По зову сердца - Тамара Сычева

— Но на повозке не поедете — пешком будете идти. Мы тоже пойдем, а то кони зморылись, по песку трудно.

— Эх, дивчинко! — проговорил Саша и, вскочив на повозку, обнял девушку, сидевшую позади той, которая правила, — не могу идти, а коням ничего не станется.

— А ну-ка, гайда звидци, товарищ лейтенант. Какой же из тебя казак будет, если ты коня не жалеешь?

— Не знаю, как у вас, а у нас, казаков, главное конь, — объяснила вторая девушка, подстегивая лошадей.

— Так вы коня больше жалеете, чем меня? — возмутился Саша.

— Как же мне коня не жалеть, я его сама зростыла, — и девушка спрыгнула с повозки. — Вот этот, — указала она на буланого, — еще месяц назад не мог ходить, был ранен у шею. Во, смотри, рубец… Я его чистила, купала, как же мне теперь его не жалеть? Хороший конь, только ленивый дюже. А этого, — указала она на другого, — я з дому привела.

— А тут что, близко передовая? — спросила я девушек.

— Да нет, какая тут передовая, — ответила Лида. — Тут не поймешь, где наши, где немцы. Нам вот каких-нибудь двадцать километров надо проехать — за медикаментами для лазарета ездили, — и то ни дорог, ни колеи немае. Недавно ехали две наши подводы и сбились с пути. Путались, пока не встретили фашистскую разведку. Одной подводе удрать удалось, а вторую так и забрали у плен прямо з конями и ездовыми. И мы ехали и боялись. Лида всю дорогу с автоматом сидела, зыркала по сторонам.

— Лида? — спросил Саша. — А вас как зовут?

— Маруся Яценко.

— А я Куценко, — смеясь, представился Саша. — Шинель на повозку можно положить? — Саша бросил свою шинель на передок.

— Чего ж спрашивать, когда уже положил. Хай лежить. Кладите и вы, — сказала Маруся, обращаясь к нам. Чувствовалось, что она здесь старшая.

Мы не заставили себя уговаривать.

Над бурунами повисла ночь, ветер стал утихать. По небу плыли темные тучи, за которыми прятался молодой месяц. Утомленные кони, увязая в песке, с трудом тянули повозку, выбирая дорогу между бурунами. Лида шла рядом с повозкой и подергивала то правую, то левую вожжу. Я очень устала, хотелось хоть на минуту присесть. Ноги подкашивались, стала отставать.

Мария это заметила и сказала:

— Вот скоро дорога пойдет лучше, тогда сядем на повозку. — И, хлестнув вожжой по темной спине лошади, крикнула: — Но-о-о, живее, вы!

Увязая в сыпучем песке, низкорослые, темно-шерстные лошаденки послушно рванулись было, но тут же опять сбавили темп. Девушка их больше не понукала, и их заостренные уши настороженно и виновато торчали на фоне темнеющего неба.

Завернув за большой сыпучий бурун, выехали на грунтовую дорогу, занесенную песками, и тут, ловко прыгнув на повозку, Мария сказала:

— Вот теперь сидайте! Только вот сюды, наперед, коням легче будет. — И в морозном воздухе опять свистнул кнут. — Но-о-о, гнедка! Скоро дома будем.

— А откуда вы родом? — спросила нас Лида.

— Мы из Киева, из Донбасса, из Крыма, — ответил за всех Саша.

— Так выходит, что и кубанцев нема, а к казакам идете?

— Ну так что? — поднял брови Мирошняк. — Мы же артиллеристы, нам саблями не рубать.

— Это-то да, — сказала Мария. — Но казаков знать надо.

— А что их знать? — пожал плечами Саша.

— Как же. Идете к казакам в часть, а что они за казаки — не знаете, — с укором произнесла Мария Яценко.

— Как не знаем. Знаем! — оправдывался Саша. — Геройские вояки, ужас наводят на фашистов. Чего же еще?

— А почему геройские? Вот и не знаешь! — глядя на совсем смутившегося Сашу, сказала Мария. — Ну, слушайте, я вам расскажу.

И девушка, погоняя лошадей, начала свой рассказ.

Когда фашистские захватчики оккупировали Ростов, Крымское побережье и начали подходить к Кубани, заволновались наши казаки.

Из станицы в станицу, из хутора в хутор перекатывалась волна тревоги и скоро захлестнула всю Кубань. И решено было создать на Кубани свой казачий кубанский добровольческий корпус.

— И заработали у нашей колгоспной кузнице молотки да точильни, оттачивая казачьи клинки. А у хатах што делалось! — сдвинув черные брови, рассказывала девушка. — Шили красные бешметы и башлыки, а у швейных мастерских шили синие суконные черкески, а у клунях шились и подгонялись уздечки и седла коням. Суета была — ужас.

