Фантастика 1981 - Коллектив авторов

Я обрадованно закивал головой.

Мальчик отодвинул запор. Послышался щелчок. Детская ручонка погладила меня по спине:

— Ты заблудился, да? Ты совсем не страшный, ты добрый…

Я лизнул мальчику руку, зажал в зубах записку и побежал через лес к клинике, туда, где были люди.

Операция прошла очень успешно. Только чуть заметный круговой шрам на шее напоминает мне о событиях того дня.

Тайна «Ориона» и лаборатории института разгадана. Может быть, благодаря моей записке.

Дело в том, что «Орион» привез с Нептуна необыкновенно живучие микроорганизмы, заброшенные туда неведомым космическим телом (неизвестным космическим кораблем?). В замороженном виде сотни лет таились эти микроорганизмы на поверхности Нептуна. Оказавшись же на Земле, они возобновили жизнедеятельность. Одна из основных их особенностей — участие в процессе, обратном фотосинтезу. Микроорганизмы поглощают кислород, а выделяют углекислый газ и еще какие-то газы. Кроме того, в благоприятной среде они стремительно размножаются. Вот почему воздух в лаборатории в считанные мидуты перестал быть пригодным для дыхания. Люди слишком поздно это почувствовали…

Канатная дорога к пещере построена. Археологи начали свои работы. Об этом я узнал от Мумина Вахабовича, который, несмотря на занятость, находит время, чтобы навещать меня.

Авторизованный перевод с узбекского Валерия Нечипоренко

АНДРЕЙ ДМИТРУК

Посещение отшельника

Тогда верни мне возраст дивный.

Когда все было впереди[1]

— Сегодня чудесный день, Эли. Почему ты еще не на озере?

— Рей не вернулся из города, папа. Когда вернется, пойдем.

— Ну иди пока одна, позагорай.

— Я тебе мешаю, папа?

— Ты мне никогда не мешаешь, девочка. Просто я сейчас буду заниматься одной неэстетической работой.

— Это… настурции, да?

— Они самые.

— Тогда я пойду. А ты скажи Рею, где я… Ой, папаГ — Ну что такое?

— Я забыла тебе сказать. Когда мы с Реем вместе ходили вчера по городу, один старик бежал за мной и окликал по имени, и у него текли слезы. Раньше никогда такого не было.

— А вы что ему сказали?

— Как обычно: «Извините, вы ошиблись». А он так смотрит, головой качает и шепчет: «Не верю, не верю!» — Молодец старик… О, вот и Рей подлетает. Беги встречай…

…Хорошая все-таки штука — отшельничество! Если бы, конечно, не настурции. Каждый год толстым слоем садится на них тля. Вот просто дразнит: «Что, съели с вашим сбалансированным биоценозом?» Ядохимикатов бы тебе!

Андрей Ильич начал было пальцами обирать мягких, лопающихся тлей, но скоро понял, что не очистит клумбу и за целое лето. Тогда он разогнул задубевшие колени, хрустнул спиной и встал, снова исполняясь благодушием. Кругом цвела его усадьба. Усыпительное жужжание золотых пчел на жасмине; ручей, заросший лютиком и стрелолистом и какими-то еще лиловыми зонтиками, и загадочного происхождения пес Кудряш, каковой валяется с рассвета в лопухах за ручьем на боку, с разинутой пастью. Околела собака, да и только.

Впрочем, опасения напрасны, вот тявкнула, не просыпаясь.

Муравьи питаются тлей. Найти муравейник и запрограммировать на буйное размножение… А потом удирать от муравьиного потопа? Нет уж, сейчас потерплю, но следующей весной… Будь я проклят, если еще раз изгажу клумбы хоть одной настурцией.

Посажу георгины, вьюнок, золотой шар…

Совсем успокоив себя, Андрей Ильич засунул руки в карманы белых штанов и повернул было к дому, когда спиной почувствовал холод и тень, а ушами — характерное сиплое посвистывание. За посадкой розовых растрепанных пионов, за джунглями крыжовника лавировал чей-то белый гравиход.

— Куда, будь ты проклят! — завопил Андрей Ильич и бросился, потрясая кулаками, навстречу машине. Гравиход кабаном пропахал луг, всей тяжестью подмял крыжовник и окончил свой путь, навалив носом гору земли на пионы.

Наверное, ожил в Андрее Ильиче кондовый патриархальный садовладелец с зарядом соли в ружье и электрифицированным забором. Во всяком случае, Ведерников чуть не сорвал голос, крича что-то оскорбительное женщине-водительнице и единственной пассажирке.

Вдруг он узнал эту женщину.

Совсем по-другому видел он теперь; он видел, какие усилия прилагает она, пытаясь вручную поднять колпак кабины.

Может быть, один гравиход из тысячи — нервная, чуткая, как лошадь, почти разумная биомашина — мог вот так разладиться на ходу, стать равнодушной и косной глыбой, подобной легендарному паровозу. Но теория вероятностей не для этой женщины.

Ведерников, пыхтя и обливаясь потом, помогал откидывать купол. Пожалуй, искреннего желания помочь было не так уж много; преобладал восторг от фантастической встречи, приправленный, впрочем, некоторым злорадством.

Тридцать лет тому назад Ведерников не менее двух-трех раз на дню воображал себе такую встречу с Ней. Именно такую, обязательно связанную с какой-либо аварией или несчастным случаем, причем он, Андрей Ильич, отводил себе роль спасителя.

Наконец купол уступил их усилиям и откинулся. Женщина подобрала колени, намереваясь спрыгивать, и протянула руку за опорой. «Нельзя сказать, чтобы три десятилетия не наложили на нее отпечатка, — думал Андрей Ильич, спешно подставляя ладонь, — и тем не менее отпечаток лестный. Новое качество. Обаяние стало величием, женщина — королевой».

Все те же экономно-уверенные движения крупного гибкого тела и знакомый жгут соломенных волос на темени, и свежесть большого недоброго рта. Даже углы воротника сорочки, как всегда, длинные и острые; рукава закатаны до локтей, пестрая девчоночья безрукавка, замшевые брюки в обтяжку — может, может себе позволить!

Разумеется, Ведерникова она не узнала, но не изумилась, когда он назвал ее по имени-отчеству: Элина Максимовна. Слава есть слава.

ИЗ Андрей Ильич предложил пройти в дом. Да, нынешняя техника омолаживания может многое: кожу Элины не оскорбила дряхлость, и сердце ее билось легко. Почему же ни голос ее, ни глаза, ни походка не были молоды?

…Это больше, чем усталость. Душа осторожничает, и даже не рассудок главенствует над ней, а постоянная боязнь всякого беспокойства, Носим себя, как вазу из тонкого хрусталя. Старость людей, не знающих, что такое одышка, бессилие, возрастные болезни…

Элину определенно порадовала усадьба. Со всем пристрастием к уюту, от прабабушек-домохозяек унаследованным сквозь вежа, Элина восторгалась пятиоконной красного кирпича «кельей;». Восхищалась будочкой садового душа, малинником, где в дикой путанице огромных кустов так и чудился медведь. Когда сели за черный дубовый стол на веранде и Андрей Ильич стал подносить ранние огурцы с огорода, нежно-салатовые, скромно предлагать хлеб, сметану, холодное мясо, великая актриса совсем растаяла и больше не заикалась об аварийной гравиплатформе. Перед ней сидел мужчина, интересный уже хотя бы тем, что живет отшельником. До торжественного вечера в Центре Витала оставалось еще восемь часов; полет на гравиходе был прогулочным — почему бы не позавтракать и не пообедать в усадьбе?