Вечная месть - Крейг Расселл

— Да не был я около него! — возразил Шулер. — Ноги моей не было в квартире. Я просто увидел велик и спер.

— Во сколько точно это было? — спросил Хэнк.

— Где-то около одиннадцати — половины двенадцатого. Я пил с друзьями, ну и, наверное, малость перебрал. Шел по улице и увидел велик. Вот и подумал: за каким… мне идти пешком, если могу доехать? Это же просто шутка. Ну схохмил я. Велик был на цепочке, но я сумел открыть замок.

— Чем? Судя по тому, что нам удалось выяснить, герр Хаузер очень дорожил своим велосипедом, и я могу предположить, замок у него довольно надежный.

— У меня с собой была отвертка… — Шулер помолчал. — Ну и кусачки.

— То есть ты обычно ходишь выпить с друзьями с полными карманами инструментов? — Хэнк выложил на стол пластиковый пакет для хранения улик. — Все это было при тебе во время ареста… Отвертка, кусачки, полотно ножовки и — что самое интересное — две пары одноразовых латексных хирургических перчаток. Я никак не могу сообразить, то ли ты дежурный столяр, то ли работающий в ночную смену хирург.

Шулер снова посмотрел на Хэнка, потом на Анну, словно надеясь получить от них подсказку, как себя вести.

— Слушай, Леонард, — продолжил Хэнк. — У тебя три судимости за проникновение в чужое жилище и одна — за кражу машины. Вот почему ты ударился в бега, когда полицейская машина пыталась тебя догнать. Не из-за того, что ехал на краденом велосипеде, — ты мог спокойно заявить, что нашел его где-нибудь. Ты присматривал квартиру для взлома, как и в ту ночь, когда украл велик. И мне с трудом верится, что тебе не пришло в голову пошуршать по окрестностям, прикидывая, нет ли еще чего, что можно спереть.

— Да говорю же… Я и близко не подходил к квартире Хаузера. Слегка ужрался, ну и тиснул велик. Господи ты Боже мой, вы что, и впрямь думаете, я бы стал на нем рассекать, если бы грохнул хозяина?

— Верно замечено… — Фабель оторвался от стенки, взял стул и сел рядом с Шулером. Наклонившись поближе к молодому человеку, он спокойно, со взвешенной угрозой продолжил: — Я хочу, чтобы ты меня внимательно выслушал, Леонард, и четко понял, о чем я говорю. Я охочусь за людьми. И в этом конкретном случае я охочусь за весьма специфическим человеком. Как и я, он тоже охотник за другими людьми. Разница в том, что он подкрадывается к ним, хватает и делает с ними вот это…

Фабель, взглянув на Анну, нетерпеливо прищелкнул пальцами. Та протянула ему досье с фотографиями, сделанными на месте преступления. Фабель вынул один снимок и сунул Шулеру под самый нос. Так близко, что молодой воришка вынужден был отодвинуться. Когда Шулер посмотрел на фото, его передернуло от отвращения. Фабель отодвинул фотографию и показал следующую:

— Видишь, что делает этот парень? Вот кто меня интересует, Леонард. Вот кого я ищу. Ты же лишь жалкий кусок дерьма у меня под ногами. — Фабель откинулся на спинку стула. — Я считаю, что всегда надо обрисовать перспективу в таких делах. И просто хочу, чтобы ты это понял. Ты ведь понимаешь, а, Леонард?

Шулер молча кивнул. Возникла секундная пауза.

— А еще я хочу, чтобы ты понял следующее. — Фабель положил оба снимка на стол. Как и на всех фотографиях с места преступления, цвета на сделанных со вспышкой снимках были яркими и четкими. Мертвые глаза Ганса Йохима Хаузера и Гюнтера Грибеля смотрели в потолок. — Если ты не убедишь меня в ближайшие две минуты, что говоришь чистую правду, знаешь, что я сделаю?

— Нет… — Шулер пытался скрыть испуг. Безуспешно. — Нет… Что вы сделаете?

Фабель встал.

— Я тебя отпущу.

Шулер растерянно хихикнул, посмотрев на Анну и Хэнка. Оба сохраняли полную невозмутимость.

— Я позволю тебе уйти отсюда, — продолжил Фабель, — и позабочусь, чтобы как можно больше народу узнало, что ты главный свидетель по этому делу. Может, я даже позволю какой-нибудь наименее щепетильной из городских газет посчитать, что им удалось выманить у меня твое имя и адрес. Ну а потом… — Фабель жестоко усмехнулся. — А потом, Леонард, мальчик мой, тебе больше никогда не придется нас опасаться. Как уже сказал, я не охочусь на мелкую рыбешку вроде тебя, но могу использовать как приманку. — Фабель снова наклонился к Шулеру. — Ты не понимаешь этого человека. И ни малейшего представления не имеешь о том, как он мыслит. А я его знаю. Я преследовал многих похожих на него убийц. Очень многих. И должен тебе сказать, они смотрят на мир и ощущают его не так, как мы. Некоторые вообще не испытывают страха. Честно. Некоторые — вообще-то большинство — убивают, просто чтобы посмотреть, как кто-то умирает. И лишь немногие из них смакуют смерть так же, как мы смакуем хорошее вино или вкусную еду. Это значит, они любят продлевать удовольствие. Наслаждаться каждым мгновением. И поверь мне, Леонард… если мой приятель поверит, что ты можешь навести нас на него, что ты, возможно, его видел, а он тебя не заметил, он не задумываясь отловит тебя и убьет. Но он не просто убивает. Только представь, каково это — быть привязанным к стулу, когда он надрезает тебе скальп и срывает с твоей головы. И эта боль, этот ужас будут последним, что ты испытаешь в жизни. Вечное мгновение. О нет, Леонард, он не станет тебя просто убивать. Сначала он заберет тебя с собой в ад. — Фабель встал и указал рукой на дверь: — Так что, Леонард, хочешь, чтобы я тебя отпустил?..

