Яноама - Этторе Биокка

Примерно месяца через два после смерти Фузиве его младший брат захотел взять меня в жены. Когда я попала к намоетери, он был совсем маленьким. Мы с ним вместе играли, и я относилась к нему, как к брату. Так я ему и сказала. «Если ты не хочешь стать моей женой, я тебя силой заставлю»,— ответил он. Но я его не боялась и быть его женой не захотела. С той поры жизнь моя стала печальной и тяжелой. Мужчины часто отправлялись на охоту, но мне и детям из добычи почти ничего не давали.

БЕГСТВО ВДОВ

Однажды я вместе с дочкой Фузиве отправилась в лес собирать дрова. Вдруг вдалеке послышались крики: «Пей хав, пей хав, хай, хай!» Дочка Фузиве сказала: «Бежим, это пишиаансетери». «Если бы это были враги, они кричали бы по-другому — хриплым голосом»,— ответила я. У некоторых индейцев яноама есть специально обученные попугаи, которые при приближении чужих громко кричат: «Вайукане, вайука-не» (враги, враги). Но это были голоса людей. Мы вернулись в шапуно и увидели, что к нам пришли в гости хасубуетери, мужчины и женщины.

Вечером тушауа хасубуетери взял свой лук и стрелы, подошел к Шамаве и сказал: «Я пришел с одним только гамаком за спиной. Нет, я не собираюсь есть банановую кашу и пупунье, я пришел сюда, чтобы сразиться с пишиаансетери. Хочу посмотреть, в самом ли деле наши враги — ваитери. Со мной пришли только те, кто первыми бросаются в схватку. Остальных я оставил в шапуно. Завтра ты покажешь мне тропу, которая ведет к Рашаве. Я сам, один хочу убить Рашаве». Но Фузиве был убит не Рашаве, а Херикакиве и Эраматове. Это они двое продели в уши и привязали к запястьям черные палочки. Но Эраматове был сыном родной сестры тушауа хасубуетери. Обо всем этом я узнала потом от самих пишиаансетери.

Мужчины проговорили всю ночь. Наутро Шамаве сказал: «Завтра мы разломаем и сожжем второй лук и стрелы, которые остались от умершего тушауа». Мы, три жены, хранили все, что осталось от Фузиве. У меня были три ящичка из коры пальмы пашиуба. В первом ящичке хранились одни белые перья, во втором — разноцветные перья тукана и в третьем — перья других птиц. Шереко хранила три связки бамбуковых стрел и связки черных и цветных палочек.

Ко мне подошел Шамаве, сел рядом на корточки и спросил: «Где лежат его вещи?» Подошел и второй брат Фузиве. Шамаве сложил стрелы и лук, разжег костер и заплакал. Мы стояли возле огня, смотрели, как горят стрелы, лук и палочки Фузиве, и тоже плакали. Потом гнаминаветери стали обносить всех банановым мингау.

Когда совсем стемнело, мужчины собрались на центральной площадке и хором закричали: «Эээй!» Индейцы яноама говорят, что, когда они собираются на войну, в ответ на их хриплый крик издали должно донестись: «Аууу!» Трижды мужчины крикнули: «Ээээй!» —но никто не отозвался. «Никто не отвечает,— сказали индейцы.— Значит, в этот раз мы никого не убьем». Однажды, когда я уже жила у пунабуетери, воины тоже собрались и крикнули: «Ээээй!» и я сама слышала, как из лесу донеслось в ответ: «Ауууу!» Индейцы говорят, что это отвечает душа врага, которого они непременно убьют. В тот раз индейцы ударили стрела о стрелу и радостно сказали: «Он ответил! Очень хорошо! Он уже мертвый» — и спокойно улеглись в гамаки.

Воины встали рано и разрисовали себя разжеванным листом, который красит не хуже угля. У многих индейцев белыми остались лишь глаза и зубы. Потом все воины построились друг против друга на большой площадке шапуно. В одном ряду хасубуетери, в другом — патанаветери и гнаминаветери. Все держали в руках луки и стрелы. Они дружно крикнули: «Пей хав, пей хав!» — потом сказали нам, женщинам: «А вы повернитесь и не смотрите». Индейцы говорят, что если их жены и сестры увидят, в какую сторону они направились, то потом жены и сестры их врагов тоже заметят, когда они подойдут к вражескому шапуно. Мы наклонили головы, и мужчины направились к лесу. Тушауа хасубуетери сказал: «Половина моих воинов пойдет впереди, за ними— патанаветери и гнаминаветери, сзади — другая половина моих воинов. Я пойду в середине». Впереди шел также зять тушауа, сзади — Шамаве и сыновья тушауа патанаветери. Всего в военный поход ушло больше пятидесяти воинов.

Когда воины скрылись из виду, старик — тушауа гнаминаветери сказал: «Женщины, сходите в лес за дровами и на реку за водой. Через три дня сюда нагрянут пишиаансетери, и тогда я никому не разрешу выходить из шапуно».

