Три романа и первые двадцать шесть рассказов (сборник) - Михаил Веллер

– Подумаешь, – веселился он. – Ну, будет у Черномырдина на полмиллиарда меньше. Ты что, свое отдаешь?

– А мне по фигу, – сказал капитан. – Что думаешь, жалко, что ли? Меньше бабок Газпром украдет. Только распишись, что ты заставил. И вот здесь…

16.

Детерминизм в природе все-таки существует, потому что спустить флаг по-человечески тоже не удалось. Уже прошли озерный перешеек, миновали по левому борту белеющий на холме и отблескивающий свежими куполами Кирилл-Белозерский монастырь и крыши Кириллова, уже недалеко сужался вход в речное русло, когда от берега, на фоне которого белели два прогулочных теплохода, отделился белый же катер, приподнялся на своих подводных крыльях и, разведя морщинистые усы по серенькой глади до горизонта, помчался к «Авроре».

– Вольно! – раздраженно бросил Ольховский двойной шеренге на полубаке и задрал голову: – Ну что еще? Сигнальщик!

– Катер по левому борту, скорость…

– Отставить! Сам вижу! Кто там, что за катер?

Вымпелок на посудине с трудом удалось идентифицировать как речную милицию. Когда катер подлетел к борту и осел, сбросив скорость, фигуры в камуфляже и черных масках были сочтены ОМОНом: с автоматами, на виду у теплоходов, ну все-таки крутовато для бандитов будет. Однако со спуском флага решили повременить, чтоб не оказаться неправильно понятыми: сыграли боевую тревогу, разместив за щитами орудий левого борта свою футбольную команду из одиннадцати маузеристов.

С носовой банки катера поднялся рядом с рулевым-мотористом плотный человек и стянул черную шерстяную маску (интересно, зачем им нужны были маски посреди озера? от ветра или для полноты формы?):

– Старший лейтенант ОМОНа Семыкин! Могу я говорить с командиром?

– Капитан первого ранга Ольховский. Какое дело, старлей?

– Разрешите к вам подняться?

– Только вам одному. Боцман – штормтрап!

Омоновец взобрался и был препровожден на мостик, где вежливо отдал честь и даже извинился за беспокойство.

– У вас все в порядке, товарищ капитан первого ранга?

– В полном. А у вас что случилось?

– Куда следуете?

– Чем вызван вопрос?

– Ну, все-таки, знаете, не каждый день у нас тут «Аврора» ходит. Естественный интерес.

– Я подчиняюсь командованию Балтийского флота. Отчитываюсь перед соответствующими инстанциями ВМФ. Если это простое любопытство – могу сказать по-человечески: временно перебазируемся в Москву.

– На Ноябрьские, что ли?

– Правильно.

– Понятно, – улыбнулся старлей. – Мы вообще-то так и подумали. На 850-летие тоже в Москву ходили?

– Приказа не было, – сухо сказал Ольховский. – У вас все?

– Да нет. Ту т вот какое дело. Вроде сигнал поступил. Что там ваши ребята Октябрьскую нефтебазу потрясли. Поручено разобраться. Не просветите?

– Просвещу. Не в чем разбираться. Слегка столкнулись с речным танкером по его вине, и застопорились, чтобы составить акт для речного арбитража. Танки дали течь, начали загрязнять нефтепродуктами акваторию. Это вам все капитан танкера мог сказать, «Волго-Дон 66». Он подошел к базе откачать топливо. Там с утра еще не прочухались, и слили вытекающий соляр прямо в автоцистерны потребителям. Эта подробность нас вообще не касается. Вопросы?

– Ясно. Просто там шум пошел: мол, стрельба была, оружием угрожали. Потом еще – топливо принадлежит акционерной фирме, а его как бы силой забрали, ну, типа грабежа.

– Ничего подобного не знаю. Это не к нам. Мы ни во что не вмешиваемся, совершаем переход, нам осложнения не нужны, – кинул Ольховский с высоты своей должности, звания и миссии. И с этой высоты снизошел гостеприимно: – Прошу ко мне.

Гостеприимство по пунктам включало: салон, кресло, коньяк и «Мальборо». К ним были приложены: музейные буклеты с автографом командира – два, улыбки – две, стодолларовая бумажка – одна.

Омоновец выпил, закурил, взял подарки, поблагодарил – исполнился благожелательности:

– Позвольте дать вам совет. Вообще вы правы, но будьте осторожней. Народ всякий, сами понимаете.

– Не понимаю. Народ наш.

– Хм. Наш, конечно. А чего у вас, я заметил, ребята на палубе с маузерами?

– Штатная комплектация военно-морского филиала Музея революции. Не с калашниковыми же матросам на «Авроре» служить. – Прозвучало вполне правдоподобно. – А чего вы в масках дуете через озеро – от кого у себя дома прячетесь?