Шулер решительно потряс головой:

— Я все вам расскажу. Все, что знаю. Только позаботьтесь, чтобы мое имя нигде не засветилось.

Фабель улыбнулся:

— Вот и молодец. — Направившись к дверям, он обратился к Анне и Хэнку: — Оставляю это на вас…

Вернувшись в кабинет, Фабель плеснул себе кофе. Усевшись за стол, он повесил куртку на спинку стула и посмотрел на часы — половина десятого. Иногда у Фабеля возникало чувство, что от работы никуда не скроешься, что она достанет его в любом месте и в любое время. Фабель злился на себя, что начал дома обсуждать с Сюзанной дело, пусть и связанное всего лишь с теориями Грибеля. Он сожалел, что прихватил домой переданные Ульрихом досье. Но что-то насчет второй жертвы постоянно беспокоило Фабеля, и он никак не мог понять, что именно. Как камешек в ботинке, который не можешь найти, но который постоянно мешает при ходьбе.

Фабель полез в стол и вынул из ящика большой альбом. Открыл и пролистал до страницы, на которой начал расписывать дело Гамбургского Парикмахера. Эту процедуру Фабель много раз проделывал прежде для многих дел. Эдакая извращенная вариация творческой деятельности, для которой непосредственно предназначался альбом. Фабель набрасывал здесь профили больных и извращенных разумов, смерти и боли. Он подумал о том, что сказал Шулеру. Это был полный блеф, конечно, но Фабеля обеспокоило, насколько правильными были слова, что он, Фабель, охотник на людей. Человек, которому все проще понимать ход мысли тех, за кем он охотится.

И снова Фабель поймал себя на мысли о том, как же так вышло, что он оказался вот тут, среди крови и мерзости. Он полностью погрузился в эту жизнь. И этот путь обозначен четкими осторожными шагами. Первый — убийство Ханны Дорн, его любимой девушки, во время учебы в университете. На самом деле Фабель знал ее не очень долго и не очень хорошо, но она была значительной фигурой в его мире. Убийца избрал Ханну своей жертвой совершенно случайно. Фабель тогда был растерян и сражен горем, и как только закончил университет, тут же пошел служить в полицию Гамбурга. Затем последовало вооруженное ограбление банка. Фабель — пацифист Фабель, выбравший альтернативную службу и водивший карету «скорой помощи» в родном Нордене вместо службы в армии, — был вынужден сделать то, что поклялся себе никогда не делать. Он отнял у человека жизнь. А потом, во время службы в Комиссии по расследованию убийств, каждое новое дело преобразовывало его в кого-то, кем он и думать не думал становиться.

Иногда Фабелю казалось, будто он живет чужой жизнью, будто взял чужое пальто в раздевалке. Совсем не это он для себя когда-то планировал.

Он посмотрел на альбом, но пару мгновений ничего не видел, пытаясь заглянуть в другую жизнь. Но на сей раз не в мысли очередного убийцы или в жизнь очередной жертвы, а в ту жизнь, которая могла бы, должна была стать его. Может, Фабель и сам стал жертвой убийства. Он полез в карман куртки и достал бумажник. Вынул оттуда клочок бумажки с телефоном Сони Брюн, визитку Роланда Бартца и положил перед собой на стол. Новая жизнь. Он может взять телефон, сделать пару звонков и все изменить. Интересно, как это — жить мелкими заботами? Не выбирать — жизнь или смерть? Фабель некоторое время смотрел на телефон на столе, вообразив, что это портал в новую жизнь. Потом вздохнул, убрал клочок бумажки с номером и визитку обратно в бумажник и снова вернулся к альбому.

Две жертвы за одни сутки. Никаких надежных зацепок и практически никакой ощутимой связи между жертвами. Один — любитель быть на виду, другой — чуть ли не отшельник. Единственное общее, что удалось обнаружить Фабелю, за исключением политического радикализма в юности обеих жертв, — это то, что оба жили как бы в отблеске. Хаузер хотел показать себя эдаким гуру защиты окружающей среды и значительной фигурой левых, но стал лишь сноской в чужих биографиях. Грибель, казалось, существовал лишь в своей работе и для работы, даже при жизни супруги.