Большая пайка (Часть вторая) - Юлий Дубов

– Я свои бабки плачу, – как бы угадав ее состояние, добавил Ларри. – Поняла? Свои. Если не надо будет чартера, я сам разберусь. Ты сделай, как я сказал. Ладно? Считай, что я просто к тебе с личной просьбой обратился. Хорошо?

Мария кивнула и, будто загипнотизированная, пошла к телефонам.

Дебют папы Гриши

Похороны Пети Кирсанова были назначены на субботу. Уже вечером в пятницу с Завода прилетела представительная делегация, возглавляемая директором и папой Гришей. Примерно час они прождали Платона в клубе, потом директор усадил всех ужинать, а сам поехал в больницу проведать Мусу. Когда появились Платон и Ларри, ужин под председательством Марка был в самом разгаре.

– А где уважаемый товарищ руководитель? – спросил Платон, оглядываясь по сторонам.

– Поехал навестить Мусу Самсоновича, – ответствовал папа Гриша, подходя с объятиями.

Платон расцеловался с папой Гришей и, садясь рядом с Ларри за стол, обратил внимание, что тот как-то необычно задумчив.

– Ты чего? – сквозь зубы прошептал Платон, следя, как в рюмку льется ледяная водка.

Ларри неопределенно покрутил головой и наступил Платону на ногу, призывая к молчанию.

Через полчаса, когда приличествующая печальному событию скорбь несколько развеялась и беседа за столом приняла непринужденный характер, Платон поднялся, незаметно потянул Ларри за рукав и кивнул в сторону двери.

– Случилось что? – спросил Платон, когда они уединились в коридоре.

Ларри помолчал немного, а потом ответил, тщательно подбирая слова:

– Мне кое-что не нравится. Мне не нравится, что директор поехал к Мусе. Зачем он к нему поехал? Он мог к тебе поехать, он тебя давно знает. Мог ко мне поехать. А он нас не дождался и поехал к Мусе. Почему? Может, они старые друзья? Или сейчас сильно подружились? Тогда почему мы про это ничего не знаем? Что скажешь?

– Ас какой стати тебя это беспокоит? – ощетинился Платон. Он не любил, когда задевали Мусу.

– Меня ничего не беспокоит. – Ларри достал сигарету, покрутил в руках и спрятал в карман, вспомнив, что Платон плохо переносит табачный дым. – Я просто не понимаю. А когда я не понимаю, мне не нравится.

Платон задумался. Муса, замкнув на себя инфокаровские операции по недвижимости, решал попутно кое-какие проблемы заводского руководства. Поэтому с директором и папой Гришей ему приходилось общаться часто и накоротке. Но Ларри прав. Это не объясняет, почему директор Завода, приехавший на похороны Петра Кирсанова и в клуб к Платону, вдруг сорвался и понесся через весь город навещать больного. Надо будет как-нибудь похитрее разузнать, в чем тут дело. Необычные вещи хороши, когда ты их устраиваешь сам, а не когда они происходят помимо твоей воли. Необычного же за последнее время поднабралось изрядно. Непонятное ни по сути, ни по исполнению убийство Кирсанова. Загадочный взрыв в банке на следующий день. (Кстати, не мешало бы позвонить в больницу, узнать, как там Гольдин. И съездить к Ленке, поговорить с лечащим врачом. Вроде все стекла из плеча вынули, но лучше еще раз сделать рентген, подстраховаться.) Не менее загадочная настойчивость Ларри, настаивающего на немедленной эвакуации Платона из Москвы. Кстати...

– Может, объяснишь, зачем вся эта история с чартером? – спросил Платон. – Ты обещал.

– Сам не знаю, – признался Ларри. – Вот что хочешь, матерью клянусь, не знаю. Мне просто нехорошо на душе. Какое-то предчувствие, если хочешь.

– Тогда тебе тоже лучше свалить в Швейцарию. Давай вообще все уедем.

– Не лучше. Смотри. Мы принимаем решение прокрутить деньги. Это связано с СНК. Так? Начинаем работать. Через три недели убивают Петю. Он – твой зам по СНК. Так? Я посылаю в банк за документами по СНК. Банк взрывают, документов нет. Так? А ты – генеральный директор СНК. Что-то у нас произошло неправильное, а мы не знаем что. Лучше тебе посидеть пока в Лозанне. Кто-то начал охоту на СНК. Согласен со мной?

– А тебе не кажется, что это... – Платон кивнул в сторону банкетного зала. – Что-нибудь пронюхали...

– Мне уже все кажется, – сказал Ларри. – Мне не понравилось, что директор поехал к Мусе.

– Ты думаешь...

– Я не хочу так думать. Но смотри сам. У нас полная готовность. Через месяц СНК забирает Завод под себя. Все уже подписано, осталось только чуток денег подкопить. Самое время кому-нибудь взять СНК под себя. А? Почему ты должен быть главным? Кто это сказал? Почему директор не может быть главным? Или папа Гриша? Или назначат кого-нибудь, сговорчивого. Кто в курсе всех дел.

