Что забыла Алиса - Лиана Мориарти

Теперь она переживала настоящую взрослую тоску по женщине, которую звали Джина.

– Ты это видела, – спокойно сказала Элизабет.

– Что я видела?

– Как погибла Джина. Вы ехали как раз за ней. Как же это было для вас ужасно! Представить не могу…

– На углу Роусон-стрит и Кинг-стрит? – перебила Алиса.

– Да. Ты помнишь?

– Не совсем. Скорее, помню ощущение… Со мной уже два раза было: как только вижу тот угол – сразу чувствую что-то тяжелое, кошмарное.

Теперь, когда ясно, что это значит, отпустят ли ее эти чувства?

Она не знала, хотела ли помнить, как прямо перед ней кто-то погибает в аварии.

На несколько секунд стало тихо – они молча пили молоко. Алиса взялась за нитку одного из шариков и потянула на себя. Она смотрела, как он запрыгал, и вспоминала розовые связки шаров, сердито плывшие в грозовом небе.

– Розовые шары… – сказала она Элизабет. – Помню розовые шары и страшное горе. Это как-то связано с Джиной?

– Это ты вспоминаешь ее похороны. Вы с Майклом, ее мужем, устроили так, что с ее могилы выпустили эти шары. Это было очень красиво. И очень печально…

Алиса попробовала представить, как разговаривала о шарах с убитым горем вдовцом по имени Майкл.

Майкл… Это имя было написано на визитной карточке, хранившейся в ее кошельке. Значит, Майкл Бойл, физиотерапевт из Мельбурна, был мужем Джины. Вот почему на обороте карточки он написал о «хороших временах».

– Джина погибла перед тем, как мы с Ником расстались?

– Да, примерно за полгода до того. Год у тебя выдался тяжелый.

– Похоже…

– Жалко мне тебя…

– Ничего. – Алиса виновато взглянула на нее, опасаясь, что выглядит так, будто жалеет сама себя. – Я даже не помню Джину. Как и развод.

– Тебе все же придется встретиться с неврологом, – сказала Элизабет, но без всякой убежденности, как будто желая быстрее закончить скучный разговор.

Они снова замолчали; в тишине было слышно только, как побулькивает вода в бассейне.

– Я что, должна кормить этих рыб? – осведомилась Алиса.

– Не знаю. По-моему, это должен делать Том. Мне кажется, больше никому не разрешается к ним даже прикасаться.

Том… Светловолосый малыш, который сердито говорил с ней по телефону. Она подумала, что с ним придется встречаться, и ей стало страшно до жути. Он заведовал рыбами. У него были обязанности, какое-то мнение. У всех троих детей должны быть какое-то мнение. Что-нибудь они думают и об Алисе. Вполне может быть, что она им не очень-то нравится. Возможно, она была слишком строга. Возможно, они ее стыдились. Она могла как-нибудь нелепо одеваться, когда ездила забирать их из школы. Может быть, им больше нравилось, когда это делал Ник. Может быть, они винили ее, что Ник уехал.

– Какие они? – спросила она.

– Кто – рыбы?

– Нет, дети.

– А-а, дети… Очень хорошие.

– Но расскажи мне о них! Опиши, у кого какой характер.

Элизабет открыла рот и снова закрыла.

– Глупо мне рассказывать тебе о твоих же детях. Ты знаешь их гораздо лучше меня.

– Я даже не помню, что родила их.

– Знаю. Но в это так трудно поверить… Выглядишь ты совершенно так же, как раньше. Я так и жду, что память вот-вот вернется к тебе и ты, наоборот, будешь просить меня: «Ну, только не рассказывай мне о моих же детях!»

– Ну пожалуйста, – попросила она сестру.

– Хорошо, хорошо. – Элизабет взяла ее за руки. – Попытка не пытка. Так. Мадисон. Мадисон… Нет, у мамы получится гораздо лучше. Она гораздо чаще меня с ними видится. Спроси лучше ее.

– Как это? Ведь ты же знаешь моих детей! Я подумала… Да, я подумала, что ты лучше всех их знаешь. Ты первой принесла мне подарок. Такие крошечные носочки…

После того как они с Ником разложили на столе положительные тесты на беременность, первый звонок Алиса сделала Элизабет. Она так обрадовалась… Она заявилась к ним с шампанским («Нам с Ником, не тебе!»), книжкой «Чего ждать, когда ждешь ребенка» и теми самым носочками.

