Три портрета эпохи Великой Французской Революции - Альберт Манфред

Удар казался сокрушительным, и представлялось маловероятным, чтобы Мирабо мог от него оправиться и продолжать судебную дуэль.

Мирабо выступил с ответной речью 23 мая. Эту речь, продолжавшуюся четыре часа, принято считать вершиной процесса в Эксе. В начале выступления Мирабо выразил сожаление о том, что адвокаты противной стороны, вместо того чтобы искать возможные пути к примирению — это было бы естественным при данных обстоятельствах, — обратили внимание на поиски материалов обвинения. Они вынуждают его, Мирабо, обращаться к тем страницам прошлого, к которым он ни при каких иных условиях, кроме тех, которые создал Порталис своим выступлением, не обратился бы. И он процитировал хранившееся у него с 1774 года письмо Эмили, относящееся к первым счастливым дням их брака, в котором она признавалась в своей связи с кавалером де Гассо и смиренно просила его простить, обещая, что такого больше не повторится.

То был первый удар огромной силы, вызвавший, когда он закончил чтение письма, шумные возгласы аудитории. Графиня де Мирабо, до сих пор представавшая в изображении Порталиса — и Мирабо ни разу это не оспорил — в роли скромной овечки, теперь рисовалась слушателям совсем иной. Но инстинкт искусного оратора, прежде всего чутко улавливавшего настроение аудитории, удержал Мирабо от дальнейших критических замечаний в адрес своей жены. Нарастающий огонь критики и все более овладевавшего им негодования он обрушил первоначально против ее отца, а затем повернул основное оружие против Порталиса, с которым он должен был свести счеты за судебное заседание 7 мая.

Он обвинял Порталиса в том, что этот адвокат, который мог бы использовать предоставленные его положением возможности в целях добра, является по существу вдохновителем и главным автором настоящего процесса. Он с возрастающей яростью обрушился на своего противника и закончил обвинение словами: «Если адвокат со всем красноречием извергает лживые декларации, клевету, если он передергивает или, иначе, фальсифицирует документы, которые он цитирует… такой человек — продавец лжи и клеветы».

Порталис пытался встать, чтобы ответить Мирабо, но не выдержал уничтожающих ударов своего противника. Он потерял сознание и рухнул наземь. Его вынесли на руках иэ зала. То был не частый в судебной практике случай, когда один из ораторов силой красноречия сбил с ног в буквальном смысле слова своего противника.

В июне суд, как уже говорилось, сформированный из людей Мариньянов, вынес решение, подсказанное маркизом де Мариньяном. Для Мирабо решение суда не было неожиданностью. Да и по существу примирение с Эмили было практически невозможно. Как таковое, оно ему было и не нужно. Реальное значение в этом процессе имели лишь имущественные интересы.

Еще до того, как суд вынес решение, Мирабо вызвал на дуэль графа де Галлифе. Они дрались на шпагах, и Мирабо ранил его в руку. Через день Мирабо вторично послал ему вызов на дуэль, но Галлифе не явился к назначенному месту. Мирабо послал Галлифе коробку улиток, сопроводив ее краткой запиской: «Вот у кого Вам следует учиться отступать».

Процесс в Эксе, хотя практически оказался для Мирабо безрезультатным, принес ему крупный моральный выигрыш. В значительно большей мере, чем процесс в Цонтарлье, процесс в Эксе способствовал росту его популярности среди самых широких слоев, особенно третьего сословия. Когда Мирабо проходил по улицам Экса и других городов Прованса, его встречали аплодисментами. Незнакомые люди подходили и жали ему руку, снимали приветственно шляпу, награждали его одобрительными возгласами.

Процесс в Эксе принадлежал к числу самых громких процессов своего времени и привлек еще большее внимание, чем нашумевший процесс Бомарше против Гёз-мана.

Мирабо стал знаменитостью. О его ораторском искусстве, проявившемся во время этих судебных поединков, рассказывали полуфантастические и-стории.

