Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Том I. Январь - Святитель Димитрий Ростовский

Бог Сын, как кокош, собирающий под Свои крылья расточенных чад, изводит из воды крещения Своих птенцов – святых мучеников, Сам первее всех отдавая на раны Свою плоть, крещенную в воде, Сам прежде всего полагая за нас на кресте Свою жизнь, дабы и мы были готовы умереть за Него. Припомним здесь слова апостола: «Мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились» (Рим. 6:3). Это значит почти то же, как если бы апостол сказал: «Всякий, крестившийся во Христа, должен за Него умереть, должен “быть соединен с Ним подобием смерти Его”» (Рим. 6:5). А кто так крестился в смерть Его, как не святые мученики, говорящие: «За Тебя умерщвляют нас всякий день» (Пс. 43:23)? Кто другой был так «соединен с Ним подобием смерти Его» (Рим. 6:5), на которую «как овца, веден был Он на заклание» (Ис. 53:7), как не святые мученики, говорящие: «…считают нас за овец, обреченных на заклание» (Пс. 43:23)? Оттого-то им поется: «Проповедавши агнца Божиего, будьте обречены на заклание, как агнцы»[356]. В смерти его крестились святые сорок девять мучеников, которые, будучи ввергнуты со святым Каллистратом в озеро, «соединены с Ним подобием смерти Его»[357], а также десять тысяч мучеников, которые со святым Ромилом в один день были распяты в Армянской пустыне[358]. Да и все святые страстотерпцы, пролившие за Христа кровь свою, приближались «к подобию смерти Его», как крестившиеся в смерть Его. Еще в воде крещения своего они были уже предопределены к венцу мученическому. Обыкновенный кокош имеет обычай выбирать в пищу лучшие зерна и, находя таковые, созывает к себе своих птенцов. Приняв за верное, что все добродетели суть пища духовная, всякий должен сознаться, что нет лучшего зерна, или нет высшей добродетели, чем любовь: «…но любовь больше всех» (1 Кор. 13:13), – и именно такая любовь, которая полагает за любимого душу свою. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). Это зерно любви нашел и указал птенцам Своим духовный кокош – Христос Господь, положив душу Свою за друзей: «Вы, – сказал Он апостолам, – друзья Мои» (Ин. 15:14). К этому зерну стекались призванные птенцы – святые мученики и начали, побуждаемые любовью, полагать души свои за Господа, как вещает к Господу одна мученица: «Тебя, жених мой, люблю и за Тебя приму страдания» [359]. Откуда же были призваны эти духовные птенцы к зерну любви? Не от воды ли крещения, в которой они в смерть его крестились? Послушаем святого Анастасия Синаита[360], который о благоразумном разбойнике, для коего вода, истекшая из ребер Христовых стала водою крещения, говорит: «К оным птицам (т. е. к небесным духам) отлетел из животворной воды, истекшей из всех птиц, святой разбойник, воспаряя по воздуху в рое птиц вместе с царем – Христом».

Бог Дух Святой, как голубь, изводит из воды крещения своих птенцов – чистых телом и душою голубей, т. е. девственников. Ибо до тех пор, пока естество человеческое в лице Господа Иисуса Христа через снисхождение и действие Святого Духа не было соединено с Божеством и омыто иорданскими водами, до тех пор супружество было выше девства, до тех пор о девственной чистоте, соблюдаемой во славу Божию, мало где было известно. «Рожденное от плоти есть плоть» (Ин. 3:6). Тогда плоть одна рождала, дух же оставался бесплодным, почему Бог некогда говорил: «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть» (Быт. 6:3). Когда же человеческое естество сошло на Иордан и на него сошел

Дух Святой, тогда внезапно от Духа родилось в жизнь высшее супружества девство, стремящееся не к плотскому, а к духовному, по словам Иоанна Богослова: «Рожденное от Духа есть дух» (Ин. 3:6). А так как дух имеет честь большую, чем плоть, то и девство, соединяющееся в один дух с Господом, стало почетнее, чем плотский супружеский союз. Наше естество, восшедшее в духовный супружеский союз с Христом во Иордане, стало плодоносным и произвело из себя целые девственные лики. И такое духовное супружество не может производить что-либо иное, кроме девства, на что указал еще пророк Захария, сказавши: «Вино – у отроковиц» (Зах. 9:17). Под девами пророк разумеет девственные лики. Дух Святой, по слову пророка, как вино изливается и производит дев, ибо где Дух Святой изливает Свою благодать, там не может не родиться девство. Блаженный Иероним в своем переводе Священного Писания удачно передает смысл означенного места словами «вино, производящее дев». В самом деле, то вино благодати Святого Духа излилось некогда на апостолов и упоило их так, что некоторым они представлялись опьяненными вином, и сделало их такими девами, что в них не оставалось никакого порока и они стали чисты и целы, как голуби. В праздник Сошествия Духа Святого и Церковь поет: «Дух спасения созидает чистые апостольские сердца»[361]. Итак, ныне изливается оное вино на воды Иордана, и кто сомневается в том, что воды крещения, смешанные с вином Духа Святого, производят девство, согласно со словами пророчества: «вино, родящее дев», – и притом таких дев, к которым апостол говорит: «Я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою» (2 Кор. 11:2)? От духовного супружества естества нашего с Богом рождается от Духа девство, которое Дух Святой, изведя из воды крещения, вводит в небесные обители.

