Высота смертников - Сергей Михеенков

Воронцов осторожно перевел ствол винтовки левее. Прицел заскользил по бурым разводам травы и вскоре остановился. Вот они… Лежат… Все трое… От напряжения скрипнули шейные позвонки. Который из них? Кепи приподнимались из травы и исчезали. Двигались плавно, словно в воде. В их движениях чувствовалась уверенность, опыт. Один начал отползать левее. Воронцов увидел стриженый затылок и белую подкладку капюшона. За спиной вещмешок. Но не красноармейского образца. Узел затянул не лямкой, а шнурком, который завязан петлей и свисает вниз. Нет, не этот… Этот выполняет приказ. Командир таскать мешок не будет. У немцев это соблюдается строго. Значит, один из этих… Вон он. Лежавший правее шевельнулся и медленно приподнялся. Он наблюдал в бинокль. Движения его были медленны, как у хищника, готовившегося к атаке. Он вел биноклем в сторону Воронцова. Вот остановился, замер, вытянул шею, бинокль в его руке вздрогнул, то ли он что-то успел сказать своим подчиненным, то ли не успел ничего, а просто пуля, вылетевшая из ствола «маузера», мгновенно описав короткую, в полтораста метров, траекторию над прогорклой осенней травой невыкошенного луга, пробила ему кадык, и камуфляж рухнул в ту самую траву, которую только что обжил — примял, нагрел своим телом.

То, что произошло в следующие минуты, Воронцов отчасти предугадал заранее. Человек на войне приобретает многое. И если ты не пропал в одной из первых атак, не сгинул во время выхода из окружения, когда никому ни до кого, если научился спать вполглаза и при этом слышать не вполуха, а абсолютно все, что происходит вокруг, то это означает, что ты научился жить на войне. Ты стал частью войны. Ты даже менее уязвим, чем еловый кол, стоящий в двадцати пяти шагах от твоего бруствера с обрывками колючей проволоки. И вот теперь, не искушая судьбу, Воронцов медленно опустился в траву. Автоматы уже грохотали длинными очередями, и пули рубили верхушки сухостоя и кору деревьев вокруг. Но это была неприцельная, слепая стрельба. Так ведут огонь испуганные и неуверенные стрелки, желая, в первую очередь, психологически подавить противника, вынудить его сделать ошибку, торопливое движение — машинальный жест самосохранения или такой же торопливый ответный выстрел. Тогда станет ясно, где затаился противник и куда надо бросать гранаты, куда стрелять. По характеру стрельбы Воронцов понял, что «древесные лягушки» до сих пор не обнаружили его. Позиция могла послужить еще одному верному выстрелу. А значит, незачем пока менять ее. Надо лежать и ждать. Терпеливо выжидать удобного момента и наверняка поражать цель, как сказано в уставе. Что ж, эта маленькая книжка в красных матерчатых обложках действительно написана кровью, как о том сказал их первый преподаватель в Подольске. И ему, если он сейчас выживет на этой опушке под автоматным огнем «древесных лягушек» и не подпустит их на бросок гранаты, пожалуй, нечего будет добавить в главу тридцать девятую[2].

Вот один автомат умолк. Кончились патроны. На то, чтобы перезарядить новый рожок даже самому опытному солдату потребуется около десяти секунд: подтянуть автомат к себе, отщелкнуть пустой рожок, вытащить из магазинной сумки или из голенища сапога полный, защелкнуть его на место, взвести затвор, чтобы дослать патрон в патронник. При этом стрелок вряд ли будет отвлекаться на наблюдение за противником. А этого вполне достаточно, чтобы произвести очередной выстрел. Но стрелять надо не в него. Хотя Воронцов его хорошо видел в прогал между двумя кустами ивняка: кепи торчала из травы, как манекен на стрельбище. И всадить пулю под обрез этой кепи, в висок или переносицу, не составляло для такого стрелка, каким был Воронцов, особого труда. Но именно это и было бы роковой ошибкой, после которой он бы остался с последним автоматчиком на равных. Впрочем, преимущество у него все же было, и пока существенное: расстояние, которое делало стрельбу из автоматов малоэффективной.

Второй автомат тем временем продолжал молотить по площади, сосредоточив огонь в основном на зарослях ельника правее Воронцова. Именно там он хотел залечь в начале боя. Но, как оказалось, именно заросли можжевеловых кустов больше всего настораживали и привлекали внимание «древесных лягушек». Воронцов медленно начал привставать на колено, так же медленно просунул между ветвей винтовку. Прицел заскользил по бурым разводам травы и редких кустарников, остановился, замер. Воронцов сделал небольшую поправку на ветер и плавно надавил на спуск. Послышался стон и крик испуганного внезапной опасностью человека. Значит, промахнулся, понял Воронцов и тут же залег, отполз на несколько шагов в сторону. Отсюда он уже не видел второго автоматчика, того закрывали кусты. Но кусты закрывали и его, Воронцова, от автоматчика, который наверняка его уже заметил. Стрельба прекратилась. Раненый продолжал стонать. А второй автоматчик молчал. Затаился и тоже ждал. Начался поединок.