– Правда? – отозвалась Элизабет. – А я и забыла совсем. – Она поставила кружку на столик и взяла стоявшую на нем фотографию в рамке. – Когда дети были совсем маленькие, я часто их видела. Я их просто обожала. Ну и сейчас обожаю, конечно. Только сейчас вы все ужасно заняты. У детей куча дел. Они ходят в бассейн. Оливия занимается танцами и нетболом. Том играет в футбол, Мадисон – в хоккей. А дни рождения! Они все время ходят на дни рождения. У них прямо-таки бурная светская жизнь. Помню, когда они были совсем маленькие, я всегда знала, кому что дарить на день рождения. Они так нетерпеливо разрывали бумагу… А теперь нужно сначала позвонить тебе, а ты уже говоришь мне, в каком магазине что купить. Или сама покупаешь, а я отдаю тебе деньги. И потом ты велишь им послать мне благодарственную открытку: «Дорогая тетя Либби, спасибо тебе за то-то и то-то…»

– Благодарственную открытку… – повторила Алиса.

– Да, знаю, знаю: они приучаются к хорошим манерам и так далее, но все равно я терпеть не могу эти благодарственные открытки. Так и слышу, как дети ноют, когда их усаживают и заставляют что-то выдумывать. Я, когда их читаю, чувствую себя старой-престарой теткой.

– Ой, извини…

– Не беда! Не могу поверить, что жалуюсь на эти несчастные открытки. Я просто становлюсь старой каргой. Заметила?

– Скорее это я становлюсь… – Алиса запнулась, не найдя слова, чтобы описать, кем она теперь, казалось, стала. Может, невыносимой?

– Ну что ж, – непринужденно произнесла Элизабет, – о твоих детях… Мадисон – это Мадисон.

Сказав это, она тепло улыбнулась.

«Мадисон – это Мадисон». За этими словами вставал целый мир воспоминаний. Страшно подумать, что они могут ничего не говорить Алисе.

– Мама всегда говорит: «И откуда только она у нас взялась?» – продолжала Элизабет.

– Ага… – произнесла Алиса. Пока она мало что понимала.

– С самого раннего детства она была такой. Знаешь, она очень сильно все переживает. Перед Рождеством ее чуть ли не трясло от волнения, а потом она не могла успокоиться оттого, что оно прошло. Бывало, она садилась в уголок и плакала, что следующего Рождества нужно ждать целый год. Что еще? С ней постоянно что-нибудь случается. В прошлом году она не заметила стеклянные двери и ей наложили сорок два шва. Это было очень больно. Крови было очень много. Том вызвал «скорую», а Оливия упала в обморок. Я и не думала, что пятилетний ребенок может упасть в обморок. Но Оливия очень боится вида крови. Вернее сказать, боялась. Не знаю, как сейчас… И все-таки она страшно обрадовалась, когда мама подарила ей форму медсестры, чтобы играть в больницу, так ведь?

Алиса посмотрела на нее без всякого выражения.

– Извини, – смущенно сказала Элизабет. – Просто не могу представить, как это должно быть странно, все время забываю!

– Расскажи мне еще что-нибудь об Орехе. Ну то есть о Мадисон.

– Она любит готовить. Вернее, я думаю, что пока еще любит. По-моему, в последнее время она как-то не в настроении. Она даже выдумывала свои рецепты, и очень даже хорошие. Только вот после нее кухня выглядела как после взрыва бомбы, потому что убирать за собой она не очень любила. Да еще в этих кухонных делах она вела себя как примадонна. Если не получалось именно то, что она задумала, она начинала рыдать. Я сама видела, как в мусорное ведро полетел трехслойный шоколадный торт, который она долго чем-то украшала. Ты просто взорвалась.

– Я? – недоуменно спросила Алиса, не понимая, как освоится с этой новой стороной себя самой.

Она никогда не взрывалась, скорее готова была надуться от обиды.

– Ты, по-моему, специально ездила в магазин, чтобы купить все для этого торта, поэтому я тебя прекрасно понимаю.

– Мадисон похожа на «чекушек», – произнесла Алиса.

Ей никогда не приходило в голову, что ее собственное дитя могло унаследовать гены сестер Ника. Почему-то казалось, что ее дочь будет миниатюрной копией ее же; этакой новенькой Алисой, которую со временем можно будет еще усовершенствовать, разве что – для интереса – глаза у нее будут такие же, как у Ника.

– Нет, не похожа она на «чекушек», – решительно сказала Элизабет. – Мадисон сама по себе.

Алиса прижала ладони к животу и вспомнила, как безумно они с Ником любили Орешка – чистой, простой, почти нарциссической любовью. А теперь оказывалось, что Орешек поранилась о стеклянную дверь, выбросила торт и из-за этого Алиса взорвалась. Все оказывалось гораздо сложнее и запутаннее, чем она себе представляла.

– А Том? Он какой?

– Очень сообразительный. Иногда просто удивительно остроумный. А еще очень недоверчивый. Его вокруг пальца не обведешь – сразу лезет в Интернет и все проверяет. Если уж он чем-то заинтересуется, то разузнает все досконально. Одно время он просто с ума сходил по динозаврам. Потом по американским горкам. Сейчас не знаю, чем он увлекся. Учится хорошо, его хвалят, и он староста класса – так, кажется, это называется.