Так каждое Лицо Пресвятой Троицы, явившееся на Иордане, изводит из вод крещения своих особенных духовных птенцов и, изведши их, призывает летать на данных им крыльях добродетелей в отверстия небеса.

Во-первых, Бог Отец, как духовный орел, призывает к полету птенцов Своих – духовных орлов, т. е. учителей, как имеющих особенные крылья, о которых Церковь поет: «Бог роздал прилетевшим птенцам, и они вознеслись к небесам»[362]. Какие же крылья у тех птенцов? Несомненно, что их, кроме других, общих всем добродетелей, – два: дело и слово. Тот есть учитель церковный, тот – высокопарящий орел, кто и сам на деле исполняет то, чему учит других на словах. А что крылья духовных орлов действительно есть слово и дело, это ясно показано в книге Иезекииля пророка, который однажды видел четырех животных с четырьмя крыльями каждое, везущих колесницу Божию. Те животные издавали шум своими крыльями: «И когда они шли, я слышал, – говорит пророк, – шум крыльев их, как бы шум многих вод, как бы глас Всемогущего (или, по переводу Симмаха, как гром могущественного Бога), сильный шум, как бы шум в воинском стане» (Иез. 1:24). Поистине, великий то был голос, необычайная песнь! Впрочем, удивителен не столько самый голос, сколько то, откуда исходил этот голос. Голос этот исходил не из гортани, слово выходило не с языка, песнь не из уст, а из крыльев оных животных. Пророк говорит: «…я слышал шум крыльев их». Пели они, но не гортанью, славословили Бога, – но не красноречивыми и многоречивыми устами и языком, а теми же крыльями, на которых летали: «…я слышал шум крыльев их».

Какая же здесь скрывается тайна? Эта тайна такая: животные, везущие Божию колесницу, означали собою учителей церковных, которые представляют собою сосуды, избранные для того, чтобы распространить имя Божие по всей вселенной, и своим учением увлекают на прямую дорогу, ведущую к небу Церковь Христову, как бы Божию колесницу, в которой находятся многие десятки тысяч верующих душ. Крылья же оных животных, издающие голос и поющие, означают собою дело и слово учителя. Крылья, которые дают возможность летать, указывают на то, что учитель церковный сам прежде должен явить собою образец добродетели, сам прежде должен пред лицом всех своею богоугодною жизнью, как бы пернатый, возноситься к небу. Голос же, выходивший из крыльев оных животных, означает собою учительное слово; учитель должен издавать такой голос, который был бы сообразен с силою его полета, т. е. должен учить стадо и в то же время сам обязан жить так, как учит. Ибо такой пользы не приносит голос учителя, когда у него не видно крыльев богоугодной жизни. Только тот учитель возносится прямо к отверстому над Иорданом небу, который летает не на одном крыле слова, но и на другом крыле – добродетельной жизни, который в одно и то же время учит словом и делом. Не так легко возносят к небу и учителя и ученика замысловато составленное слово, или сладкогласные уста, или громкая гортань, как крылья добрых дел.

Бог Сын, как духовный кокош, призывает летать Своих птенцов – святых мучеников. А крылья добродетели, принадлежащие им одним, кроме других общих добродетелей, суть следующие два: вера и исповедание. Об этих мученических крыльях апостол говорит: «Потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению» (Рим. 10:10). Непоколебимая вера в сердце – одно крыло; дерзновенное исповедание устами имени Христова пред царями и мучителями – крыло другое. Первая духовная птица, влетевшая в рай, благоразумный разбойник, пострадавший с Христом на кресте, взлетел именно на таковых крыльях веры и исповедания. Ибо в то время, когда Господь наш, добровольно за нас пострадавший, был всеми покинут, и когда от Него отрекся даже Петр, обещавший умереть с Ним, один разбойник уверовал в Него сердцем и исповедал устами, нарекши его царем и Господом: «Помяни меня, Господи, – сказал он, – когда придешь в Царствие Твое». Как велика была эта вера разбойника, когда во всех учениках Христовых оскудела! (Мф. 26:56). Когда все веровавшие соблазнились о Христе, Он один не соблазнился, но помолился ему с верою, почему и услышал от Него такие слова: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:42-48). Святой Амвросий так говорит об этом: «В тот час, когда рай принял Христа, он принял и разбойника, но эту славу разбойнику даровала одна вера». Итак, ясно, что сия птица, т. е. распятый с Христом на кресте мученик, взлетела в рай не на каких-либо иных крыльях, как только верою, исповеданною устами. «Эту славу, – говорит святой Амвросий, – даровала разбойнику одна вера».