Армадэль. Том 2 - Уильям Коллинз

— Глуп же этот Армадэль со всеми своими деньгами. Влюбился в рыжую, лет на девять старше его! Ей целых тридцать. Вот что я говорю, мистер Мак. А вы что скажете?

— Старше или моложе, а она будет хозяйкой в Торп-Эмброзе, и я скажу, надо смириться с этим приличия ради. Мистер Мак, как человек светский, видит это в таком же свете, как и я, не так ли, сэр?

— Господа! — сказал станционный смотритель своим резким командирским голосом и со своим непроницаемым выражением лица. — Она чертовски красивая женщина. А я, если бы был в летах мистера Армадэля, я такого мнения, что если бы я ей понравился, она могла бы выйти за меня.

Выразив своё мнение, станционный смотритель круто повернул направо и сейчас же заперся, как в крепости, в своей конторе.

Торп-эмброзские граждане посмотрели на запертую дверь и глубокомысленно покачали головами. Мистер Мак обманул их ожидания. Мнение, открыто признающее слабость человеческой натуры, никогда не бывает популярно.

— Это всё равно что сказать: мол, каждый из нас мог бы на ней жениться, если бы мы были в летах мистера Армадэля!

Таково было общее впечатление на «конклаве», когда митинг был отложен до другого раза и члены начали расходиться.

Последним ушёл старый джентльмен очень медленной походкой, к тому же, видимо, имевший привычку оглядываться вокруг. Остановившись в дверях, этот наблюдательный человек окинул глазами всю платформу и увидел за углом стены пожилого человека, которого до сих пор никто не заметил.

— Господи помилуй! — вскричал старый джентльмен, медленно продвигаясь шаг за шагом вперёд. — Неужели это мистер Бэшуд?

Это был Бэшуд. Бэшуд, любопытство которого разгадать тайну внезапного отъезда Аллэна в Лондон привело на станцию. Бэшуд, видевший и слышавший из-за угла стены то, что все видели и слышали, и на которого, вероятно, это произвело необыкновенное впечатление. Он стоял, прислонившись к стене, как окаменелый, прижав одну руку к обнажённой голове, а в другой держа шляпу, стоял со слабым румянцем на лице, тусклый взгляд его глаз был обращён в чёрную глубину туннеля, как будто лондонский поезд исчез в нём только сию минуту.

— У вас голова болит? — спросил старый джентльмен. — Послушайтесь моего совета: ступайте домой и прилягте.

Бэшуд слушал машинально внешне с обычным вниманием и отвечал машинально со своей обычной вежливостью тихим голосом, словно в полудрёме:

— Да, сэр, я пойду домой и лягу.

— Вот это хорошо! — заметил старый джентльмен, направляясь к двери. — И примите пилюлю, мистер Бэшуд, примите пилюлю.

Через пять минут сторож, запирая станцию, нашёл Бэшуда все ещё стоящим с обнажённой головой у стены и все ещё смотревшим в чёрную глубину туннеля, как будто лондонский поезд исчез в нём только сию минуту.

— Ступайте, сэр, домой, — сказал сторож, — я должен запереть станцию. Вы нездоровы? Вам дурно? Выпейте дома немного водки.

Бэшуд отвечал сторожу точно так, как и старому джентльмену:

— Да, я выпью немного водки.

Сторож взял Бэшуда за руку и вывел со станции.

— Найдёте здесь, сэр, — сказал он, указывая на кабак, — и очень хорошую водку.

— Я найду здесь, — машинально повторил Бэшуд, — и очень хорошую водку.

Его воля, казалось, была парализована, его действия зависели решительно от того, что другие говорили ему. Он сделал несколько шагов по направлению к питейному дому, пошатнулся и ухватился за фонарный столб. Сторож, последовавший за ним, опять схватил его за руку.

— Вы уже пили! — воскликнул он, с внезапно пробудившимся участием. — Чего? Пиво?

Бэшуд своим тихим голосом повторил последнее слово. Время подходило к обеду сторожа. Но когда простолюдин-англичанин приметит пьяного, его сочувствие к нему делается безграничным. Сторож перестал думать о своём обеде и заботливо помог Бэшуду дойти до питейного дома.

— Крепкая водка снова поставит вас на ноги, — шепнул сострадательный помощник упившегося человеческого рода.

Если бы Бэшуд действительно был пьян, действие средства, предложенного сторожем, было бы чудесным. Но как только рюмка была осушена, крепкий напиток сделал своё дело: ослабленная нервная система Бэшуда, ошеломлённая ударом, обрушившимся на неё, взбудоражилась, как лошадь от удара шпорами; слабый румянец на щеках, тусклый взгляд глаз исчезли. Сделав над собой усилие, Бэшуд вернулся к действительности настолько, что даже поблагодарил сторожа и спросил, не хочет ли он сам чего-нибудь выпить. Этот достойный человек с удовольствием принял дозу горького лекарства — в виде предохранительного средства от простуды — и пошёл домой обедать, как только могут ходить люди, которые физически разгорячены стаканчиком водки, а нравственно возвышены исполнением доброго дела.

