Тюрьма (The Prison House) - Джон Кинг

Мой друг обводит взглядом комнату и продолжает, говорит мне, что тюрьма может быть раем или адом, выбор остается за нами. Мне следует задуматься над этим. В Семи Башнях у нас базовые условия, и я улыбаюсь, он прав, Иисус нахмуривается: «Выслушай меня, пожалуйста. И мы живем базовой пищей, которая оставляет нас стройными и с легкой головой. И существует несколько соблазнов». Опять же, это правда, я должен осмыслить это сам для себя, так что, друг мой, для правильного человека тюрьма может быть монастырем, если он для этого достаточно силен. Такой человек должен стараться не впускать в себя кривотолки и не бояться возможного зла, зная, что все, что он видит, – иллюзия, что это пройдет. Я киваю, отчасти зная, что он имеет в виду, но меня это не убеждает. Стоит подумать над этим, мой добрый друг.

Семь Башен – это не монастырь. Скорее прибежище для сумасшедших, но опять же, самобытных святых часто обвиняют в сумасшествии и богохульствах. Разве сам Иисус не был распят за справедливость и социализм? На следующий день он возвращается, чтобы рассказать мне о свами, с которыми он встречался в Индии, о том, что в восточной традиции есть место для духовного поиска; он рассказывает истории о юных королях ганджи в дредах, расхаживающих обнаженными по базарам, задыхающихся пеплом от жженного слоновьего говна, а уважаемые владельцы магазинов обкормили их самосой, и чапатти, и мисками дхала, печальные сказки об уволенных гражданских служащих, которые надевают набедренные повязки и отправляются странствовать вместе со своими старшими друзьями, оставляя своих жен и детей на несколько месяцев, на время путешествия дхармсалы. Иисус долго говорит, наслаждается аудиторией и возможностью попрактиковаться в английском, и я точно как пленник, он может рассказывать мне все что угодно, и я буду слушать его, бушует еще одна гроза; и вот я снова в поле зрения Иисуса, две недели, проведенные в городке на склоне холма, возносящемся высоко над Гангой, быстро пролетают; он клянется, что видел там духов природы, облака сознания, и я цинично улыбаюсь, представляя себе туманное сафари. Ну и пусть, все равно у меня бегут мурашки по коже, точно так же, как я вздрагиваю при мысли о великой Американской дороге, о свободе сидеть за рулем пикапа «Додж», с полным баком бензина, и быть настолько восприимчивым, чтобы слушать и понимать, что все на свете возможно.

Повисает пауза, может, ему кажется, что он слишком много сказал, слишком открылся и подставился, и теперь его будут презирать. Вот в чем проблема, мы снова оказываемся в критическом возрасте между детством и тем переломным моментом, когда мы понимаем, что должны прятать свои чувства. Чтобы нарушить молчание, я спрашиваю Иисуса, что за люди сидят с Папой. Я не называю их гоблинами, или мартышками, или мартышками-гоблинами, или любым другим детским выражением, потому что это выдаст мою собственную слабость; и он вздыхает и объясняет, что, как и Папа, это люди-загадки, их личности и преступления неизвестны. Они собираются кучками и находятся под защитой Папы, они живут сами по себе и не общаются с изгоями; он спрашивает, могу ли я различить их между собой, и я признаюсь, что нет. Он кивает и говорит, потому что у них одежда – одна на всех, и это меняет их внешность; они все вместе каждую неделю ходят к парикмахеру, четко каждую неделю, сила в числах, их волосы сбриты до кости, зима, и у всех на головы накинуты капюшоны, скрывающие лица. Я думаю о монахах, добро и зло сосуществуют так близки друг к другу; и он спрашивает меня, почему я смеюсь, и я отвечаю ему, а он качает головой и говорит, что это плохие люди.

Боров контролирует поток героина в корпусе, но Иисус полагает, что именно Директор, классический лицемер, заправляет всем этим. Он показывает мне разных заключенных, которые сидят на героине, и объясняет ситуацию. Нельзя отделить натуру этих людей от натуры их преступлений, но то, что в корпусе Б царит такое напряжение, также связано с наркотиками. Героин доступен для тех, у кого есть деньги, и это потому возникают проблемы. У многих парней нет практически ни копейки, им едва хватает на чашку кофе, не говоря уж про герондос. Они не хотят принимать суррогат, который прописывает доктор. Они мечтают о героине, и это является причиной бед между теми, у кого он есть, и теми, у кого нет. Богатые нарки и бедные нарки находятся в состоянии войны. Еще они воюют с другими парнями, обычными преступниками, которые презирают сидящих на наркоте как слабовольных. Плюс еще преступники, мучающиеся ломкой, они привыкли к постоянному потоку героина, а потому сходят с ума и калечат себя, у психов хрупкое душевное состояние, и каждый здесь одинок, и злоба и насилие не прекращаются. Иисус говорит, тут творятся удивительные вещи, отнюдь не зло. Но в эти последние несколько дней все было спокойно, и он соглашается. Это предчувствие Рождества.

