Выход на орбиту (СИ) - Чернов Сергей

— Нет, — негромко говорит Чжу, а я даю развёрнутый расклад.

— Чтобы претендовать на выручку, надо сделать вклад. На бизнес-языке: совершить инвестицию. Вы никаких инвестиций не делаете, наоборот, вы — расходная статья. Если хотите сделать ставку, то должны твёрдо знать, что можете, как выиграть, так и проиграть. К примеру, если выручка достигнет пятидесяти миллионов, то ваши три процента можно заменить на полтора миллиона долларов, на которые вы должны уменьшить свой гарантированный гонорар. Тогда в договоре прописываем гонорар в восемь с половиной и плюсуем три процента выручки.

— Вы прогнозируете кассовую выручку в пятьдесят миллионов? — режиссёр смотрит очень внимательно.

— Плюс-минус, — пожимаю плечами. — Сами понимаете, прогнозы дело неблагодарное. Если мы пропишем такие условия, про которые я упомянула, то при выручке меньше пятидесяти, вы проиграете. Если больше — выиграете. Всё честно.

Озадаченность Стива вызывает у меня веселье, которое прорывается насмешливым взглядом. Переглядываюсь с Чжу. Стив, занимаешься своим делом и ведь успешно, зачем тебе лезть в незнакомые дела? Давно по голове не получал? Реальность жестока, ей всё равно, кого бить. Сейчас надо принять решение и как не ошибиться? В какой-то степени придётся действовать наугад, брать что-то на веру. То, что невозможно вычислить.

В прошлом мире первый «Терминатор» взял почти восемьдесят миллионов при тратах в шесть с половиной. Расходы мы уже, считай, утроили. И доллар сейчас дешевле, — так-то «Терминатор» вышел на экраны в 1984 году, — потому целиться надо на сотню. Но Робинсу знать об этом не обязательно.

Не удаётся мне его нагреть. То есть, я всё равно его обштопаю, но в этом месте не удалось. Недооценила американскую привычку по любому поводу идти на пари и делать ставки. Вот Робинс и согласился для получения трёх процентов кассовой выручки на уменьшение гарантированного контракта на полтора миллиона долларов.

Тут такое дело. Могла и упереться. И, скорее всего, Стив бы поморщился, но согласился бы. ЧжуВон предупредил меня заранее, что сам факт его прилёта в Сеул означает согласие на заявленные условия почти на сто процентов, но я…

25 августа, четверг, время — 20:20.

Особняк Агдан, общая комната.

— Чуточку промахнулась, — чистосердечное раскаяние смягчает вину.

— Не сказал бы, что «чуточку», — продолжает меня пилить ЧжуВон. Есть за что, надо признать. Только что выдвинул идею, что надо было назвать Робинсу ожидаемую выручку в сто миллионов. Или больше. Тогда бы ему пришлось снижать гонорар до семи миллионов, чтобы сделать ставку на три процента. Хорошая мысля. Жалко, пришла опосля.

— Ты же хорошо в карты играешь… — продолжает доставать меня пацак, — должна уметь считать на ходу.

— Тогда он мог бы больше запросить. Ему интересно за десять миллионов выбежать, а не обменять три на три. И вообще, ты пилишь меня, как стервозная жена покладистого мужа, — замечаю я, почёсывая Мульчу, умиротворяющим тарахтением оправдывающую своё прозвище.

Всё началось с того, что сама же сказала ЧжуВону об ожидаемой мной выручке в сто миллионов. Язык мой — враг мой. Вот он и прицепился. Если мой прогноз оправдается, то мы переплатим Стиву полтора миллиона. Как бы мелочь по нашим масштабам, у нас ежемесячно два с половиной миллиона долларов только на зарплату персоналу уходит. Но каждый миллион долларов рубль бережёт. Так что прав он, конечно. Хотя и затыкается, когда я сравниваю его с обычной стервозиной.

СунОк внимания не обращает, для неё все эти разговоры, словно птичий щебет за окном. Столько же информации для её девственного мозга. Миллион долларов для неё по-прежнему нечто заоблачное, чего руками не пощупаешь. В свою очередь, мама смотрит с сочувствием, для неё важно, что её дочку поругивают.

— Холь! Внимание! Мама, сделай погромче.

