Бриллиантовое бикини - Чарльз Вильямс

Они спустились с холма, вклинились в толпу и начали пробираться вперед, более или менее успешно сдерживая бладхаундов на поводках.

Когда они долезли до сцены, дядя Сагамор их наконец заприметил.

— Ей-богу, — закричал он в микрофон. — Сам шериф к нам пожаловал. Он приехал помочь нам. Я же всегда говорил, ребята, может, он слегка и тормозит, но в беде нас не бросит.

Шериф с трудом угомонил собак и уставился на сцену. Он оглядел нас и пятерку голых девушек позади, а потом остановил взгляд на дяде Сагаморе. Шериф весь так и покраснел, а его губы шевелились, но убей меня Бог, если можно было разобрать, говорит он что-нибудь или нет.

— И я ведь всегда говорил, что наш шериф чертовски великодушный человек, — продолжил дядя Сагамор, — и повторю еще раз, что у меня не закрадывалось и тени сомнения, что рано или поздно он поможет нам во всех наших нуждах. Хотя должен признаться, что не очень-то щедро с его стороны было назначить в награду за находку всего какие-то жалкие пятьсот долларов. Сам-то я, вестимо, последний на белом свете, кто станет на это жаловаться, но сдается мне, он запросто мог пообещать хотя бы тысячу.

Толпа одобрительно заорала.

Дядя Сагамор подошел к концу своей речи:

— Ну ладно, я вовсе не намерен торчать здесь день-деньской и забалтывать вас до смерти. Уж верно вам придется не по душе долго любоваться на такого старого придурка, как я, когда столько миленьких девушек собираются станцевать для вас. Так что я просто благодарю всех вас.

Он отступил от микрофона, и туда наконец дорвался ярмарочный тип.

— А теперь глядите в оба, парни, — объявил он. — Сейчас мы вам продемонстрируем образчик великолепного Зрелища, которое вы можете увидеть в шатре. Билеты продаются справа от сцены. Всего-то один доллар.

Громкоговорители принялись наяривать бодрую музыку, и мы спрыгнули со сцены, чтобы предоставить девушкам вдоволь места для танца. Там действительно было на что посмотреть. Они высоко-высоко взбрыкивали ногами, а сами вертелись волчком.

Какой-то тип обосновался рядом с небольшой стойкой и принялся продавать билеты. А я вслед за папой и дядей Сагамором зашагал в сторону дома. Шериф со своими собаками пробирался сквозь толпу, и я заметил, что он пытается догнать нас. Я дернул дядю Сагамора за руку.

— По-моему, шериф хочет с тобой поговорить, — сообщил я. Он остановился.

— Ну да, конечно же, — согласился дядя Сагамор. Мы как раз проходили под деревом возле сверкающего фургона миссис Хорн.

Шериф подошел к нам, по дороге отдав подержать кому-то из своих помощников поводки трех псов.

Он безнадежно махнул рукой.

— Сагамор Нунан, — начал он. Тут он осекся и, смахнув пот с лица обеими руками, попытался снова:

— Сагамор Нунан…

Казалось, дальше этого дело у него не шло. Он тяжело дышал.

Дядя Сагамор прислонился к стволу дерева и задумчиво перекатывал свою жвачку из-за щеки за щеку.

— Ну же, шериф, — ободряюще заметил он, — о чем это вы?

Шериф выдавил:

— Ффффффффффффффффшшшшшшшшш-ффффффшшш…

Это мне живо напомнило, как он пытался вскрыть бутыль с кожевенным раствором и облил всю свою одежду. Складывалось впечатление, что слова застревают где-то в глубине и он не может выдавить их наружу. Шериф залез в карман пиджака и извлек оттуда какую-то бумагу. Ох нет, даже целых две. Во-первых, отпечатанную нами с папой афишку, а вдобавок еще свернутую в несколько раз свежую газету. Он развернул газету и сунул ее прямо под нос дяде Сагамору, ткнув свободной рукой в первую полосу и по-прежнему не произнося ни слова, если не считать нечленораздельного шипения. Я привстал на цыпочки и вытянул шею, чтобы рассмотреть газету. Провалиться мне на этом самом месте, если там не красовалась большая фотография мисс Харрингтон. То есть я имею в виду мисс Каролины.