Мы с интересом слушали Марию, стараясь не перебивать ее, но Саша не выдержал:

— А ты что тогда делала?

— Я была секретарем комсомольской организации нашего колгоспа, а работала врачом-ветеринаром, мне тоже работы было много. Отбирала здоровых, годных к военной службе коней с нашего завода.

— Ну а дальше что было?

— Дальше, — продолжала Мария, — казаки наши все з села пришли в корпус во всей казачьей амуниции, на своих конях, со своими клинками. На груди у многих стариков красовалось по нескольку и старых, еще царских крестов, и наград, полученных в буденновских походах. Бородачи привели с собой внуков и правнуков, сынов и невесток. Вот она, — Мария указала на подругу, — со всей семьей пошла на фронт: отец пошел, мать, младший брат. Дед у нее старый вояка. В молодости воевал в Порт-Артуре, потом в гражданскую — с Деникиным. А сейчас…

— Он дуже старый, — вставила Лида.

— …Он в обозе работает. А мать ее на кухне, кухаркою в полку, а брат в разведке служит казачьей. Работы всем хватает.

— А вы что, тоже в обозе? — опросил Саша.

— Та нет. Мы в ветеринарном лазарете. Раненых коняк выхаживаем.

— Ну расскажите, где воевали казаки? — попросила я Марию.

— Да где же. На Кубани! — И, натянув вожжи, крикнула на коней: — Но-о-о! Совсем уже пристали! — Затем, полуобернувшись к нам, продолжала: — Первый бой с фашистами наш корпус держал под городом Батайском. Ну и дрались там казаки! Как львы. Поклали там много немцев, но вдруг поступил приказ — сдать город и отходить. Нехотя вкладывали конники свои клинки в ножны и отступали к своим станицам. Второй бой дали казаки в июле сорок второго года под станицей Кущевской. Большое село. В конном строю они врубились в пехоту врага, и тут тысячи захватчиков остались на казачьей земле.

Наступая на Кубань, фашисты рассчитывали очень скоро овладеть Кавказом. Они говорили, что казачество это ерунда против техники и танков. Они, мол, быстро сдадутся. Комиссар рассказывал, что немецкое командование сообщало Гитлеру, что горы Кавказа уже под гусеницами их танков. Но это было вранье.

Казаки прочно заняли оборону у станицы Кущевской. Долго пришлось там потоптаться фашистам, но прорваться они так и не смогли. Тогда они прорвались в другом направлении, и казакам пришлось отступить — грозило окружение. Молча и невесело проходили они через родные станицы. Тяжело было смотреть, как женщины хватались за казачьи стремена и рыдали.

«На кого ж вы нас покидаете, казаки!»

«Мы скоро вернемся, ждите!» — отвечали они.

В августе, под станицей Усть-Лабинской, переправлялись через реку Кубань. Вслед за отступающими фашистское командование двинуло войска СС, дивизию «Викинг». Поддержанная авиацией и танками, эта блестяще, в смысле техники, оснащенная дивизия должна была окружить оставшиеся эскадроны казаков. Но даже такому крупному фашистскому соединению с такой колоссальной техникой не удалось победить казаков. Они отступили в горы и преградили фашистам путь к Кавказу.

Защищая Кавказ, в горах казаки истребляли горные дивизии врага. Но когда разгорелись бои под Сталинградом, поступил новый приказ — идти в ногайские бурунные пески.

— Вот в эти степи. Пустынные и безлюдные, они тянутся от Кизляра до Прохладной. Вот здесь мы и топчемся, — заключила Мария.

Было уже совсем темно, и только на светлеющем горизонте вырисовывался прямой профиль девушки в белой кубанке.

— А сейчас идут где-нибудь бои? — поинтересовался Саша после некоторого молчания.

— Да. Сейчас под Ачикулаком наши бьют отборную гитлеровскую армию.

— А скоро приедем? — спросила я.

— Да вот сейчас, только камыши проедем. Вы присмотритесь к нашим казакам — и полю́бите их по-настоящему. Молодые научат вас удальству, а старики — мудрости.

Повозка остановилась.

— Спасибо, Мария! Спасибо за рассказ и за совет, — сказали мы, спрыгивая с повозки.

— Вот вам нужно туда, — указала Лида на высокие заросли камышей, — а завтра мы поедем дальше, пусть лошади отдохнут.

— Товарищ гвардии старший лейтенант казачьих войск, прибыли в ваше распоряжение три командира взвода, — отчеканил старший команды лейтенант Мирошняк, переступив порог штабной палатки.

Старший лейтенант в синей черкеске с блестящими газырями и в ярко-красном бешмете поднял на нас утомленные бессонными ночами глаза, сдвинул на затылок черную смушковую кубанку и принял у нас документы.

— Да, вы двое к нам, а этот лейтенант, — он указал на Сашу, — направлен в противотанковый полк майора Чекурды.