Жестокие истины (Часть 1) - Виталий Овчаров

  Общинное собрание веселилось:

  -Мыш на ворону - знатное сражение!

  -У меня одна, в саду на ветке висит пугачом... Может примешь в подарок, Мыш?

  Маленький оборванец на помосте сделал жест рукой, словно бы невидимую петлю затягивал, и тут же толпа притихла.

  -Не для шутейства собрались мы! Нынче решаем, быть нам с Ангелом, или с вороньем подольским, с хлебом быть, или без хлеба! - надрывался он.

  -Дело Мыш говорит!

  -В шею подольских уважить! Приживалок нам не надо! Сами на чужом горбу ездить умеем...

  -Всех в мешок - и к Ангелу с поклоном!

  Но звучали в толпе и иные крики. Оказалось, что у мастера Годара много сторонников. Они были настроены столь же решительно. Многие из этих людей, увидев в толпе голову лекаря, кулаками прокладывали к нему дорогу, и вскоре вокруг него снежным комом выросла настоящая партия его приверженцев. Больше всего здесь было мастеровых.

  -Держись, костоправ! Так просто они тебя не получат!

  -Эх-ха, давно я в стенке не стоял!

  -Нашелся один добрый человек у лекарей - и того в землю вогнать хотят!

  -С чего это Мыш против Годара встал? Я-то думал, он за наших.

  -А ты поди, спытай его...

  Шумело, волновалось людское море. Происходило неслыханное прежде: кравенская община кололась из-за какого-то лекаришки, который к тому же был родом с Подола. Побоище грозило вспыхнуть в любое мгновение. И тут снова загудел Кравенский Рожок: это Сильво Персон, видя опасность, махнул рукой трубачу, и тот, надрывая легкие, задудел что было сил.

  Страсти утихали. Голова вырвал у глашатая говорильную трубу, и заорал в нее своим скрипучим голосом:

  -Ослабь вожжи, кравники! Будет глотки драть! Посол еще не всё сказал! Пускай выговорится, а там решать будем!

  Уорт наклонился к мастеру Годару:

  -А ведь, ежели всё дело в вас упрется, любезный Рэмод, выдаст вас голова Ангелу! Я этого дьявола знаю!

  Мастер Годар отшатнулся от него. Видно было, что он потрясен до глубин души таким развитием событий, и едва владеет собой. Элиот, наоборот, ожил: он чувствовал, что дело уже не так безнадежно для них, что можно еще побороться.

  -Второе! - кричал Луами, - В срок, равный семи дням - упразднить самовластный богопротивный Малый Совет, дабы можно было на его месте основать власть правую! Третье: впустить в стены города три полка имперской пехоты, дабы укрепить гарнизон города Кравена! А кормить означенные полки должно из местной казны! Четвертое...

  Но посла уже никто не слушал. Общинное Собрание ревело, топотало тысячами ног, изрыгало проклятия тысячами глоток. Требования Ангела означали конец вольностям Кравена, и теперь это было ясно каждому. Натиск на помост был так силен, что крепкие устои не выдержали, и подломились: помост вместе со всеми находящимися на нем, со скрипом осел вниз. Элиот видел, как Луами выбрался из обломков, и взятый в кольцо конной охраной, стал пробиваться через площадь в направлении Портовой улицы. Кожа на его щеке была свезена до крови, но в лице - вот странно, - сквозило удовлетворение. Луами сейчас сделал очень удачный ход, но в чем он заключался, было известно ему одному. Гвардейцы вокруг него щетинились пиками, но в ход их не пускали: кравники держались пока на почтительном расстоянии.

  Людской водоворот подхватил Элиота, словно щепку, понес, и, разбившись о каменный парапет какого-то фонтана, оставил его в покое. Другим повезло меньше: в холодной сентябрьской воде барахтались, изрыгая проклятия, несколько человеческих тел. Кто-то из них схватил Элиота за рукав и потребовал помощи.

  -Вот так купель! - похохатывал человек, вытряхивая из уха остатки воды, - После такой неплохо бы по парочке пропустить, а? Идем, головастик? Я тут местечко знаю, забористое варят пиво!

  Элиот угрюмо покачал головой. У него на этот день были другие планы.

  -Не знаешь, где подольский посол остановился? - спросил он.

  -Эге, а зачем тебе? - насторожился человек.

  Элиот молчал и смотрел куда-то в сторону. Тогда человек попятился от него, и побежал, шлепая раскисшими от воды башмаками.

  Луами остановился в доме какого-то богача на Соборной улице. Элиот, проблуждав пару часов по городу, совершенно случайно набрел на кучку имперских гвардейцев, которые, спешившись, толпились у колонн богатого дома, построенного в имперском стиле. Наверное, они вот-вот собирались тронуться в путь, и только ждали приказа. Повозок видно не было.

  Элиот присел на корточки у стены, размышляя. Луами собирался улизнуть из Кравена - это было очевидно. Значит, другого шанса у него не будет. Парень просунул руку под рубаху и пощупал рваный шрам на левом боку. Это была отметина клыков одного из волкодавов Луами, который в ту пору был еще простым жандармом. Этот толстый боров тогда сказал ему, что он сможет убежать, если у него быстрые ноги. Он говорил такое каждому, кто попадал в его лапы, чтобы тот бежал изо всех сил. Позже, уже в рудниках, Элиот узнал, что никто еще из бродяг и преступников не уходил от собачек Луами. Он с удовольствием затравил бы Элиота до смерти, но Империи нужны были работники для рудников, и Луами милостиво разрешил маленькому бродяжке сдохнуть в красных холодных норах. Черная желчь перехватила дыхание Элиота, и он едва не бросился, очертя голову, на гвардейцев. Но нет, так он ничего не добьется! Теперь он повзрослел и поумнел. Он поступит по-другому. Жандарм не уедет из Кравена, и только он и Элиот будут знать, почему!

  Как только начало смеркаться, Элиот нырнул в подъезд соседнего дома и оказался в маленьком внутреннем дворике. Здесь на веревках сохло белье и противно воняло подгоревшей кашей. Из людей никого в дворике не оказалось, и Элиот порадовался про себя этому обстоятельству. Он вскочил на бочку, оттуда перемахнул на уступ второго этажа, и подтянувшись на руках, забрался на крышу. Но, стоило ему сделать один шаг - и черепица под ногами предательски загремела. Обливаясь потом, Элиот продолжал свой путь. Просто удивительно, что его до сих пор никто не обнаружил! Ему крупно повезло, что верхний этаж был нежилым, иначе всё его дело накрылось бы в самом начале! И когда одна из черепиц под его ногой сорвалась с крыши и звонко цокнулась с камнем дворика, он был уверен, что и на этот раз удача будет сопутствовать ему.

  Вдруг Элиот замер, словно его иголкой к месту пришпилили. Во дворик, звеня подковами сапог вошли двое. Один из них ревел песню:

  Кормщик, крепче руль держи,

  Правь корабль под ветер!

  Ночь, звезду мою зажги,

  Чтобы путь был светел!

  -Чтобы путь был светел! - подвыл первый, и пожаловался со слезой в голосе, - Забыл дальше! Забыл, друг!