Теленовости доходят до скучных новостей. Для недорослей скучных, а вот взрослые и серьёзные люди сейчас прилипают к экранам. На фоне экрана, где в главном зале парламента меняются ораторы за трибуной, показывается табло с результатами голосования и прочие атрибуты главного законодательного органа, щебечет хорошенькая девушка. Внимательно слушаю стрекотание миленькой телеведущей. Кстати, почему мой телеканал ничего и никак? Почему опять KBS?

— Мы аккредитацию ещё не получили, — отвечает ЧжуВон, — очень длинная там процедура.

«Как вы знаете, две недели назад правящая партия выдвинула в парламенте инициативу о разработке нового закона, защищающего права женщин. Была создана соответствующая комиссия с целью изучения острой проблемы деторождения. Сегодня в парламенте обсуждают основные положения проекта закона…»

— Лишь бы не заболтали, — ворчу я, но для порядка. Всё идёт, как положено. Шума теперь не будет, на любые возмущения есть ответ: мы работаем над этим. Месяца два-три так можно тянуть.

«Звучали предложения…», — тут ведущая «предоставила слово» лидеру ВинЧону, который, — вот зараза! — подставляет меня!

— Предлагаю организовать на каком-нибудь популярном телеканале обсуждение проекта закона и проблемы в целом. И в первую очередь пригласить туда Агдан, раз уж она сама привлекла внимание к этой проблеме. Предлагаю телеканал C3TV-Goodtv…

Разбежался! Так ему и позволили провести через парламент название подконтрольного оппозиции телеканала. Рекомендацию приняли, но без конкретики. Всем рекомендовали. О-хо-хо! Не было у меня забот, так купила корейского порося…

Поворачиваюсь к хихикающему пацаку, смотрю очень долго. Когда к моему сверлению взглядом муженька присоединяется Мульча, тот замолкает. Взгляды у нас многообещающие: допрыгался ты, пацак!

ЧжуВон.

Кажется, перегнул палку. Уж больно грозно на меня смотрела та, что сейчас едет на мне в спальню. Всё время думаю, не роняю ли я лицо, когда Юна не только обзывает меня транспортным средством, но и пользуется мной именно в таком качестве? Ладно, если на руках её отношу, есть в этом нечто благородное. Но когда, как сейчас, прицепилась сзади, зачем-то сказала «Н-н-о-о-о!» и что-то по-русски… как-то подозрительно.

Сомнения проигрывают незамысловатому удовольствию от тесно-телесного контакта. Это соблазн, ёксоль! И я не могу устоять.

Юна, ширкнув грудью о мою спину, подтягивается ближе и вдруг хватает зубами за мочку уха. Останавливаюсь уже перед заветной дверью. Что-то меня слегка пошатывать начинает.

— Скажи, Юна, — вздыхаю стоически, — как у тебя так получается? Сегодня ещё ладно, но бывает, что готов тебя на части разорвать и вдруг ты делаешь что-то, и я сил лишаюсь.

— Потому что ты меня любишь? — в лицо заглядывают невыносимо прекрасные, какие-то ультрафиолетовые, глаза. Кое-как добредаю до кровати и рушусь на неё лицом вниз. Юна тут же устраивается на спине и хлопает по ней ладошкой.

— Юна, больно же… — жалуюсь и вру. Ни на грамм мне не больно. И Юна меня тут же разоблачает.

— Не ври! Вот если я возьму большую дубинку, утыкаю её гвоздями, как следует разгонюсь и тресну с размаху тебе по спиняке, вот тогда ты, может быть, почешешься. А может, и нет. Здоровый стал, как бегемот.

Опять хлопает по мне ладошкой. Потом трясёт ей. Отбила о мою спину. А мне действительно, только щекотно. А Юна решает мне «отомстить» и вскакивает ногами. Ходит по мне, притопывает ножкой, «злобно» пинает по заднице. Изображаю страдание, издаю стоны, Юна радуется.

Х-х-а-а-к! — Крякаю, как утка, когда Юна с размаху плюхается мне коленями под лопатки. Юна вцепляется мне в волосы и «злобно» дёргает.

— Ты как посмел меня гнобить, гнусный пацак?

— Юночка, ну, ты же действительно… — нет сил спорить, блаженство переполняет. Она ещё и ложится на меня, дышит в ухо.

— Ладно, проехали.

Почему проехали, куда проехали? Некоторые выражения Юны понимаю только по интонации.

— Такая твоя благодарность за то, что я для тебя сделала.