Черная кровь - Святослав Логинов

Но встретила камень.

Таши, конечно, на ногах устоять не смог. Да и никто бы не смог, разве что сам Великий Лар или очень сильный колдун. Всё, что он смог, – это в последний миг уклониться от низринувшегося с небес клюва да удержать до последнего наклонённым копьё. Но и этого оказалось достаточно.

Толстенное загонное копьё, на которое полуслепая птица не обратила внимания, вошло ей в подгрудье. Таши никогда не смог бы на ровном месте достать ей до головы или хотя бы до глотки. Грудь диатримы прикрывала плотная броня из перьев, и вновь лишь собственный разгон птицы позволил примотанному кремню поразить её. Хотя рана оказалась не только не смертельной, но даже почти и не опасна. Диатрима привыкла сбивать грудью преграду, а мощные пласты мышц давно превратились у нелетающей птицы в дополнительный щит.

Древко вывернулось из рук Таши. Его самого отбросило в сторону. Но драгоценное мгновение было выиграно, и Мугон успел. Сильные руки охотника крутнули странное, неудобное оружие; такое против человека или согнутого в ход не пустишь – мигом копьём пропорют, а вот против птицы пришлось в самый раз. Тяжёлый камень описал дугу и, заставив крошечного владыку птицы отшатнуться, ударил ей в самое основание шеи, туда, где позвонки ближе всего подходили к коже. Выше Мугон попасть при всём желании не смог бы, но и здесь удар оказался роковым для почти неуязвимого страшилища. Хрустнули кости; клёкот обернулся сиплым перханьем, птица пошатнулась. Голова бессильно мотнулась из стороны в сторону; и тут кто-то из охотников пустил меткую стрелу. Карлик опрокинулся набок – из покатого виска торчала тяжелая боевая стрела. Тело шлёпнулось в пепел; а Мугон, раскрутив свой камень, грянул диатриме по шее вторично. Лапы чудовища подломились; она повалилась наземь.

Не везде удалось справиться так же лихо; несколько охотников погибли, сбитые ударами беспощадных клювов, часть диатритов ускакали-таки в темноту; но большинство одолевших пламенную преграду остались лежать перед строем Бойшиного войска. Одуревшие от дыма пернатые плохо слушались карликов, не видели, куда бить клювами, и, главное, не могли сберечь крошечного разумника, сидящего на спине. Карликов сшибали из пращи, пробивали стрелами, сдергивали вниз арканами и немедленно били, не давая уползти в темноту, где юркого малютку сумел бы найти разве что Ромар. И неважно, что большинство неуязвимых птиц утекло в степь, на спинах у них уже никого не было, а это значит, что грозное чудище стало отныне не страшнее простого, хоть и опасного зверя.

Тейко попал в тот отряд, которому выпало спуститься в речное русло со стороны Великой. Он шёл, мрачно предвкушая, как посчитается с проклятым мангасом (приговор рода есть приговор рода, но ему, Тейко, думать по-своему никто не запретит!), как в одиночку завалит диатриму и как сородичи воздадут ему хвалу. И Уника… вот тогда-то несчастная мангаска поймёт, какой дурой была, им, Тейко, пренебрегая! Поймёт, да поздно будет! Он на неё и смотреть не станет. Зачем ему такая?.. Мало ли пригожих девок в роду. А уж вдовы из-за него и вовсе передерутся. Это же понимать надо: каждой лестно, чтобы не корявый какой сучок к ней впёрся, а он, Тейко, молодой, красивый, с клювом добытой диатримы…

Тейко еще не успел придумать, на какое место он сумел бы пристроить громадный клюв длиной с локоть взрослого мужчины, когда отряд остановился. Здесь, под откосом, у людей были кое-какие преимущества. Во-первых, диатримы не так ловко лазили вверх-вниз, как бегали по ровному месту; во-вторых, достать человека клювом на крутизне птицам было вовсе не просто; в-третьих, бить птицам по ногам здесь было куда сподручнее, нежели на равнине. Поэтому Бойша и отправил на обрывы всего сотню охотников, оставив для сражения на равнине две.

Хвороста натаскать успели самую малость. Наверху завопили, загомонили карлики и заорали их птицы. А потом всё вокруг внезапно осветилось; чётко прорисовались пятна кустов на фоне трепещущего пламени – это Бойша зажигал сухую степь.

– Жги! – раздался приказ, и Тейко с первого удара высыпал сноп искр в заранее подготовленный ком сухого ковыля.

От нетерпения Тейко облизнул пересохшие губы. Сейчас он всем покажет, что напрасно хвалили мангаса – подумаешь, трёх баб до ворот довёл! Чалох женщин спас, а Таши Чалоха бросил и сам сбежал! Это все видели! Жаль его, Тейко, рядом не было… Будь он там, небось и Чалох живым вернулся бы… Сейчас Тейко уже не помнил, что сам остался стоять за спинами охотников, когда Таши двинулся к воротам.

– Копья упира-а-ай! – не таясь, орали старшие охотники. Наверху, на крутизне, вовсю слышался гомон, клёкот и треск – это диатримы слепо ломили сквозь заросли, не разбирая дороги, одним лишь инстинктом чуя – надо бежать от огня. Куда лучше понимали это их вожатые – карлики.

– Лапы им руби! Копьём прикрывайся и поджилок руби! – надсаживаясь, орали справа и слева.

Тейко, как и Таши, стоял с толстым загонным копьём; рядом с ним оказалось трое или четверо охотников постарше, с топорами. Кое-кто ради такого случая успел пересадить кремневое лезвие рабочего топора на длинную рукоять топора боевого; на таких взирали с завистью – то-то удобно в схватке будет!

Над обрывом чёрными змеями взметнулись шеи диатрим. Птицы валили напролом, понукаемые зоркими хозяевами, на залитом тьмой склоне им было очень легко оступиться – и одна из птиц оступилась. Не выдержав тяжести, вывернулся камень, подломилась чудовищная лапа – и диатрима кубарем покатилась вниз, прямо под ноги охотникам. Прежде чем она успела встать, заработали топоры и копья детей Лара. Памятуя слова вождя, били в глаза – ослеплённая диатрима не противник, да и нельзя долго с одной птицей возиться – другие напирают.

Тейко к расправе не поспел: вовремя понял, что нельзя к врагу спиной поворачиваться. Пернатый силуэт, подсвеченный дальними кострами, вознёсся над ним, и Тейко, хакнув от напряжения, пхнул копьём спешащую к нему смерть. При таком ударе тяжеленное ратовище с иззубренным кремнем не смогло бы даже пробить скользкие перья, но и соскользнуть копью в сторону Тейко не позволил: успел упереть застроганную пятку в камень, и диатрима, не сумев остановиться на крутизне, сама напоролась на преграду. Почувствовав вошедший в тело камень, птица сиганула вверх, над головой Тейко мелькнули лапы, впустую загребающие воздух, вершковый коготь рванул из головы клок волос вместе с кожей. Клёкот птицы слился с надрывным хрипом Тейко, а потом вся громада ухнула вниз, унося вырванное из рук копьё.

Где-то должно было быть второе загонное копьё – зря, что ли, всю дорогу тащил на плече две жердины, но оно никак не попадалось под руку. Тейко безоружный метался, стремясь лишь уклониться от катящейся сверху птичьей лавы.