Серая нить. Книга первая. - Александр Шаповалов

Когда же от неизвестной болезни появились первые больные, напряжение достигло такого уровня, что в любой момент готово было перерасти в бунт. Скрепя зубами, я приказал поворачивать назад.

На второй день пути домой, нас настиг шторм. Он буквально обрушился на нас. Сначала на небе появилось маленькое облачко. Но прошло несколько тинок, пушистое облако переросло в тучу, а через тэй ударил гром, и море словно взбесилось.

Гигантские волны, словно забавлялись с нами. Они то подымали корабль на гребень волны, будто это щепка, то бросали вниз. В эти мгновения море отступало, обнажая дно, и нас не покидало чувство, что мы скорее разобьемся о донные скалы, чем утонем.

Наигравшись с нами, бог морей швырнул наш корабль на рифы. Ударившись о скалы, судно разлетелось на части. Кому повезло, те утонул сразу, других размазало о камни. Но были и такие, которых, как и меня, просто смыло в море. Оказавшись в воде, я увидел перед собой обломок мачты. Несколько взмахов и мои руки намертво вцепился в кусок дерева.

Ещё целый день шторм гонял обломок мачты по морю. Когда он кончился – не помню. Я потерял сознание от пережитого и упадка сил.

Очнуться меня заставила боль. Кто-то, особо не церемонясь, ударил меня в спину. Я застонал и открыл глаза.

Стоило им привыкнуть к яркому, дневному свету, я увидел перед собой белый песок с лениво набегающей на него волной. На зубах противно скрипел песок, рот был полон набившихся туда водорослей. Меня стошнило. Отплевываясь, я заметил перед собой голые ступни. Вид, измазанных сажей, конечностей вызвал у меня приступ истерического смеха. Одна из ступней исчезла из поля моего зрения, вслед за этим последовал удар, и моё сознание отключилось.

Пришел я в себя оттого, что меня мутит. Глупо, но в тот момент когда открылись мои глаза, мне показалось, что деревья росли с верху в низ. Нелепость предположения заставило меня зажмуриться. Когда я вновь решился открыть глаза, до меня дошло – перевернутыми были не деревья, а мое тело. Открытие не обрадовало, тем более что руки и ноги были стянуты кожаными ремнями, а я сам был подвешен, как дичь на шест.

Следующим потрясением для меня была соломенная юбка, в которую был одет чернокожий мужчина. Она мелькала передо мной и жутко воняла потом, грязью и еще чем-то не приятным, что тоже не прибавляло настроения. Ещё довольно долго мне пришлось тогда, таращится на голую задницу дикаря, которую еле прикрывала соломенная юбка и вдыхать ароматы туземца, прежде чем нас притащили в селение.

Деревня туземцев была большая. Несколько десятков, а может даже сотня глиняных хибар стояли по круг. Ни стен, ни других укреплений в селении не было, если не считать плетеного из колючего кустарника забора, но это скорее защита от зверя, нежели от нападения людей.

Носильщики дошли до центра деревни и сбросили мое тело на землю, абсолютно не заботясь о его сохранности. Когда пыль улеглась, а вместе с ней и разноцветные круги перед глазами, я стал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, куда меня занесло, и что из этого выйдет.

Первое, что бросилось в глаза, это были столбы, которые одиноко стояли на фоне светлого песка и казались черными. От них так и веяло смертью, а её запах я научился узнавать сразу. Дальше осматривать окрестности мне помешали дикари. Они выскакивали из своих мазанок наружу, собираясь на площади перед столбами. Вокруг поднялся такой галдешь, что у меня зазвенело в ушах. В конце концов, меня перевернули на спину, и я увидел лица, вернее жуткие маски туземцев. Два здоровенных парня в масках подхватили меня и потащили к блажащему столбу. Они легко подняли мое измученное тело, и поставили непослушные ноги на небольшую перекладину. Третий дикарь стоял на приставленной лестнице. Он, просунул под мышки палку, закрепил её к столбу при помощи двух кожаных ремней и крюка. После чего еще одним широким ремнем намёртво привязал меня к столбу.

