Талисман - Кэтрин Андерсон

— Мы достигли Oo-e-ta, Биг-Уичиты, — сказал он негромким голосом. — Мы будем отдыхать здесь. Ты теперь не будешь спать?

Она выпрямилась и недоуменно огляделась вокруг. Тени низкорослых деревьев окружали ее. Их листва отливала серебром в лунном свете. Звук быстро текущей воды говорил о том, что они находятся недалеко от реки. Серенады сверчков и лягушек сливались в нежную, приятную мелодию, которая возникала на берегах и плыла вместе с ветром. Смесь запахов летней травы и степных цветов опьяняла. Когда Лоретта запрокинула голову, чтобы в полной мере насладиться этими запахами, то почувствовала головокружение. Она схватилась за гриву лошади, чтобы не упасть.

Охотник спешился и протянул к ней руку, чтобы снять ее с лошади. Когда его большие руки обхватили ее талию, Лоретта, полностью еще не придя в себя, посмотрела на него сверху вниз. Река Биг-Уичита находилась от ее дома на расстоянии больше семидесяти пяти миль. Она не могла поверить, что они уехали так далеко. Даже в том случае, если Том сумеет собрать помощь и попытается следовать за ними, ему никогда не догнать индейцев, прежде чем они достигнут Застолбленных Равнин.

Охотник поставил ее на землю. Ноги у нее подкосились, и она зашаталась. Он схватил ее за руку, ведя как ее, так и лошадь к ровному месту у реки. Она присела на гладком камне, пока он снимал с лошади поклажу и расседлывал ее. Прежде чем повести лошадь на водопой, он расстелил бизоньи шкуры, чтобы Лоретта могла лечь, но она была слишком истощена и не могла идти. Она соскользнула с камня на землю и обняла нагретый солнцем камень, как любовника, прижав щеку к гладкой поверхности.

Девушка забылась беспокойным сном. Чуть позже ей послышались звуки приближавшихся шагов. Охотник, подумала она. Она попыталась открыть глЪза, удивляясь, почему он вернулся без лошади. Сквозь прикрытые веки она могла видеть мокасины, обнаженные ноги. Не Охотник? Усталость давила на веки. Какая разница? Один индеец или дюжина, лишь бы они оставили ее в покое, их дела ее не интересовали.

Когда Лоретта проснулась от потрескивания горящего дерева, о на даже не представляла, сколько времени проспала. Скорее всего несколько минут, хотя могло пройти несколько часов. Золотистый свет освещал небольшую лужайку, играя отблесками пламени на кустах, отбрасывая причудливые тени. Запах горящего месквита ударил ей в ноздри. Охотник сидел на корточках у костра, стараясь сделать так, чтобы он горел с большим выделением тепла, перемешивая горевшее дерево и раздувая угли. Когда Лоретта села, он оглянулся на нее.

— Тебе не понравились шкуры?

Ее взгляд скользнул на приготовленный для нее матрац. Он лежал бесформенной кучей, словно она подняла шкуры и бросила их кое-как. Неясное беспокойство шевельнулось в ее сознании, когда Охотник пошел к матрацу и поднял шкуры, чтобы расправить и как следует уложить их. Если никто из них не касался постели, то кто это сделал? Мимолетное воспоминание о мокасинах и обнаженных ногах мелькнуло у нее в голове.

Когда Охотник поднял верхнюю шкуру, Лоретта что-то увидела под ней. У нее перехватило дыхание.

Большая гремучая змея лежала, свернувшись кольцами на матраце, скрытая от взора Охотника другой бизоньей шкурой. Пока еще змея не издавала предупредительного сигнала. Охотник не подозревал о присутствии змеи. Лоретта вскочила на колени, горло у нее сжалось.

В эту долю мгновения казалось, что индеец и змея двигаются медленно, как холодный мед, капающий с ложки. Она протянула руку к своему господину, сосредоточив взгляд на его запястье, на раздутой вене. Ядовитый укус так близко к сердцу может быть роковым. Она видела, как змея подняла голову, ее зубы поблескивали в ярких отсветах костра. Времени для раздумий не оставалось. Инстинкт взял верх.

— Змея! — закричала она. — Змея!

Охотник реагировал на ее крик, не отскочив в сторону, как поступила бы она, но мгновенно перейдя в наступление. Пользуясь шкурой, которая была у него в руке, как щитом, он отбил первый бросок, а затем сделал выпад другой рукой, схватив змею, прежде чем она успела снова свернуться и совершить второй бросок. Змея извивалась и шипела, когда Охотник поднял ее с матраца. Минуту он держал ее на весу. Затем посмотрел на Лоретту. После паузы, показавшейся вечностью, он извлек нож, обезглавил змею и бросил ее в заросли кустарника.

Лоретта опустилась на землю, сжимая горло. Змея. Слово прыгало у нее в голове, отскакивая от стенок сознания, звучало пронзительно, отдавалось неоднократным эхо. Она закричала…

Она не могла этому поверить. Наверняка слух сыграл с ней злую шутку. Она не могла закричать, ну просто не могла после семи лет молчания. И уж никак не могла этого сделать, чтобы спасти индейца.

Убирая нож в ножны, Охотник нерешительно направился к ней. Лоретта смотрела на него — на длинные волосы, на мокасины с бахромой, на штаны из оленьей кожи, на медальон, на богов на наручной по вязке.

У нее было такое ощущение, как будто ее внутренности разлетелись на миллионы черепков, разрывая ее на части. Образы родителей пронеслись перед ее мысленным взором: мать, лежащая в луже засохшей крови с глазницами и ртом, полными черных мух, отец, привязанный к дереву, изуродованный до неузнаваемости, в непристойном виде. Эти воспоминания запечатлелись у нее в памяти, и ей не суждено было забыть их, никогда. Она не могла так предать память о своих родителях. Не могла…

— Н-нет, — прохрипела она. — Нет.

Охотник опустился перед ней на одно колено. В ее глазах он выглядел неясной массой мускулов, языческих богов и вонючей кожи. Удушающее, клаустрофобическое чувство охватило ее. Прежде чем он успел взять ее за плечи, она размахнулась, не глядя, и ударила по щеке кулаком. Воспоминания всплыли в ней, подобно желчи.

— Не трогай меня! Не трогай меня!

Сжав челюсти от боли, которая пронизала его скулу, Охотник схватил девушку за плечи. Даже при скудном свете костра, освещавшем ее лицо, он видел в нем выражение потрясения, боль предательства в глазах, страдания, еще более острого оттого, что она предала сама себя. Чтобы спасти того, кого она ненавидела…

Всхлипывая, она ударила его снова и снова, колотила безостановочно по лицу в приступе истерии. Она спасла ему жизнь. Охотник вздрагивал под ударами, но не делал никаких попыток остановить ее или защищаться. Ее глаза остекленели, ничего не видели, а всхлипывания говорили о горе, которое она носила в себе очень долго. Он понимал, что в действительности она бьет не его, а себя.

Наконец он привлек ее к своей груди, и она вцепилась в него с такой силой, как будто он собирался сбросить ее со скалы. Он подумал, не было бы это добрее.