильно слова. Родители не должны копировать детскую речь. С детьми с момента рождения надо говорить только на классическом языке. Таким образом, они с первых дней начнут изучать правильный английский.

«Как, — не унимался Сир Оракль, — любящая мать может предполагать, что ее ребенок будет говорить правильно, если она продолжает приучать его к не правильному произношению, каждый день давит на него допущенными им же ошибками, обрушивая на малыша, может быть, бездумно, ураган искажений? Разве это можно назвать заботой о беззащитном создании? Может ли ребенок, которого день за днем называют „у-ти маенький“, повторяют за ним „агу“, „мямя“, „этя“, вместо того, чтобы учить его говорить „мама“ и „это“, так вот, как можно в этом случае ожидать от ребенка успехов в языке?»

Все это произвело на Энн сильное впечатление, и она сообщила Гилберту, что собирается строго соблюдать все рекомендации и никогда не говорить с ребенком на ломаном языке. Гилберт согласился с ней, и они договорились, что никогда не будут портить речь своего ребенка. Но всякий раз, как только маленький Джим оказывался на руках Энн, она, к своему стыду, этот договор сразу же нарушала.

«У-тю-тю, маенький», — пищала она.

И в дальнейшем Энн нарушала установленные ею же самою правила. А когда Гилберт делал ей замечание, она начинала ругать Сира Оракля и говорила, что все его советы — просто чушь.

— У него просто никогда не было своих детей, Гилберт, я почти уверена в этом, иначе он никогда не написал бы такой ерунды. Невозможно не повторять слова своего ребенка, разговаривая с ним. Это получается само собой, естественно, а значит, все в порядке, я поступаю правильно. Было бы бесчеловечно разговаривать с этим крошечным мягким пухлым созданием так же, как мы разговариваем со взрослыми мальчиками и девочками. Младенцам нужна любовь и ласка. Звуками они выражают свои чувства, свою любовь. Они поймут, что мы их любим, только если мы будем отвечать им на том же детском языке. Я не хочу лишать маленького Джима такого счастья.

— Это самое худшее, что я когда-либо от тебя слышал, — протестовал Гилберт, который был всего лишь отцом и еще не понял, что Сир Оракль не прав. — То, как ты разговариваешь с ребенком, просто ужасно. Никогда не слышал ничего подобного.

— Очень возможно, что ты не слышал ничего подобного. Уходи отсюда, уходи отсюда, уходи. Разве я не воспитала три пары близнецов Хаммондов, когда мне было одиннадцать лет? Ты и Сир Оракль — просто бессердечные теоретики. Гилберт, да ты только посмотри на него! Он улыбается мне. Он понимает, о чем мы говорим. И ты должен со мной согласиться, Гилберт.

Гилберт обнял Энн и Лесли.

— Ох уж эти матери! — сказал он. — Да, вы матери, и Бог знал, что делает, когда создавал вас.

Таким образом, Энн продолжала сюсюкать с Джимом, ласкать и баловать его. Он рос быстро, как и положено ребенку в «доме мечты». Лесли дурачилась с ним не меньше, чем Энн. Когда со всеми домашними делами было покончено, а Гилберт уходил на работу, они устраивали целые оргии, в которых выражали свои чувства к маленькому созданию, демонстрировали, как они обожают его и преклоняются перед ним. Как раз в один из таких моментов и застал их Оуэн Форд. Он стоял в дверях и с удивлением смотрел на происходящее.

Лесли увидела его первой. Даже при плохом освещении Энн заметила, как резко побледнело ее красивое лицо, как с губ и щек сбежал румянец.