Предания русского народа - И. Кузнецов

(А. Афанасьев)

Кликуши

Кликуша известна почти по всей России, хотя теперь проказницы эти уже довольно редки; это, по народному поверью, юродивые, одержимые бесом, кои, по старинному обычаю, показывают штуки свои преимущественно по воскресеньям на погосте или паперти церковной. Они мечутся, падают, подкатывают очи под лоб, кричат и вопят не своим голосом: уверяют, что в них вошло сто бесов, кои гложут у них животы и проч. Болезнь эта пристает от одной бабы к другим, и где есть одна кликуша, там вскоре показывается их несколько. Другими словами, они друг у друга перенимают эти проказы, потому что им завидно смотреть на подобострастное участие и сожаление народа, окружающего кликушу и нередко снабжающего ее из сострадания деньгами. Кликуша, большей частью, бывает какая-нибудь бездомная вдова, рассорившаяся с мужем, дурного поведения жена, или промотавшаяся со стороны нищая. Есть глупые кликуши, которые только ревут и вопят до корчи и пены на устах; есть и более ловкие, кои пророчествуют о гневе Божием и скором преставлении света. Покуда на селе одна только кликуша, — можно смолчать, потому что иногда это бывает баба в падучей болезни; но коль скоро появится другая или третья, то необходимо собрать их всех вместе, в субботу, перед праздником, и высечь розгами.

(В. Даль)

Преследование ведьм и колдунов

Христианские пастыри не ограничивались только поучениями и запретами; они требовали предания обличаемых за колдовство строгому суду и казням… Как сжигались музыкальные инструменты и волшебные книги, так подобную же участь испытывали и колдуны, и ведьмы. В 1227 году, по сказанию летописца, в Новгороде «изъжгоша волхвов четыре, творяхуть и потворы деюща, а бог весть, и сожгоша на Ярославле дворе». По свидетельству Никоновской летописи, волхвы были приведены сперва на архиепископский двор, а потом уже преданы сожжению на Ярое лавовом дворе, несмотря на заступничество бояр.

В начале XV столетия (в 1411 году) псковичи сожгли двенадцать вещих женок; заметим, что около этого времени действовала на Руси страшная моровая язва, которая и могла послужить поводом к их обвинению. О князе Иване Андреевиче Можайском сохранилось известие, что он сжег за волшебство мать Григория Мамона.

Повесть о волхвовании, написанная для Ивана Грозного, доказывает необходимость строгих наказаний для чародеев и в пример выставляет царя, который вместе с еписком «написати книги повеле и утверди, и проклят чародеяние, и весех заповеда таких лгнем пожечи».

Котошихин (XVII в.) говорит, что в его время мужчин за богохульство, церковную татьбу, волховство, чернокнижество и ереси сжигали живых, а женщинам за те же преступления отсекали головы.

Из следственных же дел XVII столетия видно, что за ворожбу и чародейство большей частью наказывали ссылкою в дальние места и заключением в монастырь; следовательно, кроме сожжения, потреблялись и другие, более легкие наказания. Вероятно, при назначении меры взыскания принимались в расчет как замыслы обвиняемых лиц, так и степень причиненного ими вреда…

Сожжение чародеев на кострах согласовалось с общим народным убеждением, которое, обвиняя колдунов и ведьм в засухах, неурожаях и повальных болезнях, почитало такую казнь за единственное средство против постигших бедствий.

По словам песни, девица-чародейка напекла змей, сварила зелье и приготовила снадобье на гибель родного брата; но брат заметил ее злой умысел:

Снимал он с сестры буйну голову…И он брал со костра дрова,Он клал дрова среди двора;Как сжег ее тело белое,Что до самого до пепелу,Он развеял прах по чисту полю,Заказал всем тужити-плакати.

Тому же наказанию подвергаются колдуны и ведьмы, по свидетельству народных сказок. Христианские пастыри не только крепили своим авторитетом мнение о связи чародейства с нечистою силою, но и придавали этому мнению более решительный характер.

Как на сообщников злых демонов, народ восставал на колдунов и ведьм только в чрезвычайных случаях общественных бедствий. В обыкновенное же время он доверчиво и с уважением относился к их вещим дарованиям и охотно пользовался их помощью.

Напротив, христианство на все проявления колдовства смотрело безразлично; на его строгий взгляд, равно были греховны и похитители дождей, напускатели града, вихрей, болезней и составители целебных снадобий, ворожеи, гадатели. Отсюда возникли многие столкновения, которые живо рисуют перед нами прошлую жизнь с ее внутренней стороны.

