Зеркальная страна - Кэрол Джонстон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Вместе мы справимся, ясно? – говорит Росс. – Ведь нас трое».
Энни подмигивает мне из-за штурвала. «Иногда приходится быть храброй, даже если ты – последняя трусиха».
Я на кухне, сижу за столом. На тарелке омлет на тосте и каша, слишком горячая, чтобы есть. В старом дымоходе застряла птица. Она царапается и бьет крыльями. Рука дрожит, я промахиваюсь мимо рта, мама сжимает губы в ниточку. «Не чавкай, Кэтриона!» Дедушка сидит, положив больную ногу на свободный стул, запрокидывает голову и хохочет, но руки у него дрожат еще сильнее, чем у меня. Он смотрит на Эл, стоящую на пороге. «Не ешь стоя, девонька. А ну садись, черт бы тебя побрал!» Эл глядит на меня и ухмыляется. Я притворяюсь, что ничего не вижу. «Можно мне чаю?»
Берлинская стена – это черная штора кладовой. Эл всегда была Алеком Лимасом, героическим шпионом, пришедшим с холода, а мне приходилось играть на другой стороне вместе с клоунами, изображая Джорджа Смайли с его жестоким «Цирком», и вести Алека навстречу гибели. Страничку из дневника я обнаруживаю в подогнутом и подшитом крае шторы.
4 сентября 1998 года
Сегодня за завтраком все делали вид, что все как обычно. Наверное, даже я, хотя мне было страшно как никогда.
А мама, дедушка и Кэт все такие: передайте соль, налейте мне чаю, торопитесь, пора в школу… А я такая: ну как вы можете вести себя как обычно? Неужели вы не слышите? Неужели вы не видите? Неужели вам не страшно? ОН же ВЕРНЕТСЯ!
Ничего я конечно не сказала. Похоже, мы все об этом думали, и никто не мог сказать вслух. На случай, если он и вправду вернется.
После завтрака я затащила Кэт за Берлинскую стену, прикрыла ей рот рукой и прошептала на ухо: ЭТО ДОЛЖНО СЛУЧИТЬСЯ СЕГОДНЯ!!
Так и будет. Неважно, что она говорит. Неважно, насколько нам страшно. Таков наш ПЛАН. Так мы договорились.
Я стою за пыльной занавеской в кладовой, с трудом дыша сквозь липкую руку Эл. Вокруг нас шепчутся и вьются призраки.
«Это должно случиться сегодня».
«Нет, – думаю я, – НЕТ!»
«Да!» – заявляет Эл.
Я чувствую ее улыбку под своей ладонью, словно мы поменялись местами, и она стала мной, а я – ею. И когда я убираю руку и отдергиваю штору, то все стены в холле и кухне свежевыкрашены в уродливый малиново-красный цвет. Протяжно ухает сова, раздается топот ботинок и крик: «Беги!» Колокольчики начинают звенеть все сразу. Шум стоит оглушительный. Деревянная доска содрогается, колокольчики мотаются вправо-влево, в темноте сверкают язычки в форме звездочек. Я вижу луну.
«Проснись! – кричит Эл моим голосом, нашим голосом. – Проснись, черт бы тебя побрал!»
* * *Я упала с табуретки и лежу на полу кладовой. В руках и ногах тяжесть, живот скрутило от голода, и в то же время меня тошнит. Голова раскалывается. Так вот на что похоже горе… Или это вина? Так вот что чувствуешь, лишившись половины себя…
Беру телефон, нажимаю «ответить». Экран расплывается, сколько бы я ни моргала.
«Ответь мне! Давай встретимся и все обсудим. Или оставь меня в покое!»
Росс стоит возле кухонного окна и смотрит в мокрый сад. Дождь стучит по крыше, по трубе дымохода, по водосточному желобу. Услышав мои шаги, Росс оборачивается. Прошлой ночью я настояла на том, чтобы спать отдельно, и проворочалась до утра, скучая по его дыханию на щеке, по его объятиям. Сегодня я даже смотреть на него не могу.
– Заварка перестояла, – говорит Росс, дрожащей рукой поднимая чайник. Крышечка позвякивает. – Сейчас сделаю новую.
– Не стоит, – говорю я, забирая у него чайник. – Сойдет и так.
Наливаю в кружку, делаю большой глоток.
– Кэт. – Росс садится со мной рядом, берет за руки. Я пытаюсь убедить себя, что прикосновение его теплых пальцев не помогает, ничуть не заполняет пустоту в груди. – Прошу, не отгораживайся от меня!
Вырываю руки, сую их между бедрами.
– Я должна ее увидеть.
Росс содрогается от отвращения.
– Зачем?! ДНК…
– Ты же сам говорил, Эл к суициду не склонна, – напоминаю я. Меня поддерживает лишь упрямая убежденность в том, что я непременно почувствовала бы ее уход, сразу поняла бы, что ее больше нет. Вчерашний жуткий, мучительный припадок вызван лишь шоком и стыдом.
– Может, это вышло случайно… – Росс снова берет мои руки и прижимает их к груди. Я чувствую, как учащенно бьется его сердце. – Может, это был несчастный случай. Может, она просто хотела, чтобы я заметил, как ей плохо.
В его глазах стоят слезы. Я снова вырываю руки, Росс встает и отворачивается. Я смотрю на кафель перед плитой, на потемневший стык между плитками. Натянуто улыбаюсь; того и гляди, губы лопнут.
– В детстве я читала в дедушкиной энциклопедии про одно племя. Оно жило где-то в Южной Америке и много веков умудрялось не попадаться на глаза остальным людям.
– Кэт…
– Если член этого племени совершал проступок или его подозревали в чем-то плохом – неважно, будь то банальная ложь или убийство, – все племя собиралось в центре деревни в круг, загоняло его внутрь, и он не мог ни спрятаться, ни убежать. И тогда они начинали говорить этому человеку о нем самом только хорошее. О его добрых делах, о его качествах, умениях и так далее. Они повторяли это без остановки, пока человек не начинал их слышать, не начинал им верить.
Голос срывается, глаза жгут непролитые слезы, руки подергиваются, мечтая обнять Росса. Мне хочется ощутить теплое, крепкое тело, почувствовать его в себе. Но больше всего мне хочется взглянуть в зеркало и увидеть там Эл. Вернуться на холодный пляж и сказать, что я никуда не уйду. Не дать ей отпустить мою руку – неважно, насколько мне больно и сколько бы раз она меня ни отталкивала.
Глава 20
На пороге в ярких лучах утреннего света стоит Мари с большим букетом белых калл. По щекам ее текут слезы.
– Je suis désolée. C’est affreux. Je suis tellement désolée[7].
Я беру цветы. От резкого, специфичного запаха у меня начинают слезиться глаза, щиплет в носу.
– Спасибо, Мари.
– Я знала… Я знала, что она…
– Простите, не могу пригласить вас в дом – я собралась уходить.
Она удивленно разглядывает мою джинсовую куртку. Сегодня я не в силах даже смотреть на серое кашемировое пальто сестры, висящее на вешалке позади меня.
– Росс дома?
– Нет. – Я почти уверена, что она это прекрасно знает. Наверняка выждала, пока он выйдет