На ней был только ее бриллиантовый купальник, только на этот раз из трех лоскутков. Она держала перед собой большущий веер из страусовых перьев. И похоже, вся первая полоса была посвящена ей. Заголовки гласили:

РАЗЫСКИВАЕТСЯ В ЧАЩОБЕ…

ЕДВА ОДЕТАЯ ТАНЦОВЩИЦА.

ОБЪЕКТ ЛИХОРАДОЧНЫХ ПОИСКОВ.

Я попытался прочесть, о чем идет речь, но тут шериф раздраженно скомкал газету, так что я успел выхватить только несколько разрозненных фраз: “Самая грандиозная облава за всю историю.., дикий скандал.., общий сбор в погоне за наградой.., ставшая уже легендарной Каролина Чу-Чу, прекрасная свидетельница гангстерских разборок.., зазноба недавно погибшего лидера гангстеров.., утверждают, что она почти обнаженная пропала в болотах…"

Я, конечно, половины сказанного там раньше и не слыхивал, но выходило так, словно решительно все ей интересуются.

Дядя Сагамор взял у шерифа газетку и внимательно изучил ее.

— А что, шериф, — присвистнул он, — и впрямь неплохая фотка.

Шериф чуть не поперхнулся. Он прижал обе руки к лицу, а затем вновь опустил их. И тут словно пробка внутри него выскочила, и все давно сдерживаемые слова вырвались наружу, и он начал говорить. И даже совсем не громко или как еще. Он говорил медленно и спокойно, как будто берег дыхание, чтобы его хватило на всю речь. Он почти что шептал.

— Сагамор Нунан, — сказал он, — если бы мои моральные принципы позволяли, я, не колеблясь ни минуты, вытащил бы пистолет и пристрелил тебя прямо на месте. Я убил бы тебя, а потом выскочил бы на дорогу, хохоча как гиена, и никто не смог бы меня остановить. Мне бы никто не помешал. И пусть бы на меня потом напялили смирительную рубашку и упрятали в клетку с обитыми войлоком стенами, я просто-напросто отдыхал бы весь остаток жизни в блаженном безделье, обнимая прутья решетки и смеясь от радости, что никогда больше не буду шерифом в округе, где есть ты. Послушай, — продолжил он, уже совсем шепотом, — буквально все патрульные машины этой части штата собрались на шоссе к югу от города, пытаясь распутать этот клубок. И дай Бог, чтобы хотя бы к двум дня им удалось расчистить дорогу. И это только шоссе. А за шоссе добрых четыре мили проселочной грунтовой дороги, плотно забитой брошенными машинами. Водители просто выскочили оттуда, забрали ключи, а машины оставили где попало. И их не объедешь, если, конечно, не хочешь устроить аварию или сразу десяток аварий. И даже аварийки не могут туда добраться, пока сперва не расчистят шоссе.

Мне пришлось топать сюда пешком от города почти две мили. А другого способа добраться нет. Все леса в округе кишмя кишат газетчиками, фотографами и репортерами с радио, которые пытались сами ее искать, но заблудились. — Он перевел дыхание и продолжал:

— Ни в одном городе в радиусе пятидесяти миль отсюда не осталось ни одного мужчины. Лавки закрыты. Все дела отложены на потом. Остановлены даже строительные работы. Все мужчины ушли, а остались только женщины, причем разъяренные женщины. Все секретарши в моем офисе только тем и занимаются, что пытаются как можно более уклончиво отвечать на телефонные звонки с требованиями, подробно рассказать о вознаграждении, назначенном за эту девицу. И никто из них не продержится дольше двух часов. У них просто-напросто отвалится язык.