Вера в колдовство, составляющая теперь исключительную принадлежность простонародья, в допетровские времена была общим достоянием всех классов общества. По незначительной степени доступного тогда образования, высшие сословные ряды в умственном и нравственном отношении почти не разнились от низших: черта, существенно отличающая древнюю нашу историю от новейшей.

Старинные обычаи равно соблюдались и во дворце, и в боярских палатах, и в избе крестьянина, на что указывает весь строй домашнего быта и в особенности свадебный обряд; дух суеверия одинаково властвовал над всеми, начиная от поселян до царя. В 1467 году скончалась супруга Ивана III Мария, тело усопшей «разошлося» (распухло, отекло), и смерть ее приписана была действию отравного зелья.

Подозрение пало на жену Алексея Полуектова Наталью, которую обвинили в том, будто она посылала пояс великой княгини к какой-то бабе (ворожее); тогда, замечает летописец, восполеся князь на Алексея и его жену и шесть лет не допускал его на свои пресветлые очи. От брака с Марией князь имел сына, который умер еще при жизни отца и оставил ему внука Димитрия — от Елены, дочери молдавского господаря.

Во время спора, возникшего за наследство престола между внуком Ивана III и сыном его от нового брака с греческою царевной Софией, сторонники Елены оговорили великую княгиню в злых умыслах и в сношениях с бабами-чародейками, «и в то время (1497 г.) опалу положил князь великий на жену свою, на великую княгиню Софью, о том, что к ней приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих, князь великий повелел их казнити — потопити в Москве-реке нощию, а с нею с тех мест нача жити в брежении». Дмитрий был венчан на царство; но торжество его партии было непродолжительно и, — как известно, — окончилось заключением в темницу этого несчастного царевича. София победила, но за нею осталось название «чародейки греческой»: так обзывает ее Курбский в «Истории Ивана Грозного»…

В 1547 году Москву постигла страшная кара: великий пожар испепелил все здания, ни огороды, ни сады не уцелели, около двух тысяч народу сделалось добычею пламени; народная молва приписала это бедствие чародейству и обвинила в нем Глинских, родственников молодого царя по матери; были они, говорит летописец, у государя в приближении и жаловании, допускали грабеж и насильство и чрез это возбудили против себя общую ненависть черных людей.

Царский духовник благовещенский протопоп Федор Бармин, боярин князь Федор Скопин-Шуйский да Иван Федоров довели о том сведения до государя, и он приказал разыскать боярам. Бояре приехали в Кремль на площадь, к Успенскому собору, собрали черных людей и стали спрашивать: кто зажигал Москву? Толпа закричала: «Княгиня Анна Глинская со своими детьми и с людьми волхвовала, вынимала сердца человеческие, клала их в воду да той водой, ездячи по Москве, кропила — и от того Москва выгорела!»

На площадь явился и Юрий Глинский, родной дядя государя, но, слыша такое ужасное обвинение, поспешил укрыться в Успенском соборе. Озлобленная чернь бросилась за ним, убила его в самой церкви и поволокла труп на торговое место, где обыкновенно совершались казни; побили и многих людей его, а имущество разграбили. На третий день после этого толпа приходила к царю в село Воробьево и требовала выдачи Анны Глинской и Михаила Глинского, и только строгие меры, принятые Иваном IV, заставили ее разбежаться…

Если верить Горсею, Иван IV в последние годы жизни вполне отдался предрассудкам своего века. Зимою 1584 года явилась комета; больной царь вышел на Красное крыльцо, долго смотрел на нее и потом, изменившись в лице, сказал окружающим: «Вот знамение моей смерти!»

Встревоженный этой мыслью, он решился прибегнуть к волшебству: по его указу на севере России было собрано до шестидесяти чародеек; привезенные в Москву, они содержались здесь под стражею, и царский любимец Богдан Вельский ежедневно посещал их, выслушивал и передавал царю их предвещания.

Колдуньи утверждали, что светила небесные враждебны для государя и что он умрет 18 марта. Царь пришел в бешенство и изъявил желание, чтобы в этот самый день лживые колдуньи были преданы сожжению. Утром 18 марта он почувствовал себя лучше и послал Вельского объявить чародейкам, какая ожидает их казнь за ложное предсказание. «Не гневайся, боярин! — отвечали они. — День начался с восходом солнца, а кончится только с его закатом». Между тем царь собирался играть в шахматы, начал было расставлять фигуры, но вдруг упал в обморок и вскоре за тем испустил последнее дыхание.