Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник) - неизвестен Автор

Но главное средство против холода, как и против штормов,- общая молодость, общая уверенность, что все, что выдержит лодка, выдержат и люди.

Иногда мы вспоминали: а на Балтике уже давно не плавают... В те годы Советский Союз имел выход лишь к восточному краю Финского залива. Зимой море, по которому можно плавать, отстояло от наших портов на полторы-две сотни миль - там проходила кромка льда. Для подводников зима означала стоянку, неторопливый ремонт механизмов, размеренную учебу, содержательный досуг в условиях большого города. Плавания возобновлялись лишь в мае.

Здесь, на Дальнем Востоке, тоже сковывались льдом бухты и даже целые заливы. Однако свободное от льда море всегда близко. И это был вопрос не только физической, но и политической, военной географии: враг и зимой мог подойти к нашим берегам. А артиллерийские батареи стояли еще не везде, где они нужны, надводных кораблей было пока мало, торпедным катерам плавать зимой не под силу... Словом, о том, чтобы лодки зимовали у причалов, вряд ли кто-нибудь мог помышлять. Я не помню никаких споров насчет того, будем или не будем мы плавать в зимние месяцы. Все понимали - плавать надо.

Флотское командование заблаговременно перевело наши "щуки" из Золотого Рога в другую бухту, которая обычно не покрывалась крепким льдом. Нам выделили плавучую базу "Саратов" - бывший лесовоз, придали дивизиону небольшой ледокол.

Было установлено непрерывное наблюдение за состоянием льда. Около полудня в этом районе почти всегда менял направление ветер. Если поломать образовавшийся в бухте лед, значительную часть его уносило в море. Так и стали делать. Когда ледокол выполнял другие задания, в бухте крошил лед "Саратов". Мы радовались: сделали свою бухту "незамерзающей"!

"Щуки" всегда стояли носом внутрь бухты, кормой к ее горлу - по строго соблюдаемому правилу "держать винты на чистой воде". Это обеспечивало постоянную готовность выйти в море.

Но в январе морозы ударили сильнее, и возникли осложнения уже не в бухте, а за ее пределами.

В очередной поход дивизион ушел без меня: я простудился и остался на "Саратове". Встречаю возвращающиеся "щуки" - и едва их узнаю.

Случалось и раньше, что они приходили покрытые ледяным панцирем. Но такого еще не бывало - не лодки, а какие-то айсберги! Привычные очертания рубок исчезли, вместе с палубными пушками в бесформенных ледяных глыбах. Только над люком нечто вроде проруби, откуда выглядывают командир и вахтенный сигнальщик. Антенны и леера сплошь обросли толстым льдом и не оборвались лишь потому, что их подпирали образовавшиеся на палубе причудливые "сталагмиты"...

Доклады командиров сводились к тому, что плавать стало невозможно: лодки, по их словам, перестали быть подводными - обмерзая, теряли способность погружаться.

Выслушав вместе со мною командиров и отпустив их, комбриг Осипов мрачно сказал:

- Что ж, готовьте рапорт о том, что лодки типа "Щ" для зимнего плавания при низких температурах оказались непригодными...

За время службы под началом Кирилла Осиповича я привык относиться к нему с большим уважением. Но сейчас никак не мог с ним согласиться: делать такой вывод было рано.

- Тогда пойдем вместе к командующему, пусть он решает,- сказал комбриг.

М. В. Викторов принял нас. Он был уже в курсе дела, и разговор оказался очень коротким.

- Так, значит, не хотите писать рапорт о том, что "щуки" неспособны плавать в зимних условиях? - спросил командующий, обращаясь ко мне.- Почему же не хотите?

Тон был строгий, но в глубине глаз Михаила Владимировича светились задорные искорки.

Я доложил, что не считаю себя вправе утверждать то, в чем не убедился лично. И закончил заранее продуманной просьбой:

- Разрешите, товарищ командующий, выйти в море на одной из лодок дивизиона на десять суток.

- Выход разрешаю,- ответил Викторов, словно только этого и ждал.

Идти я решил на "Щ-11" - с Черновым. Пока готовили лодку к плаванию, ночные морозы достигли двадцати пяти градусов. Старожилы говорили, что такие холода в районе весьма редки.

Из своей бухты мы выбрались без осложнений. Но залив оказался забитым движущимся льдом. Ветер прессовал его, заполняя последние разводья, а местами уже громоздил льдину на льдину. Через несколько часов пришлось застопорить дизели. Лодка оказалась в ледовом дрейфе.

Сдвигаемые свирепым ветром, льдины наползали на корпус, поднимаясь все выше. Вдоль одного борта возник прямо-таки ледовый вал - чуть не до мостика... А внутри покрывались инеем подволок отсеков, магистрали, приборные доски. Доложили, что замерзает вода в питьевых бачках.

Но главная беда заключалась в том, что мы не могли освободиться из ледового плена. Дальнейшее сжатие льда создавало угрозу бортовым цистернам. И ветер, как назло, не ослабевал, не менял направления.

Около полуночи мы с Черновым и комиссаром лодки Филипповым обсудили создавшееся положение. На имя командующего была отправлена радиограмма с просьбой прислать ледокол. Ставя на бланке подпись, я сознавал: расписываюсь в том, что взятую на себя задачу выполнить не смог. В сущности, мы и не приступили к ее выполнению, встретившись с трудностями уже иного рода, чем те, о которых докладывали командиры после прошлого выхода.

Остаток ночи провели, тревожно прислушиваясь к скрежету льда у бортов, к тяжелым стонам принимавшего его натиск корпуса лодки. Еще никогда я не слышал, чтобы так стонала - прямо как живое существо - корабельная сталь.

Рассвет не принес облегчения: ветер не стихал, лед продолжал тороситься.

Однако ближе к полудню направление ветра все же переменилось. И лед начал двигаться в обратную сторону, к открытому морю. Среди льдин появились промоины, разводья, лодка постепенно высвобождалась из сжимавших ее тисков. Наконец мы могли запустить дизели. Нет, капитулировать перед стихией было рано!

Тем временем вдали показался ледокол. Сигнальщику было приказано передать прожектором: "В помощи не нуждаюсь". Расстояние между ледоколом и лодкой стало увеличиваться - мы легли на свой прежний курс. Убедившись, что лодка на ходу, ледокол повернул обратно.

Как потом я узнал, "спасательную экспедицию" возглавил по приказанию командующего флагманский штурман МСДВ Я. Я. Лапушкин. Получилось, конечно, неловко. Но еще задолго до того как ледокол мог вернуться, в базу, на столе у Викторова должна была лежать наша радиограмма:

"Нахожусь на чистой воде. Лодка и механизмы в исправности. Самочувствие личного состава хорошее. Продолжаю выполнение поставленной Вами задачи..."

Надстройки "щуки", окатываемые волной, быстро обмерзали, но это казалось уже не столь страшным, как сжимавшие ее недавно торосы. На очереди было погружение. Лишь бы уйти под воду - там намерзший лед растает!