Тайна Воланда - Ольга Бузиновская

В начале романа «летели пыльные столбы», возле Иешуа «столбом загорелась пыль», а в конце «кот полез в лунный столб». О пожаре в подвале мастера: «Комната уже колыхалась в багровых столбах». В восьмой главе есть абзац, в котором слово «цилиндр» встречается целых четыре раза! «Само собою разумеется, что хитроумный цилиндр поразил Ивана», — добавил Булгаков в следующем абзаце. «В ногах Ивановой постели загорелся матовый цилиндр…». Затем поэт нажимает кнопку: «Цилиндр тихо прозвенел в ответ, остановился, потух, и в комнату вошла полная симпатичная женщина». Наконец, в романе появляется персонаж, мгновенно переместившийся на Енисей и обратно, — как и следовало ожидать, он в черном цилиндре!

Прибавьте сюда разноцветные башни Девичьего монастыря, шоколадную Эйфелеву башню в Торгсине и еще одну, упоминаемую многажды и без видимой причины — «страшную Антониеву башню». Выход — в башне? «Но тут что-то заставило Воланда отвернуться от города и обратить свое внимание на круглую башню, которая была у него за спиной на крыше. Из стены ее вышел оборванный, выпачканный в глине мрачный человек…». А где мы впервые встречаем Маргариту? «В своей спальне, выходящей фонарем в башню особняка…». Намек повторяется в «предполетной» главе: «окно в фонаре …. светилось бешеным электрическим светом».

Фонарь — застекленный выступ в стене здания. Но так называется и площадка на вершине маяка, где установлены мощные дуговые лампы.

В «Стране багровых туч» советские космонавты летят на Венеру и устанавливают маяк. А в одну из «земных» глав Стругацкие вставили очень многозначительный эпизод: «Внимание его привлекло круглое сооружение из светлого бетона, видневшееся в тумане… Быков поколебался с минуту, затем решительно двинулся к круглому зданию. Оно показалось ему необычным — в гладких высоких стенах не было ни окон, ни отдушин, только у самой земли виднелась небольшая, раскрытая настежь квадратная дверь».

«Проклятая дыра» — в круглой башне? Не случайно возле этой башни происходит встреча героя с людьми в скафандрах — «рыцарями ордена розенкрейцеров».

Герой «Хромой судьбы» лезет через дыру в заборе и читает газетную статью «Дыра во Вселенной». В повести «Жук в муравейнике» говорится про вход в «межпространственный тоннель»: «Очень страшно, твердит он. Планеты круглые, пытается объяснить он, и эта планета тоже круглая, я сам видел, но на той площади она вовсе не круглая. Она там как тарелка. И в тарелке дырка. И дырка эта ведет из одной пустоты, где находимся мы, прямо в другую пустоту, где нас нет». А так выглядит «проклятая дыра» индивидуального пользования: «Цилиндр высотой метра в два и метр в диаметре из полупрозрачного, похожего на янтарь материала. Овальная дверца во всю ее высоту распахнута». Это устройство неспроста названо «стаканом» и будкой: в булгаковском романе чудеса начались после того, как литераторы бросились к будочке и выпили абрикосовой. В результате Иван Бездомный оказывается в клинике профессора-психиатра, а отделенное от головы тело Берлиоза — на столе профессора-патологоанатома. «И на что нужна какая бы то ни было телеграмма тому, чей затылок сдавлен сейчас в резиновых руках прозектора, чью шею сейчас колет кривыми иглами профессор?».

Абрикосовая и патологоанатом — какая здесь может быть связь? Решить эту шараду поможет «фруктовая» фамилия из повести «Роковые яйца» — профессор Персиков. Принято считать, что Булгаков намекает на профессора-патологоанатома А.И.Абрикосова, извлекшего мозг из ленинской головы.

Сознание покидает тело? 

17. «БЛЕСНУЛ БЕРЕГОВОЙ МАЯЧОК…» 

«Не рассчитывая в оставшиеся сроки завершить свою последнюю книгу, автор принял совет друзей публиковать ее в нынешнем состоянии. Спешность решения диктуется близостью самого грозного из всех когда-либо пережитых нами потрясений — вероисповедных, этнических и социальных — и уже заключительного для землян вообще…». Эти строки написал ученик «Атона» Леонид Леонов — в авторском предисловии к своему последнему роману «Пирамида» (1994). Он работал над ним почти полвека. В аннотации говорится: «В центре романа командированный на Землю ангел, которого хотят использовать в своих целях различные темные силы, среди которых Сталин».