Все ещё необычно расстроенный, но осознавший теперь, куда он должен направиться, Бэшуд в свою очередь через несколько минут вышел из питейного дома. Он шёл машинально и в своей поношенной чёрной одежде казался пятном на белой поверхности, освещённой солнцем дороги. Именно таким Мидуинтер увидел его в тот день, когда они встретились в первый раз. Дойдя до того места, где нужно было выбирать между дорогой, которая вела в город, и той, которая вела в большой дом, он остановился, будучи не в состоянии решить, куда идти, и даже не думая об этом.

— Я отомщу ей! — прошептал он, все ещё предаваясь своему ревнивому бешенству от поступка женщины, обманувшей его. — Я отомщу ей, — повторил он громче, — даже если бы мне пришлось истратить мои последние деньги!

Несколько развратных женщин проходили по дороге в город и услышали его слова.

— Ах ты старый негодяй! — закричали они с чрезмерной вольностью своей профессии. — Что бы ни сделала она, тебе поделом!

Резкость их голосов испугала его, понял ли он слова или нет. Он ушёл от дальнейших оскорблений на более уединённую дорогу, которая вела к большому дому. В тихом месте близ дороги он остановился и сел. Бэшуд снял шляпу и приподнял молодящий его парик со своей плешивой головы, стараясь в отчаянии разрушить твёрдое убеждение, страшно тяготившее его душу, — убеждение, что мисс Гуильт с умыслом обманывала его с начала до конца. Но всё было бесполезно. Никакие усилия не могли переубедить его, не могли освободить и от одной созревшей идеи, вызванной этим убеждением, — идеи мщения. Он встал, надел шляпу и быстро пошёл вперёд, потом повернулся, не зная почему, и медленно пошёл назад.

— Если бы я одевался щеголеватее, — говорил с отчаянием бедняга, — если бы я был несколько смелее с нею, она, может быть, не посмотрела бы на то, что я стар!

Припадок гнева вновь охватил его. Он сжал кулак и свирепо погрозил им в воздухе.

— Я отомщу ей, — повторил он, — я отомщу ей, если бы даже мне пришлось истратить мои последние деньги.

То влияние, которое она приобрела над ним, странно выражалось в том, что его мстительное чувство за нанесённую обиду не могло перенестись от неё на человека, которого он считал своим соперником. И в бешенстве, как в любви, его душа и тело принадлежали мисс Гуильт.

Через минуту стук колёс, приближавшихся сзади, испугал его. Он обернулся. К нему быстро подъезжал Педгифт-старший, точно так, как это было ранее, в тот раз, когда он подслушивал под окном большого дома и когда стряпчий прямо обвинил его в любопытстве насчёт мисс Гуильт!

В одно мгновение это воспоминание ворвалось в его душу. Мнение о мисс Гуильт, высказанное стряпчим мистеру Аллэну при расставании с ним, которое он услышал, пришло ему на память вместе с саркастическим одобрением Педгифта насчёт розысков, на которые его собственное любопытство может решиться.

«Я могу ещё быть с нею, — подумал он, — если мистер Педгифт поможет мне!»

— Постойте, сэр! — закричал он, когда гиг поравнялся с ним. — Если вы позволите, сэр, я хотел бы поговорить с вами.

Педгифт-старший замедлил бег своей прыткой лошади и сказал не останавливаясь:

— Приходите в контору через полчаса. Сейчас я занят.

Не ожидая ответа, не замечая поклона Бэшуда, он погнал лошадь и через минуту исчез из глаз.

Бэшуд опять присел в тенистом местечке у дороги. Он, по-видимому, был не способен чувствовать никакой другой обиды, кроме той, которую ему нанесла мисс Гуильт. Он не только не сердился, он даже был рад бесцеремонному обращению Педгифта с ним.

— Через полчаса, — сказал он безропотно. — Довольно времени, чтоб успокоиться, а мне это нужно. Мистер Педгифт поступил с большой добротой, хотя, может быть, без намерения.

Тяжесть в голове опять заставила его снять шляпу, он положил её на колени, погрузившись в глубокое раздумье; голова его была склонена, а дрожащие пальцы левой руки рассеянно барабанили по тулье шляпы. Если бы Педгифт-старший, увидев его сидящим тут, мог заглянуть в будущее, это однообразное постукиванье по шляпе имело бы силу, но очень было оно слабо, чтобы остановить стряпчего на дороге. Это была слабая, морщинистая рука исхудалого, жалкого старика, но, употребляя собственное выражение Педгифта при его прощальном предсказании Аллэну, этой руке было предназначено «бросить свет на мисс Гуильт».