Золотой песок - Полина Дашкова

Впрочем, не в черте было дело. Просто дом сорок по Средне-Загорскому переулку относился к группе риска. Всегда там что-то происходило, то пожар, то наводнение, то газ взрывался, то электричество вырубалось, и без конца кто-то кого-то резал, бил по голове, выбрасывал из окошка. Бывшая пэтэушная общага так и осталась общагой. Только вместо неблагополучных подростков теперь там жили неблагополучные взрослые.

Квартиры гостиничного типа. Прямо за входной дверью – крошечный отсек со стоячим душем и унитазом. Там же раковина, которой предназначено быть еще и кухонной раковиной. Можно при желании уместить двухконфорочную газовую плиту. Комната восемь квадратных метров. Единственное окно.

Квартирные авантюристы запихивали в клетушки одиноких алкашей и стариков. Это называлось обменом большей площади на меньшую с доплатой. Но «доплата», если и попадала в руки бесшабашным одиночкам, очень быстро пропивалась, проедалась. И тогда одиночки пускали в свои тесные углы кого угодно: мелких торгашей-кавказцев, цыган, дешевых проституток с клиентами, а также сдавали помещения каморок под склад. Брали на хранение что угодно – ящики с фальшивой водкой, наркотики, оружие. В общем, там всегда можно было найти много интересного, а потому не только у районных, но и у окружных сыскарей принято было обыскивать квартиры этой шараги при любой возможности.

В отличие от прочих жильцов, Раиса Кудиярова никогда никого к себе не пускала и ничего на хранение не брала. Это было достоверно известно, не только от соседей, но и от участкового. Если бы в ее квартире вдруг появился мужчина, да еще молодой, об этом наверняка стал бы судачить весь этаж и даже весь подъезд.

Однако соседи дружно утверждали, что в квартире Кудияровой и не пахло никогда мужчинами. Ни молодыми, ни старыми. При коридорной системе довольно сложно войти и выйти незаметно. Если только случайность… Загадочный Антосик вошел в каморку Раисы Кудияровой второго мая (допустим, знакомство состоялось все-таки второго) и вышел ночью десятого мая.

Случайно его никто не видел. Случайно никого не было в коридоре.

Но его и не слышал никто. Стенки между комнатами такие тонкие, что тихое покашливание слышно в пяти соседних квартирах. Допустим, Антосик не кашлял, не чихал, не разговаривал все эти дни. Допустим, он двигался бесшумно, как тень. И вообще, он был призраком, невесомым плодом эротического бреда сумасшедшей старухи. Однако оружие и наркотики никак не назовешь эротическим бредом. Кто-то ведь принес их в каморку Кудияровой. Принес и спрятал.

Ведь не на помойке же она нашла все это добро, в самом деле.

Ну ладно, будем считать, ей все это передали на хранение. Не Антосик, а некто более реальный. Да, более реальный, но не менее сумасшедший, чем сама Кудиярова. Как справедливо заметила заведующая аптекой, вступить в серьезный диалог с Кудияровой мог только больной человек. А откуда у больного новенькое оружие в заводской смазке? Откуда столько наркотиков? Тоже на помойке нашел?

Есть еще один вариант. Кудиярова вовсе не такая сумасшедшая и отлично соображает. Хотела заработать сотню-другую, приняла на хранение оружие и наркотики. Ну и какого хрена тогда полезла она в милицию со своим заявлением? Сидела бы тихо, хранила чужое добро за приличное вознаграждение.

И наконец, при чем здесь пожар, который вспыхнул в соседнем подъезде в ночь исчезновения мифического Антосика? При чем здесь погибший писатель? Возможно, это тоже случайность?

Обе квартиры, Кудияровой и Резниковой, на последнем, пятом этаже. У окна Кудияровой расположена пожарная лестница. При желании можно выбраться из квартиры через окно, спуститься вниз по лестнице. И на крышу можно подняться.

А возле окна Резниковой проходит водосточная труба, прикрепленная к стене довольно крепкими жестяными перекладинами. Тот же эффект. Хочешь – спускайся вниз, хочешь – на крышу. Если очень надо, то из одной квартиры в другую можно попасть минут за пять, не касаясь земли и не мозоля глаза соседям в общем коридоре. Снизу тоже вряд ли кто-то тебя заметит. Стена дома, где расположены оба окна, выходит на пустырь, на котором раскинулась многолетняя, вялотекущая стройка. Ночью, тем более после праздников, там не было ни души.

В голове капитана Леонтьева прокручивались все новые варианты, и каждый следующий казался глупее предыдущего. В таких случаях капитан утешал себя словами великого Шерлока Холмса: в расследовании преступления есть один метод, который не подведет. Когда ты исключишь все невозможные объяснения, то, что останется, и будет ответом на вопрос, как бы дико оно ни звучало.

