Мемориал августа 1991 - Андрей Александрович Прокофьев

душа в клубок скрутилась. Я притаился и по соседним кустам, как партизан Валька Котик, все ближе к нему. Пристроился, притаился и наблюдаю за странным субъектом. Сначала ничего, ну мужик лет за сорок может и больше, а потом кожа гусиная по мне поползла, сердце в пятки – чуть дышу, а в голове открытие. Сам не знаю, откуда, но вижу и понимаю, кто передо мной в столь ненастный час на нашем пустыре. Глазам не верится, только еще тише лежу к земле грязной, прижавшись. Гляжу, как он что-то достает из кожаного портфеля, и лопатка у него с собой маленькая.

– ‘’Это же он’’ – такой, как я его и представлял все время, только старый он, но это не может меня обмануть. Точно знаю, что вижу совсем рядом с собой именно его и никого другого, – и снова занят он нехорошим делом, не знаю пока каким, но и без этого уже понятно, что в очередной раз затеял он что-то гнусное.

Лежу я, пошевелиться боюсь, а он выкопал ямку и в нее железную коробочку серого цвета положил, закопал все аккуратно. Затем начал следы заметать, поставил что-то в виде знака и, бурча себе под нос какие-то ругательства, пошатываясь словно пьяный, пошел через пустырь. Я еще тогда подумал: – ‘’Зачем он идет самой дальней дорогой, когда можно, куда ближе выйти’’.

Он двинулся в сторону третьей линии по прямой через весь пустырь. Его спина и голова в серой шляпе, мне еще была видна какое-то время, а затем сумрак поглотил его в свое пространство, так как будто и не было его никогда.

Я оставался в прежней позе еще минут десять, кажется никак не меньше и только после этого вылез из своего укрытия. Страшно было, как сейчас чувствую – это ощущение. На улице еще сильнее похолодало, с неба посыпались мелкие кругляшки, то ли снега, то ли града. Только преодолев собственный страх, откопал я эту ямку, а сам подобно ему, по сторонам со страхом озираюсь. Ветер кружит, тучи набегают – вокруг ни души. Вытащил я коробушку, а открыть не могу. Там замок снаружи, маленький и, конечно иностранный. Что делать? Любопытство меня разжигает, страх тоже свое гнет. Пальцы на руках замерзли, как будто лютая стужа на улице. Увидел я железяку тяжелую, ржавую. Несколько раз ударил – не получается, соскальзывает мой удар. Давай еще – чуть не плачу, но в один миг – хоп, и отскочил замочек.

Жутко мне, а внутри ордена буржуинские и бумага с печатями на двух языках составленная. Ту часть, что на иностранном языке написана, я само собой прочитать не смог, но вторая, то часть по-нашему писана.

Клятва там оказалась. Всеми силами – жизни не жалея, обязуется он служить буржуинам. За это ему что-то непонятное полагается, но только после того, как будет достигнута, какая-то великая цель. Я читаю, от страха еще больше трясусь. Не ошибся я, сразу понял, кто был рядом со мной. Многое непонятно мне. Глаза сами собой, ищут знакомое, о коробке печенья с банкой варенья, строчки пляшут, – наконец нашел, от этого еще страшнее стало – не вымысел все это – правда, самая настоящая.

Совсем темнеть стало. Понял я, что сильно задержался на улице. В это время мать уже ходит по окрестностям в моих поисках, а отец уже приготовил свой армейский портупей, чтобы меня, как следует дома встретить. Не один раз уже такое со мной было, только что с коробочкой делать. Появиться с ней дома, рассказать, показать. Нет, не решился я тогда, затем понял, что зря не решился, а в тот вечер, выкопал я другую ямку, перепрятал его тайник, оставил свою метку. После этого и пошел домой. Иду, а у самого все внутри сжимается, от доставшейся на мою долю непостижимой тайны.

… Дома все случилось, как я предполагал. Отец, молча раза два врезал мне своим ремнем, а мать еще в течение часа продолжала читать на мою голову необходимые нотации о поведение и уважение к старшим. Я ее слушаю, а у самого в голове его образ стоит. Каким он был тогда, в те годы сумрачные, когда подался служить буржуинам? Никто не знает, картинки, конечно, видели в тонких книжках. Только не похож он на эти картинки. В тысячу раз гаже он, чем на тех картинках. Вырасти, он вырос, только сущность не изменилась. От этого видимо и узнал я его сразу. Где он сейчас?

Наступила ночь. Я долго не мог уснуть. Не отпускали меня переживания, и тогда я решился на самый важный в жизни, как мне тогда казалось, шаг. Обдумал все хорошо. Засыпая старался настроиться. Утром в школе я сообщу о своем открытии при всех одноклассниках, потребую, чтобы собрался совет дружины с пионервожатой. Нужно предъявить эту коробочку всем…

Откладывать дела в долгий ящик я не собирался. Утром еще раз настроил себя на разговор с нашей пионервожатой. Если честно, то я ее немного побаивался или, как это лучше сказать. Была она женщина странная, точнее необычная. Лет ей было под сорок, – она в пионерском галстуке. Сама кореянка, да еще и с сильным косоглазием. Голос с присущим ее нации акцентом и импульсивная чересчур. Редко кому она давала договорить, обязательно перебивала и начинала давать свои советы, а затем настраивать на позитивный пионерский лад, как будто мы и без нее этого не знали. Сейчас понимаю, что работа у нее такая была и она ее, кажется, по-настоящему любила, но тогда ничего не вышло.

– Ты Архип понимаешь, что все это история из книжки. Хорошей книжки – правильной, но на самом деле никого из них, сейчас уже не существует. Было – это давно и он в том времени остался – отличница по имени Света, высказала свое мнение.

Пионервожатая по фамилии Цой внимательно ее слушала, посматривала, то на меня, то на Свету. Все остальные сидели тихо и лишь иногда с опаской о чем-то перешептывались.

– Но я видел его, и я докажу – вспылил я.

– Правильно пойдем и принесем его коробочку с орденами, от буржуев и клятвой – вступился за меня мой друг Санька Сергеев.

– Ребята послушайте – после долгого молчания, наконец-то вмешалась в разговор пионервожатая.

– Мы не можем не верить Архипу. Тем более он имеет возможность доказать свою правоту. Поэтому, я согласна, что нужно доставить эту шкатулку в школу. И если все есть так, как говорит Архип, то потом мы сообща подумаем, как нам поступить. Но все же я думаю, что здесь дело другое. Если бы он остался в нашей