Формула счастья - Нина Ненова

— Мне все еще неясно, что представляет собой этот Дефрактор? Каковы будут его функции?

— О, у него будет много функций! — с фальшивым пафосом воскликнул Вернье. — Много.

— А конкретнее?

— Как тебе объяснить, Симов? Ты не специалист… Сам знаешь, в наше время каждый компетентен в своей области и…

— … и дикарь в чужих, — закончил я.

— А, нет, нет! — Вернье неловко задвигался. — Я именно это не имел в виду… Но я буду с тобой предельно откровенен! Те цели, которых мы хотим добиться с помощью Деф-рактора, имеют решающее значение, а потому и суперсекретны. Даже я, его создатель, все еще в деталях с ними не знаком.

Итак, по крайней мере, я узнал, что означает для Вернье быть «предельно откровенным». Он, пробормотав неясно «извини меня», сел перед монитором, который стоял в кон- це пульта, и торопливыми движениями набрал какой-то код. Через полминуты на экране появилась Элия. Помада на ее губах была слишком яркой, но даже и это ее не портило. Только представляло слишком большой контраст с деловым выражением ее лица.

— Ну, что там у тебя? — спросил ее Вернье.

— Я еще не закончила. Ты поторопился…

— Мне кажется, что у меня есть для этого основания, — многозначительно сказал он ей.

— А! Тервел, — махнула рукой Элия, из чего я понял, что Вернье постарался «поймать меня в кадр». Но мне было неясно, сделала она этот жест, чтобы меня поприветствовать, или чтобы показать ему, что меня увидела.

— Так что там у тебя? — повторил он.

— Центрифуга уже третий раз ломается после обеда, — начала объяснять ему Элия. — Я тебе говорила, что не выдержит она на этих оборотах.

— А почему ты мне не дала знать? — прервал ее Вернье.

— Ты же ведь все время жалуешься на «непосильную занятость»… Я позвала одного из роботов. Только от него нет особой пользы.

— Через час я буду у тебя.

— Даже если бы ты прибыл через секунду, все равно поздно, Фил. Я не могу обработать растворы до заката.

— Ко всем чертям! Почему не сообщила?

— Ладно, не кипятись, — Элия. — И завтра будет день. примирительно сказала

— Дней-то будет очень много, но проблема заключается в том, сколько из них будут нашими, — прошипел он.

После чего прервал связь весьма бесцеремонно для влюбленного, а особенно для такой «хилой конструкции» как его охарактеризовала Элия. Он постоял «руки в боки» перед потухшим экраном и несколько раз глубоко вздохнул.

— Да ну их ко всем чертям! — снова процедил он. Я был не настолько толстокожим, чтобы не понять, что момент для моих вопросов совсем неподходящий, но с другой стороны и не хотел больше откладывать.

— По-видимому, руководство данным объектом лежит полностью на тебе, — отметил я.

— Ах! Симов! — Вернье обернулся ко мне, словно только что заметил мое присутствие.

— И проект этот, видимо, твоих рук дело, — невозмутимо закончил я.

Он грохнулся на стул.

— Что ж, можно и так сказать, — ответил он рассеянно. — С тех пор, как Фаулер умер…

— Вы работали вместе?

— Нет. Он работал на полигоне с Ларсеном, но всегда был готов оказать мне содействие… Вообще Фаулер был тут моим единственным другом.

— У вас никогда не было конфликтов?

— С ним невозможно было конфликтовать, Симов. Все его поступки в основе своей были доброжелательны. Да и в принципе… он просто не мог бы совершить убийство.

— Он слишком мягкий человек, не так ли?

— Да что ты говоришь! — с негодованием произнес Вернье. — Когда было нужно, Фаулер был тверд, как алмаз!

— А не допускаешь ли ты, что было необходимо… / — Убить Штейна? Нет, не допускаю…

— Почему?

— Гм. Почему?.. В сущности, я почти не знал Штейна. Он всегда казался мне каким-то нереальным, абстрактным… Но я хорошо знал Фаулера. Для него жизнь была чем-то неприкосновенным, святым. Он без колебания рискнул бы всем, что имел, чтобы предотвратить чью-то смерть. Но убить? Нет! Исключено!

— А знаешь, — медленно подхватил я, — чем больше я тебя слушаю, тем более вероятным мне кажется, что это именно он.

— Что ты хочешь сказать? — прищурился Вернье.

— Видишь ли, что ни говори, а истина заключается в том, что буквально каждый в определенный момент может совершить убийство, особенно здесь, где на карту поставлены интересы или даже судьба всего человечества. Однако, не каждый после этого посягнул бы на себя, ведь так?

— И?

— Моя мысль состоит в том, что так мог бы поступить только человек, для которого убийство в принципе является чем-то чудовищным, независимо от масштабности и благородства мотивов. А из твоих слов выходит, что Фаулер был именно таким человеком.

— Если я правильно тебя понял, — косо посмотрел на меня Вернье, — я говорю тебе о нем хорошие вещи с тайной целью убедить тебя, что он был убийцей Штейна?

— Нет. Ты меня неправильно понял, — я постарался, чтобы в тоне моем прозвучало колебание. — Предполагаю, что ты случайно навел меня на эту мысль.

— А почему ты не предположишь кое-что еще? Что, например, ты меня оскорбляешь своей мнительностью?

— Очень сожалею…

— Ничего, ничего! — поспешил он остановить меня. — Все-таки ты должен иметь в виду все возможные варианты… А Фаулер… Фаулер действительно был моим другом, что бы там ни предполагал!

Вернье замолчал. Он выглядел расстроенным, только вот я совсем не был уверен, что это действительно так. Иногда он весьма успешно манипулировал своей мимикой.

Я спросил его:

— Ну, а юсы?

— Нет, это не они, — отрезал он.

— Потому что был использован флексор?

— Не только поэтому. В этих убийствах есть какая-то слишком земная, человеческая логика, Симов. Как-то не вяжется все это с юсами.

— Да, это так, — согласился я. — А если исключить их и фаулера, то мы могли бы значительно сузить круг подозреваемых.

— Ты бы мог, — поправил меня с оттенком неприязни Вернье. — Ты. Что же касается меня, я не могу подозревать никого. Я столько времени живу с этими людьми, мы работаем вместе, пропадаем тут вместе… Не хочу, чтобы в каждом из них мне чудился убийца!

Он снова выпрямился и встал перед индикаторным щитом с решительностью человека, привыкшего выполнять свои обязанности, невзирая на возникающие препятствия. Проверил один за другим параметры интересующих его объектов, ловко вводя в действие соответствующие информационные звенья и молниеносно взглядом улавливая внесенные в них данные. Потом он сделал несколько поправок и, с виртуозной скоростью касаясь аппаратуры, занялся связыванием в систему части уже проверенных объектов. В прозрачных квадратиках на периферии щита последовательно замелькали символы «Разогрев», «Кислород», «Влажность», «Вентиляция», «Напряжение» и другие, которые я не распознал, а цифры под ними сменялись со слишком большой для меня скоростью. И все же Вернье явно успевал фиксировать все важное для себя, а когда во всех квадратиках появился сигнал «Задержание», внимательно, даже как-то ласково просмотрел отпечатанную индикаторную диаграмму и приблизился к сенсорному блоку. Он склонился над контролем первого из ряда датчиков, но именно в этот момент из монитора системы связи донесся резкий раздражающий звон. Вернье сейчас же направился туда.