Ларри снова вытащил из пачки сигарету, но на этот раз закурил, аккуратно пуская дым в сторону.

– Понимаешь меня? Не хочу, чтобы через неделю мы здесь по твоему поводу собирались.

– Ты соображаешь, что ты мне говоришь? – спросил Платон. – Ты мне говоришь, что Муса...

– Я тебе этого не говорю, – обиделся Ларри. – И не могу говорить. У меня таких данных нет. Я тебе объясняю, где и какие интересы лежат. А уж кого и куда эти интересы подвинут– сейчас сказать трудно. Я знаю, про что ты думаешь. Друзья детства, росли вместе, туда-сюда... Пойми, тут же не место за столом обсуждается, когда никто не хочет на углу сидеть. За это не стреляют. Тут интересы стоят миллиарды баксов. Что, такой интерес никого подвинуть не может?

– Ладно, – не сдавался Платон. – Оставим это. А если бы он к Мусе не поехал, что бы ты подумал?

– То же самое и подумал бы. Мысли одни и те же. Я не о людях думаю. Я об интересах думаю. И считаю, что тебе лучше улететь завтра. Я на твоем месте и на похороны бы не ходил, но это могут неправильно понять.

– На похороны я, конечно, пойду, – сказал Платон задумчиво. – Хорошо, что мы поговорили. Как теперь быть с охраной?

– Менять надо. Всех. Особенно личников.

– Даже так? Потому что Муса набирал?

– И поэтому тоже. Он сейчас в больнице, а слушают они только его.

– Поеду-ка я, друзья мои, – раздался позади голос. – День был тяжелый, да и завтрашний не легче намечается. Не буду я, пожалуй, руководство дожидаться. А то они, видать, заболтались там, как обычно, забыли про малых сих.

За спинами Платона и Ларри стоял папа Гриша. При всей своей массивности он умел передвигаться быстро и незаметно, как большая кошка. И сейчас, глядя, как папа Гриша и Ларри ласково улыбаются друг другу, Платон с удивлением подумал, что в чем-то неуловимом они чрезвычайно похожи.

– Я уж шефа отговаривал, отговаривал, – продолжал папа Гриша, – говорил ему, что неловко, что Платон сейчас приедет, обидеться может, да и Ларри тоже, а он ни в какую. Должен, говорит, обязательно повидаться с Мусой, Они, как встретятся, просто оторваться один от другого не могут. И о том беседуют, и об этом. Я уж устаю по стариковски от их разговоров, спать ухожу. А они иной раз до утра засиживаются. Я Мусе говорю – мы, дескать, в твоем возрасте все больше по ночам девок гоняли, а ты только о делах да о делах. Смотри, говорю, прозеваешь все на свете за своим бизнесом да за разговорами. Он слушает, усами шевелит и улыбается. Погодите, говорит, папа Гриша, сделаем тут одну штуку, все девки на свете наши будут. Я уж не спрашиваю, о чем это он. Вам тут, в Москве, виднее.

Папа Гриша испытующе посмотрел на собеседников, убедился, что слова его услышаны, расцеловал Платона, пожал Ларри руку и слегка раскачивающейся походкой зашагал к выходу. Платон и Ларри переглянулись.

– Сколько он слышал, как ты думаешь? – спросил Платон.

– Думаю, что почти все, – ответил Ларри. – Вот тебе и картинка с ярмарки. Он ведь шефу всем на свете обязан, тоже с пацанов в друзьях ходят. А как услышал, о чем мы говорим, сразу сориентировался. Если он нас убедит, что директор с Мусой за нашей спиной о чем-то сговариваются, глядишь – и на него, старика, первую ставку сделаем. И заметь, умница какая, сукин сын. Он же нам ничего не сказал – только послушал, о чем мы думаем, да и подыграл тут же. Понял, как надо работать? Высший пилотаж. Если его и прижмут, то ответ простой – дескать, сказал, что шеф и Муса друг дружку любят и оторваться один от другого не могут. Все дела. А нам теперь ночами не спать – будем ломать головы, кто же это против нас играет и не зря ли мы так своим партнерам доверяем. Папа Гриша небось едет к себе в гостиницу и хохочет. Согласен со мной?

Платон как-то странно посмотрел на Ларри. Он преклонялся перед его коммерческим талантом, высоко ценил фантастическую работоспособность, умение работать с криминальным миром, разветвленные связи и выдержку. Он знал, что сказанное Ларри слово будет с железной неизбежностью претворено в дело. Но выдающиеся исполнительские качества Ларри, похоже, служили лишь удобной завесой для чего-то тщательно скрываемого и потому существенно более ценного – Платон впервые отчетливо увидел, что рядом с ним все эти годы находился человек, чья способность к анализу не уступала его собственной И он встревожился. Не потому, что встретил равного, а потому, что равенство это по каким-то, известным только самому Ларри, причинам было скрыто и тщательно оберегалось от постороннего глаза. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, кто знает, сколь долго еще могла бы сохраняться эта тайна. Платон поймал взгляд Ларри, и ему вдруг показалось, что тот читает его мысли, как открытую книгу. От этого ощущения Платону стало зябко.