Все женщины отправились на реку. Только я и Шереко, у которой тоже не было родных, остались в шапуно. К нам подсели две старухи хасубуетери: «О внучки, послушайте, что мы вам скажем. Вчера, когда вы были в лесу, старейшины хасубуетери, патанаветери и гнаминаветери говорили про вас с братьями вашего мужа. Старший брат Фузиве сказал: «Сегодня мы уйдем, чтобы сразиться с пишиаансетери. Потом мы снова сразимся с ними, а когда вернемся, приготовим банановое мингау и съедим его вместе с пеплом. А после этого убьем Напаньуму и арамамисетериньуму. Иначе, когда пишиаансетери нападут на нас, они уведут с собой этих женщин. Потом у наших врагов родятся от этих двух женщин сыновья и тоже станут нашими врагами. Лучше заранее их убить». Старый тушауа патанаветери ответил: «Сын, не надо убивать женщин. Женщина всегда остается в шапуно убитого мужа и растит его детей. У арамамиситериньумы родные далеко, у Напаньумы родных и вовсе нет. Почему вы хотите их убить?» «Все равно мы их убьем. Нас никто не остановит»,— сказали братья Фузиве. Тушауа хасубуетери вначале согласился с ними, но потом ему стало жаль вас, двух ни в чем не повинных женщин, продолжали свой рассказ старухи.— Он позвал нас и сказал: «Когда мы уйдем, скажите этим двум, чтобы они убегали, да поскорее, если им жизнь дорога». Бегите, пока другие женщины собирают в лесу хворост. Мы никому не скажем, куда вы девались». Когда они умолкли, я плача ответила: «Куда мне идти? Я не убегу. Я никому не сделала зла». Тут старухи тоже заплакали и снова стали нас уговаривать: «Бегите, спасайтесь, пока не поздно».

Шереко спросила меня: «Что теперь делать?» «Я не стану убегать,— сказала я,— Да и куда?» Шереко продолжала: «Когда мы были у хасубуетери, мне сказали, что видели мою мать и брата в шапуно арамамисетери. Сбежим к ним». Я сказала: «Я не знаю дороги». Но Шереко настойчиво уговаривала меня. С собой она взяла маленького попугайчика. «Мне его подарил Фузиве»,— сказала она. Тогда и я собрала свои вещи, сломанное мачете, которое мне дал Фузиве, взяла малыша на руки, и мы вышли из шапуно. У самого выхода нам повстречалась сестра Фузиве. Она внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала.

Вместе с нами увязался Махакаве, мальчик, у которого умерла мать. Мы прошли совсем немного, как Шереко воскликнула: «Мы же огонь забыли!» Я сказала старшему сыну: «Сбегай и возьми головешку». Махакаве сказал: «Я пойду с ним. Можно?!» Тогда я им сказала: «Если спросят, зачем вам огонь, ответьте, что я и арамамисетериньума хотим сжечь муравейник и принести мужчинам личинки. Пусть полакомятся». Слышно было, как неподалеку женщины собирают сучья. Немного спустя мальчики вернулись. В шапуно женщины у них и в самом деле спросили, зачем им огонь. Махакаве спросил у меня: «Мы тоже пойдем собирать сучья?» «Да, беги к тем женщинам»,— сказала я. Он побежал вперед. Я не хотела брать его с собой. Когда мальчуган отошел подальше, мы свернули с тропинки в лес. Пробираться по лесу, да еще с детьми, было очень тяжело. Мы шли и шли, пока не добрались до большой поляны. Я ее сразу узнала: давным-давно, еще когда я была «на карантине», меня приводила сюда старуха, приставленная ко мне. На поляне мы нашли и следы воинов, отправившихся в поход. Шереко сказала: «Пойдем и мы по той же тропинке». Я удивилась: «Разве она не к пишиаансетери ведет?» Шереко ответила: «Не бойся. Я хорошо знаю дорогу. Мы пройдем лесом мимо шапуно пишиаансетери и потом снова выйдем на тропу, ведущую прямо к арамамисетери». «Так ты хорошо знаешь дорогу?» — «Конечно». Но она говорила неправду.

Мы шли долго и почти без остановок. Наконец я совсем выбилась из сил. Села на землю и заплакала. «Больше не могу,— сказала я.— Ты как хочешь, а я вернусь. Если они хотят меня убить, то пусть хоть убьют в шапуно. Это лучше, чем медленно умирать от стрелы в лесу». «Теперь уж нас, если мы вернемся, непременно убьют. Идем дальше»,— стала убеждать меня Шереко.

Стемнело. Я спросила: «Где же мы заночуем? На тропинке нельзя. Может, намоетери нас преследуют, тогда они нас сразу увидят». «Верно, лучше переночуем в лесу»,— согласилась Шереко. Мы углубились в лес и стали сооружать тапири.

Вдруг из-за кустов выскочила собака. Она подбежала к моему старшему сыну, уперлась лапами ему в грудь и... стала его лизать. Это была любимая собака Фузиве, мать щенят, которых сын носил на перевязи в корзине.

Мы развели огонь и легли спать. Ночью собака несколько раз начинала лаять. Я испугалась: обычно собаки лают, когда чуют запах ягуара. Посреди ночи я внезапно проснулась, будто кто-то меня в бок толкнул. Посмотрела вокруг и увидела, что огонь погас. Вода в игарапе поднялась и залила костер. Я посадила малыша на плечи, и мы побежали на маленький холмик. Когда мы немного отдышались, я стала ругать Шереко, но та молчала. Я не унималась. Наконец Шереко не выдержала и сказала: «Чем я виновата, что костер погас?» «Мы из-за тебя в этом лесу сидим ночью. Вот теперь разводи костер»,— ответила я. «Будь я крокодилом, который выплевывает огонь из рта, я бы давно это сделала. Но ведь ты дочь белого, а белые умеют разжигать огонь». «Мой отец употреблял для этого спички, о которых ты даже не слышала»,— сказала я. «Тогда возьми подгнивший кусок дерева и вытащи огонь из моего рта». Я с яростью ответила: «Я не птица, про которую твои хекура рассказывают, будто она умеет извлекать огонь изо рта». Так мы ругались и спорили почти всю ночь, пока я не замолчала, потому что уже не могла ни слова выговорить.