Посланец небес вышел из круглой колонны в заброшенной церкви, — как булгаковский Левий Матвей, появившийся из круглой башенки на крыше «Дома Пашкова». Легко узнаются и другие «цитаты» — летающий автомобиль, волшебные цирковые номера и чудовищные объемы апартаментов, втиснутые в скромную лесную дачу. Но самое ошеломляющее совпадение — с домом Грибоедова:

«Года три назад сей даровитый паренек, случайно прогуливаясь в дремучих саянских предгорьях, обнаружил под навесом скалы небольшую, полтора на полтора, колонию розоватых, с просинью, на шаткой ножке высотою с палец и, как оказалось, мыслящих грибов. Неизвестно, что именно происходило в них в тот час — месса, митинг или коллективная медитация — но в бормотанье их, если зажмуриться, то ясно прослушивались характерные стридулирующие фонемы раннего санскрита. Они-то и вдохновили даровитого ученого на докторскую диссертацию с заключением, что дрожавшие тогда у ног его в ожидании неминуемой расправы скромные создания являются истинными предками человечества».

Хотя эти грибы в сюжете не участвуют, но появляются еще не раз. Вот, к примеру: «…В ту пору, когда отщепившийся от гриба человек бродил на четвереньках…». В другом месте излагается просьба: «…малость повысить родословную людишек на уровень гриба съедобного, в пределах от боровика до рыжика».

В «Пирамиде» лично присутствует автор — должно быть, для того, чтобы читатель понял: в основе своей эта вещь почти документальна. А тринадцатая глава первой части представляет собой художественное изложение новой модели Вселенной, преподанной таинственным персонажем по фамилии Дымков — не то пришельцем, не то ангелом. Мироздание по Дымкову располагается на поверхности непостижимой сферы и составляет ее. Этот мир заполнен разумной живностью разной степени «разреженности», причем в одном пространстве могут сосуществовать несколько «параллельных» временных потоков. В объяснениях Дымкова присутствует и парадоксальное утверждение Бартини о том, что мельчайшая из частиц Вселенной — сама Вселенная.

Кто же такой Дымков? Он, как и следовало ожидать, не ангел и не пришелец: «самое наличие таинственной двери да еще связка ключей в руке позволяют приписать ему заведование запасным выходом к нам оттуда и наоборот». В булгаковском Варьете все наоборот — «…зеленые огни с надписью „Выход“ у дверей погасли». Нет выхода? Но в одной из ранних редакций (1937 г.) надпись загорается. И не просто «Выход», а «Запасной выход» — как у Леонова! Эти слова появляются перед последним отделением концерта — «выходом мага с его длинным помощником и котом». Намек повторяется на балу: «Последний выход, — прошептал ей озабоченно Коровьев, — и мы свободны». И, наконец, левый глаз Воланда — «как выход в бездонный колодец». (В одной из ранних редакций — «глаз с дырой»!)

Церковь с загадочной колонной Леонов поместил в несуществующее Старо-Федосеево. Про героя сказано: «Местонахождение Дымкова на колонне, а также характер размещенных внутри ее, то и дело меняющихся пейзажей, дают основание предположить что-то вроде маячной службы на бескрайнем океане времени». Не указывает ли писатель на Феодосию и на маяк феодосийского порта, расположенный неподалеку от Коктебеля? Этот маяк не раз описан у Грина. Его летающий Друд даже жил там, — когда «тревожил сны и вмешивался в судьбу» изобретателей и поэтов.

В «Часе Быка» земной звездолет садится на мыс у «темного моря», среди «сухой и пустынной приморской степи». Втайне от властей проводится тщательный отбор людей, способных воспринять космические знания. Для этого они посещают звездолет: «…Все было необычайным: плавание — украдкой на низких надувных плотах по темному морю, внезапное появление светящихся знаков на гониометре от невидимого ультрафиолетового маяка, высадка под прибрежными кустами, подъем в гору с ориентиром на размытое светящееся пятнышко какого-то звездного скопления, поиски двух невысоких деревьев, между которыми пролегал вход в запретную теперь для всех других ложбину…».

Маяк — на «темном море»!

В «Мастере и Маргарите» фальшивые червонцы превращаются в этикетки от крымского вина «Абрау-Дюрсо». Но в первых вариантах романа этикетки были другие — от рыбных консервов «Маяк»! Маяки упомянуты и в «Двенадцати стульях» — например, в знаменитом перечне, который начинается словами: «Статистика знает все…». И еще: «Остап в темноте продолжал рыться в стуле. Блеснул береговой маячок. На воду лег золотой столбик и поплыл за пароходом».

Считается, что идея «Двенадцати стульев» была подарена Ильфу и Петрову писателем Валентином Катаевым. Он подробно рассказывает об этом в автобиографической книге «Алмазный мой венец». Там нет ни слова о таинственном итальянце, но в катаевской повести «Уже написан „Вертер“…» появляется «итальянский» маяк: «Воскресный обед на открытой террасе, в виду моря, отражавшего колонну маяка…». И далее: «…Он начал и никак не мог закончить по-детски старательно вылизанный морской пейзаж с дачей на обрыве, маяком и большим облаком, как-то по-итальянски отраженным в воде». Маяк «работает» и во внешнем сюжете повести: там происходят тайные собрания врангелевских подпольщиков — «группы маяка».