Вокруг Мирабо теперь группировались молодые люди, в большинстве своем передовых взглядов: Бриссо — будущий знаменитый лидер жирондистов, в ту пору пытавшийся пробиться наверх журналистскими опытами и философско-публицистическими сочинениями; Клавьер — один из вождей женевских демократов, позже также игравший значительную роль в жирондистском движении, к тому же он был крупным финансистом; Николя Шамфор — один из выдающихся писателей предреволюционной эпохи, уже добившийся признания и почетного положения в литературе. С Шамфо-ром у Мирабо установились самые тесные, дружеские отношения, выдержавшие испытание временем. Популярность Мирабо была так велика, что к нему тянутся и некоторые молодые аристократы, вступавшие в жизнь и хорошо чувствовавшие близящиеся перемены. Среди них одним из первых, кто особым, только ему одному свойственным чутьем распознал силу Мирабо, был только входивший тогда в свет совсем молодой, очаровательный епископ Оттенский — князь Шарль-Морис Талей-ран. Биография Талейрана в ту пору только начиналась. И о нем, преимущественно в дамских салонах, говорили с нежной улыбкой: «Обворожительный мальчик». Но этот «мальчик», которому и в самом деле нельзя было отказать в искусстве «шарма», умении очаровывать, быстро обнаружил и иные, практического свойства, способности. Подобно тому как многим позже он с первого же взгляда сумел оценить молодого генерала Бонапарта, так и в начале 80-х годов, увидев раз Мирабо, он понял его силу и стал к нему льнуть.

С Мирабо теперь вынуждены считаться и влиятельные члены министерства. Граф де Вержен, министр иностранных дел Людовика XVI, советуется с ним по ряду вопросов. А позже, в 1786 году, Мирабо предлагают сугубо секретное дипломатическое поручение в Берлин, связанное со сложными дипломатическими комбинациями Вержена. Он мечтает о создании повой тройственной коалиции держав — Англии, Франции и Пруссии, в преимуществах которой Мирабо должен убедить престарелого короля Фридриха II и принца Генриха. Эта дипломатическая миссия на самом деле отнюдь не столь безобидна и невинна, как может показаться с первого взгляда. Это игра на острие ножа. Против кого должен быть направлен этот союз трех держав? Об этом нетрудно догадаться — против могущественной империи Габсбургов. Но антиавстрийская политика заслуживает пристального внимания не столько внешнеполитическими аспектами, сколько внутренней расстановкой сил. Вести борьбу против Австрии — это значит вести борьбу против могущественной королевы Марии-Антуанетты и против всей послушной движению ее бровей австрийской партии.

Однако Мирабо это не беспокоит. Он хорошо знает, что королева Мария-Антуанетта его терпеть не может, что еще ранее, когда он, находясь в Англии, опубликовал памфлет в защиту нидерландского народа, страдающего от ига деспотизма Габсбургов, Мария-Антуанетта подготовила «тайный приказ» о заключении Мирабо в крепость. Более того, он также знал, что у королевы подготовлены и другие тайные приказы, целая серия тайных приказов, которые, будь они приведены в исполнение, снова держали бы Мирабо до скончания его дней в башне Венсенского замка.

Однако времена меняются. И если тайные приказы Марии-Антуанетты не приводятся в действие, то не только по настоянию дам, принимающих близко к сердцу судьбу графа де Мирабо, но и потому, что королева уже не в силах делать все то, что она хочет.

С середины 80-х годов все во Франции чувствуют приближение взрыва огромной силы. То внимание, которым теперь окружен вчерашний бесправный узник Венсенского замка, само по себе было прямым доказательством происходящих в общественном сознании перемен.

В 1783 году Франция вместе с США подписала Версальский договор, положивший конец войне с Англией. Это породило надежды, что с завершением дорого стоившей войны финансовое положение королевства улучшится. Однако с этими надеждами пришлось вскоре расстаться. Расточительность Марии-Антуанетты, проявлявшей поразительную изобретательность в поисках все новых и новых способов пускать деньги по ветру, растущая жадность, необузданные аппетиты кормящейся у подножия трона придворной клики, бесстыдное воровство, всеобщая продажность, безответственность, граничащие с преступлением спекуляции, в которые были вовлечены высшие служащие короля вплоть до министра Калонна, — все это с угрожающей быстротой увеличивает дефицит, создавая непреодолимые финансовые трудности.

Бездарные, но полностью послушные Марии-Антуанетте государственные контролеры финансов вели политику, как бы нарочно придуманную для того, чтобы усилить всеобщее недовольство. В сентябре 1786 года был заключен торговый договор с Англией, но договор был составлен так, что он давал все преимущества английской стороне и был невыгоден французской. В рядах третьего сословия договор подвергался открытой, вполне обоснованной критике.

Генеральные контролеры финансов не засиживались долго на своих постах: место было слишком горячим. Жоли де Флери сменил д'Ормессон, ной тот не сумел удержаться. Дольше других — с 1783 по 1787 год — четыре года, этот важный пост занимал Шарль-Александр де Калонн.