Когда-то в детстве Воронцов услышал от деда Евсея такое поучение: если ты не видишь зверя или птицу, но слышишь ее на расстоянии выстрела или точно знаешь, что она здесь, наберись терпения и жди. Не крути головой, не переступай с ноги на ногу, не шевели ружьем и ни в коем случае не пытайся найти ее. Шевелить можешь только ноздрями. Не издавай ни звука. Растворись в тишине. Превратись в зверя или птицу. Стань такой же осторожной и мудрой, как она. Но помни, что ты — человек, и у тебя больше терпения и хитрости. Слушай, принюхивайся к воздуху и жди.

Глава пятнадцатая

По плану, разработанному в штабе корпуса, группа Радовского должна была взаимодействовать с ротой егерей. Другие две егерские роты перебрасывались севернее, к Вязьме и Белому, где должна была также действовать сотня фон Рентельна. Таким образом предстояло охватить довольно обширный район. Действовали по схеме, которая была отработана еще в зимних боях в Подмосковье: разведгруппы выясняли у местных, есть ли в окрестных лесах партизаны и где расположены их базы. Добровольным помощникам и проводникам в качестве уплаты за услугу предлагали весь запас продовольствия и одежду уничтоженных и захваченных в плен партизан и диверсантов. Схема срабатывала на восемьдесят-девяносто процентов. Добровольные помощники находились почти всегда. Люди в деревнях голодали. Цена хлебного сухаря стала так высока, что некоторые курсанты умудрялись за шапку этих черных сухарей или за пачку немецких галет выменять где-нибудь в деревне, у женщины, которой нечем кормить детей, обручальное кольцо. За полведра картошки — золотые сережки. Этот золотой промысел особенно был развит в хозвзводе. Бороться с этим видом мародерства стало почти невозможно. Да и бессмысленно.

Пока проводили перегруппировку и развертывание, командир роты егерей по рации сообщил Радовскому: на Варшавском шоссе, на таком-то километре, между населенными пунктами такими-то совершено нападение на колонну военнопленных, двигавшуюся в сторону Рославля; конвой из двух военнослужащих вермахта расстрелян, предположительно, снайпером, одетым в шинель с курсантскими петлицами старого образца. Дополнительная информация, полученная из опроса пленных, отказавшихся уйти в лес вместе с нападавшими: нападавших было несколько, вооружены винтовками, автоматического оружия не имеют, захватили повозку конвоя. В тот же день из штаба 1Ц пехотной дивизии, прикрывавшей этот участок фронта, была получена радиограмма следующего содержания: в квадрате таком-то, между населенными пунктами таким-то и таким-то, такого-то числа октября исчез обоз с продовольствием. Тел четверых военнослужащих вермахта, пропавших вместе с обозом, не обнаружено, скорее всего, их увели в качестве пленных. Русские увели также повозки. След вначале вел на север, в лесной массив. Затем был потерян. Для преследования послано несколько групп из специальной команды по борьбе с партизанами. Предположительно, нападение произведено разведгруппой русских с целью захвата «языка». Возможно, совместно с местным партизанским отрядом. Повозки, скорее всего, захвачены для того, чтобы отвести преследование от маршрута движения группы, в которой идут плененные военнослужащие вермахта, а также для пополнения продовольственных запасов базы местного партизанского отряда.

Изучив эти два сообщения, Радовский сразу понял, что оба нападения совершены одной и той же группой. Но, казалось бы, незначительная информация о русском снайпере в шинели с курсантскими петлицами старого образца насторожила его больше всего.

В один из дней, на марше, Радовского разыскал посыльный мотоциклист из штаба Двенадцатой егерской роты, вручил ему пакет. Распоряжение было подписано гауптманом Гартманом. Хотя ни в приказе по корпусу, ни в других документах, касавшихся проведения этой операции, не говорилось о том, что он, майор вермахта Радовский, а следовательно, и его боевая группа «Черный туман» подчиняются капитану вермахта Гартману, весь ход событий свидетельствовал о том, что их абвергруппе назначалась роль вспомогательного подразделения, возможно, с особыми задачами, но эти задачи будет ставить не кто иной, как капитан Гартман. И инструкции на этот счет он уже наверняка получил.