Григорий Петрович услышал ровный, спокойный голос жены в телефонной трубке, и ему стало немного легче.

– Как ты себя чувствуешь, Ника?

– Все нормально, Гриша. Ты прости меня, я поступила по-хамски. Сбежала, ничего тебе не сказала. Спасибо, что прислал машину в аэропорт.

– Это ты меня прости. Я просто слишком занят сейчас своими проблемами. Я понимаю, после того, что произошло, ты не можешь как ни в чем не бывало пить шампанское на банкете. Когда ты собираешься вернуться? Сразу после похорон? Или планируешь еще задержаться в Москве?

– Пока не знаю. Я позвоню.

– Тебе не одиноко в пустой квартире? Она хотела ответить: «Я не одна. У меня здесь Зинуля Резникова. Помнишь ее?» Но вместо этого произнесла:

– Нет, Гришенька. Как раз наоборот. Мне лучше сейчас побыть одной.

– Да, конечно… Я тебя очень люблю, Ника. Я уже соскучился.

– Ну, тебе сейчас некогда скучать.

Они нежно попрощались. Перед ней на журнальном столике лежала свежая газета. Ежедневная московская газетенка, типичная «желтая пресса». Вчера в аэропорту к ней привязался корреспондент. Она увидела у него на куртке пластиковую карточку с названием газетенки и отказалась давать интервью, но не сумела скрыться от наглой фотокамеры.

Еще в самолете Зинуля спросила, нельзя ли ей поехать из аэропорта не к своей маме, а к Нике. Там ведь нет никого, а у мамы как-то совсем уж Зинуле тошно, ведь конурка-то сгорела, и, сколько еще придется жить с мамой, неизвестно, так что, если есть возможность хотя бы немного, хотя бы пару ночей переночевать у Ники, Зинуля была бы ужасно рада. Тем более не виделись они восемь лет, тем более горе такое. Общее их с Никой горе.

– Ночуй, живи. Гриша вряд ли прилетит в ближайшее время.

Когда самолет сел, Ника увидела в иллюминатор, как вслед за трапом подъезжает серый «Мерседес».

– Это за мной. Наверное, будет лучше, если ты до моего дома доедешь на такси.

Зинуля не возражала и даже ни одного вопроса не задала. Почему-то для обеих само собой разумелось, что Гриша не должен знать об их встрече.

Зинуля взяла деньги, записала адрес. Однако получилось так, что из самолета они вышли вместе и тут же нарвались на репортеришку с камерой. Каким-то образом он умудрился продраться сквозь толпу на трапе, подскочил почти вплотную, не обращая внимания на сутолоку, крики стюардесс и пассажиров, сунул ей свой микрофончик буквально в рот.

– Вероника Сергеевна, почему вы так спешно улетели в Москву? Чем объяснить ваш побег с инаугурации? У вас с мужем произошел серьезный конфликт? Повлияла ли предвыборная кампания на вашу семейную жизнь?

– Ну, дают ребята! – покачала головой Зинуля. – Совсем озверели!

– Уйдите, отойдите от меня! – – Ника отвернулась, закрыла лицо, попыталась быстро обойти наглого репортеришку. И уже почти как к родным бросилась навстречу Костику со Стасиком, двум охранникам, которые встречали ее на «Мерседесе». А репортеришко все-таки успел щелкнуть ее пару раз.

Несомненно, Костик и Стасик уже подробно доложили Грише, с кем она вышла из самолета. Однако мало ли с кем? Может, в самолете и познакомились. Зинуля ведь им не представилась, быстро прошмыгнула, словно они с Никой вовсе незнакомы, и исчезла, подхваченная каким-то резвым таксистом.

Рано утром Ника не поленилась сбегать в ближайший киоск. Разглядывая собственный снимок, она думала о том, что наверняка этот же номер лежит сейчас на столе перед ее мужем. И теперь он знает, что в Москву она прилетела вместе с 3инулей Резниковой. Более того, он должен догадаться, что в больницу в Синедольске к ней заявилась не просто случайная пациентка, а именно Зинуля.

Если бы он задал прямой вопрос, она бы ответила, рассказала все как есть и даже про анонимки. Но он не спросил. И она не стала ничего рассказывать. В конце концов, это совершенно не телефонный разговор.

А почему, собственно? Ведь по телефону врать значительно легче. Ей, во всяком случае. Грише уже все равно. Он умеет это делать, глядя в глаза прямо, честно, с такой глубокой любовью и нежностью, что сразу хочется стать доверчивой дурочкой.

Когда ей было двадцать и она впервые поймала, почувствовала этот особенный Гришкин взгляд, всего лишь усмехнулась про себя: «Нравлюсь я тебе? Да, уже заметила. Очень нравлюсь. Это, конечно, приятно, но что дальше?»