Через пять тинок меня оставили в покое. Последние события так меня вымотали, что внутри не было ни страха, ни паники, лишь одна пустота и равнодушие к происходящему. Предоставленный сам себе, я стал осматриваться по сторонам и только сейчас заметил, что мою участь разделили ещё с десяток человек из моей команды.

Тем временем народу на площади становилось все больше. Я помню, что тогда удивился, как много этих чумазых дикарей могло поместиться в таких крохотных на вид мазанках.

Женщины детвора, старики, мужчины прыгали и радовались вернувшимся с добычей охотникам. Горлопанили все, даже младенцы, отрываясь от груди матерей. Отдельной группой стояли воины, но и они, через какое-то время, поддавшись всеобщему настроению, начали постукивать копьями об плетеные щиты.

Вдруг все стихло. В наступившей тишине раздался звук. Вначале показалось, что это плачет ребенок, но внезапно плачь, оборвался, а на смену ему раздался смех, смех безумного человека. Но и он оборвался, так же внезапно, как и начался. И тут я понял, кто-то умело подражал пустынной собаке. В подтверждении моих слов воины племени подняли головы и, завыли, спустя мгновение этот вой подхватили остальные. Вскоре собравшиеся стали напоминать не людей, а стаю жаждущих крови шакалов.

Под всеобщее завывание из самой большой хижины, вышел невысокий, худощавый мужчина. Из одежды на нем было лишь пару шкур песчаных собак. Вместо головы у вышедшего был череп с оскаленной пастью. В тот момент мне казалось, что передо мной не человек, а существо из сказаний, слышимых мною в разных местах за время скитаний.

Набедренная повязка состояла из костей и черепов. Порыв ветра заставил кости ударялись друг об друга, рождая на свет звук, от которого становилось не по себе.

Вождь поднял руку, и вой прекратился. Он несколько мгновений осматривал собравшихся, затем обратился к своим соплеменникам. Несколько щелкающих фраз и толпа в едином порыве выдохнула ОМЗО, на нашем языке это означает жертва. Первый шаг, вождь дикарей сделал под удар большого барабана.

Я заметил, что все обряды туземцы проводили под звуки барабанов или других инструментов.

Вождь подошел к привязанным людям и, что-то бормоча себе под нос, обнюхал каждого из распятых на столбах. После чего, он зажег пучок травы и стал окуривать тела. Спустя пять тинок, вождь отбросил в сторону, дымящейся пучок, принялся делать на лбах метки, окуная палец в сосуд, висевший у него на поясе.

Это продолжалось тэй, может больше, в конце дикарь, выкрикнул что-то на своем языке, и указал на троих матросов. Двое воинов масках бросились к жертвам, отобранным правителем, быстро сняли их со столбов.

Пока одни воины снимали молодых моряков, другие разводили огонь в очаге, который находился прямо в центре площади. Когда огонь развели, воины в масках вынесли на площадь клеть страной конструкции. Она была почти плоской. Туда уложили, снятого со столба, матроса, тот едва там уместился. Совсем молодой моряк испугано озирался по сторонам. Он еще не понимал, к чему все эти приготовления и позволил дикарям сделать своё дело. Но как только его понесли к костру, юноша заорал, надрывая горло. Его черные волосы в миг стали белыми. Юноша, пытаясь освободиться, бился в клети, даже пытался перегрызть твердые, как железо, деревянные прутья. Огромный воин сел сверху и надежно удерживал обреченного. Дикарь, что стоял у изголовья поймал момент и воткнул деревянную скобу в отверстие на клети, лишая, бьющегося в истерике моряка, возможности вертеть головой. Затем он зажал нос юноше, и когда тот открыл рот, дабы не задохнуться, мигом вставил в него трубку. Тут же к ним подбежал худой мальчуган, держа в руках кожаный бурдюк. Пацан, бросил бурдюк у ног воина и резво бросился назад. Дикарь подобрал бурдюк, вытащил пробку из горловины, приладил на её место свободный конец, торчащий изо рта трубки, стал, неспеша вливать содержимое кожаного мешка в рот жертвы. Юноша с каждым глотком зелья становился все тише и тише, а вскоре и вовсе затих. Когда же трубку вытащили, на его лице блуждала идиотская улыбка.