Предчувствие смуты - Борис Михайлович Яроцкий

признался в первую брачную ночь. Остаток ночи Валентина проплакала, а утром побежала к матери за советом: разводиться или пока воздержаться?

В те времена развод был делом серьезным. К тому же муж был председателем колхоза, активным партийцем. Разводиться, по его словам, никак было нельзя. Мать, по-селянски мудрая, ответила дочери мудрой поговоркой: «Живи, дочка, как велят наши ангелы. А велят они разумно: коль наша коровка — теленочки наши».

И запрыгали теленочки в курортных городах: в Сочи, в Одессе и даже в Дубултах. О путевках заботился Алексей Романович. Ему, как председателю передового колхоза, путевки всегда находились. Мотаться по курортам председателю было некогда: весной и осенью посевная, летом уборка, а вот зимой уважающие себя люди по курортам не раскатывают. Алексея Романовича выручала жена, Валентина Леонидовна. С отдыха и лечения возвращалась веселая и беременная. Алексей Романович вздыхал, но не отчаивался: «Кровь — разная, а семья — одна». Не было в семье ни ссор, ни драк, а если на улице ребятам приходилось драться — не было сплоченней братьев Пунтусов.

И мать гордилась своими детьми: братья дружные, работящие, сестер любят, никому не дают в обиду.

Алексей Романович знал, что это не его кровные дети, но жену не ревновал к донорам: донор — не любовник, а подсобный рабочий. За многие годы Пунтус привык руководить большим коллективным хозяйством и семью считал первичной ячейкой общества, коллективным хозяйством, только меньшего масштаба. Коммунизм, как ему внушали на политучебе, начинается с коллектива. В райкомовской библиотеке ему даже книжку выдали для чтения. Называлась она «Город солнца». Ее автором был заграничный монах по фамилии Кампанелла. Книжку монах сочинял в тюремной камере, прикованный цепью к каменной стене. Этот монах считал, что у людей все должно быть общим, включая производство детей.

Мысль монаха была заманчивой, полезной для социализма. Будь такие монахи во главе государства, в восемь-десять пятилеток решили бы проблему заселения Сибири и Дальнего Востока активными строителями новой жизни, а уж в европейской части Союза — и задумываться нечего: даже в своем колхозе были бы заполнены все рабочие места и созданы новые — на перспективу.

Но неожиданно колхоз рухнул — прокатился по стране черный смерч перестройки. Вместо потребности появились излишки рабочей силы. Все, кто мог, покидали Слобожанщину, уезжали на заработки. Россия была под боком, туда и уезжали.

Отправлялись, конечно, и в другие страны, в ту же Польшу, но в Польше надо было согласиться, что ты человек второго сорта и не обижаться, когда к тебе будут относиться, как относится хозяин к рабочей лошади.

Надобность в ускоренном росте народонаселения отпала. Уже и без Кампанеллы разобрались, как люди размножаются. Книжка со штампом библиотеки парткабинета осталась в книжном шкафу бывшего председателя колхоза. Ее регулярно читал, похохатывая, Илюша. Он понял, что автор — мужик умный, но книга для нашего времени не подходит. Сначала надо, как мыслил Илья, освободиться от всего неудобного, что ограничивает свободу, прежде всего от цепей. Например, от телевизора, который своей брехней задурил всем головы, а потом уже производить потомство. Только чтобы оно было свое, кровное.

Илья — он знал это точно — сын своей матери, коренной слобожанки, любящей своих детей.

Он также знал, что у него где-то есть и родной отец. Он чувствовал, что от его отца, как и от Алексея Романовича, исходит энергия. Но между ними существует барьер, нависает, словно туманная дымка. Даже в призрачные минуты задушевного разговора эта энергия проявляется каким-то безразличием. Алексей Романович безбоязненно посылал сына в опасные командировки, откуда была велика вероятность не вернуться живым.

И сейчас он преспокойно дал согласие: «Езжай, сынок, только не в убыток себе». Выгода — никчемная: найти человека, который мог бы переправлять наркотики. Кто он будет: чеченец, русский?.. Какая разница, в бизнесе нет национальности — есть выгода. И не забывай о боге. Религия — любая — обладает неограниченными возможностями для умножения капитала. Не случайно некоторые дальновидные члены партии протиснулись в первые ряды верующих, истово крестятся перед иконами, шокируя обывателя своей религиозностью.

Заметила Валентина Леонидовна, что Алексей Романович втягивает Илью в какую-то опасную авантюру, и эта авантюра связана с куплей и продажей наркотиков, за что можно схлопотать лет пятнадцать тюрьмы. Втайне от мужа она сообщила во Львов: найди Илюше безопасную работу, огради его от неумного влияния Пунтуса.

Зенон Мартынович решил съездить на Слобожанщину, ближе познакомиться со своим кровным сыном, а заодно выполнить одно очень важное поручение своего шефа…

Вот и все объяснение, почему в Сиротине оказался Гуменюк.

11

Под вечер по распоряжению мастера машину загнали в сарай. Микола догадался: здесь будут грузить гроб. Сначала из подвала выносили какие-то доски, фанеру, обрезки ДСП.

Микола уже не отлучался от машины, а Илью пригласили как носильщика. Гроб вынесли втроем: мастер, Илья и чеченец, уборщик помещения. В подвале, на необъятно широком столе, где собирают дорогую мебель, стопками лежали разнокалиберные бруски, все почему-то были одинаковой толщины. Илья подумал, что это оселки, на которые в селе всегда большой спрос. Он шел сзади, и соблазн был так велик, что он с ловкостью фокусника снял один брусочек размером с ладошку и незаметно для остальных сунул себе в плавки.

Микола даже не догадывался, что Илюша с детства страдает пикантной болезнью, которую врачи называют клептоманией. Посещая в городе рестораны и кафе, он обязательно что-нибудь стащит, обычно с другого стола, будь то вилка, ложка или нож, а однажды ухитрился спрятать под рубашку тарелку из китайского фарфора, прилепил к себе на живот.

Уже в дороге Микола увидел у Ильи в руках брусок темно-коричневого цвета, поинтересовался:

— Ножи точить?

— Угадал, — и уточнил: — там таких обрезков полный стол. Они из них, по всей вероятности, гробы клеют.

— Видел?

— Нюхал. Столярным клеем пахло. Мягко выражаясь, дохлятиной. Ты бывал на скотомогильнике?

Микола молча кивнул.

— Значит, бывал. Тогда представляешь. Толщина брусочков строго одинакова, примерно три сантиметра. А длина и высота… смотря какой клиент. На крупного пойдет много брусков, на маленького — мало. Ты присмотрись, и наш гроб тоже из брусочков. Дерево есть дерево: в воде оно не тонет, в огне — горит.

И, чтобы не молчать, спросил:

— Как ты думаешь, наш клиент каких габаритов?

— Нормальных.

— Точнее?

— Средних.

— Не угадал. Гроб для великана. В России есть один великан. Но ему незачем лезть под чеченские пули. Он боксер. А боксеры — это не мы с тобой. За каждый удар — тысяча «зеленых». Вот он ходит и бьет.