– Логично, – вздохнул омоновец. – В каждой работе своя специфика. – Он вытащил из-под комбинезона блестящий, как личный знак, нагрудный крест на стальной цепочке и произвел им движение, став похож на средней упитанности священника: – Благослови вас Господь, командир.

– Веруете?

– Пока, конечно, нетверд. Но к пенсии, так чувствую, уверую. А может, и ранее.

– И что тогда?

– Перейду в монастырь. Рекомендацию мне дадут. У нас бывший командир, капитан, полгода провоевал в Чечне, вернулся – и в монахи. Сейчас уже зам настоятеля по боевой подготовке.

– С пониманием у вас люди, – сказал Ольховский.

– Не без того. Отец настоятель сам – бывший второй секретарь райкома. Так что работа с кадрами поставлена. А пока вот служу в миру. Тоже кому-то надо, верно?

– Ну, – налил Ольховский, – за ваш крест, в прямом и в аллегорическом смысле.

– Ваш также! Время грешить, и время каяться, верно? Сменюсь с дежурства – помолюсь за вас.

Нет, ну чем не золото у нас парни в ОМОНе, подумал Ольховский.

– Слушай, старлей, а если бы ты меня сегодня шлепнул по службе – ну, вышло бы так, – тоже бы потом помолился?

– Само собой. Кесарю кесарево, а Богу Богово, верно?

Проводив будущего монаха, Ольховский в большой задумчивости наведался к старпому. Колчак сидел за столом и, насвистывая сквозь зубы «Гори, гори, моя звезда», чистил разложенный на белой ветошке наган. Пять патронов стояли в рядок, как исполнительный расчет – незаполненность двух гнезд барабана слегка нарушала боевой порядок.

– Что за дума затуманила? – поинтересовался он.

– Да что-то нервы пробило, – пожаловался Ольховский.

– На предмет?

– Когда нас хватятся-то? А если – не успеем?

– Это все? Мне бы ваши заботы, господин командир. Кому мы нужны? Отсутствуем – меньше головной боли. Делегаций в ближайшее время не ожидалось – проверили. Музей, отдел культуры, мэрия и управление охраны памятников получили извещения на официальных бланках, что мы в кратковременном ремонте. Табличку с этим текстом установили на набережной прочно – нет вопросов. У начальства ничего не просим, о ЧП не докладываем – ему только того и надо. А когда они друг другу начнут слать официальные запросы, ждать официальных ответов и препираться, кому докладывать в Москву – наступит Новый год. У всех ведь одна забота – отбояриться от хлопот и ответственности. Вот если б флагман с командующим пропал – они б еще почесались… и то не сразу. Так что – гляди веселей, Петруха!

– Чего это ты такой веселый?

– Осенний воздух бодрит! Люблю осень, понимаешь. Ты нет?

И Колчак защелкнул окно барабана.

17.

Течь таки обнаружилась – в районе носовых кладовых вооружения, как по изначальному расписанию именовали третий отсек. К счастью, при капремонте придонные отсечные переборки восстановили. Теперь там плескалось за колено водички. Помпы справлялись, но учитывая хилость послеремонтного подводного корпуса идти с течью не представлялось радостным.

В таких случаях можно завести пластырь, отсек осушить, обстроить течь деревянным ящиком и забить цементом. Но по строевому штату «Аврора» укомплектована не была, посему не было цемента, хотя доски в столярке нашлись. Как вариант оставалось купить где-нибудь цемент.

Можно было наложить враспор внутренний пластырь и шлепать пока так (пока – это сколько?), но для этого нужны раздвижные упоры, а упоров тоже не было. То есть два для учений по борьбе за живучесть корабля имелись, но в одном тут же слетела резьба струбцины, а оставшегося не хватало для трех трещин меж разошедшихся листов обшивки.

Прикинули, откуда вырезать несколько кусков переборок и наварить изнутри заплаты, но идею варить по мокрому, рихтуя накладку по кривизне шпангоута, пришлось отбросить: не с их квалификацией.

– Так чего мудрить – зайдем на Череповецкий судоремонтный, – предложил Егорыч. – Там ребята вмиг заделают.

– А чего ж ты молчал?!

Бросились смотреть атлас. Подойти было можно.

Более всего Череповец стал знаменит во всероссийском – еще всесоюзном – масштабе после фразы Жванецкого: «Пролетая над Череповцом, посылаю всех к ядреней матери!» Хотя город большой.

Вставая справа в утренней дымке, Череповец обозначил себя спиралями ядовитых цветных дымов из труб металлургического комбината и нежной плотной вонью завода химических удобрений: характерный запах аммиака более всего напоминает наслоения писсуаров вокзального туалета.

Спускать свою безмоторную шестерку не пришлось, потому что стайка лодок, болтавшихся с праздным видом в этой части Рыбинского водохранилища, тут же приблизилась полюбопытствовать на это чудо-юдо, а с буксира «Могучий» мгновенно поинтересовались, не нужно ли какое содействие.