Настроение в тюрьме колеблется по полной амплитуде, от забавных «отъебись» до печального «заебало», из-за отсутствия больших зрелищ любые мелкие происшествия кажутся спектаклями. Маятник качается, и наш настрой все больше становится позитивным, проходят дни, и парни хлопают друг друга по спинам и пожимают руки, делятся шутками и хлебом, исчезает озлобленность, четки размеренно щелкают. Рождество уже близко, и мы начинаем думать по-другому, верующие находят успокоение просто в этой дате, а все остальные, по идее, должны впасть в депрессию, но на самом деле вполне счастливы. Иисус хлопает в ладоши и говорит, что кое-кому известно, какая беда может случиться в это время года, в честь праздника нас щедро снабжают героином, и потому наши нарки практически всегда под кайфом. Даже неимущие парни отмечают канун самых трудных дней в тюремном календаре. Это все дело рук Директора, он хочет, чтобы все шло гладко. Вряд ли информация о бунте, произошедшем на Рождество, украсит его послужной список, особенно если помнить о том, что творилось в это время в прошлом году.

На воле люди готовятся к празднику вкусной еды, выпивки и семейных ценностей, они будут дарить друг другу подарки и отдыхать от работы; и в эти дни проявляются самые лучшие человеческие качества, в это время дети садятся вокруг елки и видят огромные леса, украшенные волшебными огнями, и блестками, и стеклянными шарами, смотрят на рождественские сценки; и Младенец Иисус улыбается из своей скромной колыбельки, окруженный шаловливыми барашками и мудрецами, принесшими подарки, а дети пьют какао, и горячее молоко и грызут шоколад. Люди счастливы, незнакомцы поздравляют друг друга на улицах, спотыкаются, пьяные и разгоряченные, они идут домой и несут подарки. И дни идут, а у меня в голове вертятся мудрые слова Иисуса, и от этого Рождество еще больше кажется особенным; и я думаю о непорочном зачатии, о чудесах и разного рода сумасшедшей чуши, которую я знал с детства, но раньше никогда об этом не задумывался. Я понимаю, что я безбожник. У меня нет ни веры, ни высшего знания. Только дети серьезно верят в Рождество, и я оглядываю камеру, и у меня складывается мнение, что заключенные – это маленькие мальчики, пойманные, как в капканы, в мужские тела, они скучают по своим мамам, может, на мне сказывается общий доброжелательный настрой этого времени года, но на меня снизошло такое ясное и искреннее понимание, которого не было никогда в моей жизни.

За два дня до Рождества прибывает пятеро новичков. Они оживлены, они знают свое дело, на них изящные костюмы, в которых они предстали перед судом. Заключенные собираются вокруг них, взволнованные, стоит гвалт, они шумно переговариваются и пожимают друг другу руки, иногда хохочут, но по большей части их разговоры серьезны, и это говорит о том, что эти люди -особенные. Внезапно парни из корпуса Б начинают вести себя по-другому, и я замечаю, что даже Папа и гоблины подходят, чтобы послушать, о чем идет речь. Иисус стоит впереди толпы, и мне приходится ждать, чтобы выяснить, в чем дело. Бу-Бу сидит на кровати по-турецки и склеивает свои спички, быстро оглядывается и опять погружается в свою работу; кажется, он вполне счастлив, хорошее настроение словно включило всех, заключенные кидают спички на его одеяло, а раньше ему приходилось ходить и собирать их; и он заведомо знал, что Мясник с улыбкой отдаст свое сокровище, а Милый Малыш нахмурится, и только это гоблинские мальчики категорически отказываются участвовать в этом, Папа качает головой, и у меня забавное подозрение, что они чем-то разочарованы. Бу-Бу – это следующий, о ком я хотел расспросить Иисуса, но все время забываю, вероятно, подсознательно пытаюсь избегать сложностей, этот спичечный человек счастлив своей работой и считает дни до великого праздника.

Я выглядываю из-под одеяла и пытаюсь догадаться, который час, но это сложно, ведь у меня нет наручных часов; время па запястьях носят с собой, по большому счету, только взрослые, они всегда следят за временем, чтобы знать, может, пришла пора заняться чем-то еще; и сейчас должно быть утро, но на улице все еще темно, интересно, что на этот раз мне принес Дед Мороз, мне хочется заглянуть в чулок, но нужно дождаться, когда мама и Нана придут и разбудят меня; и я закрываю глаза, под этими простынями и одеялами мне очень тепло и уютно, и ноги обернуты моим младенческим одеяльцем; оно становится все меньше, потому что я расту, но оно очень мягкое, и я не часто думаю о своем отце, но вот я жду маму и Нану и наступления утра; и он занимает мои мысли, может, потому что сегодня такой особенный день, сегодня в хлеву родился Младенец Иисус, он спал в яслях, и мне интересно знать, как выглядит мой папа, что он сейчас делает; может, когда ему было столько же лет, сколько и мне сейчас, он спал в этой комнате, надо бы спросить; и он должен быть хорошим человеком, иначе мама никогда его не полюбила, и я уверен, что она полюбила его раз и навсегда; и она говорит, что когда я подрасту, она расскажет мне о нем, нет никакой тайны, ничего плохого, о чем стоило бы переживать; и пока все мы трое вместе, все будет хорошо, может, он пришлет мне открытку, или, может, он умер, но я, должно быть, очень маленький, потому что при этой мысли я не испытываю грусти; Деду Морозу понравится наша дымовая труба, она очень чистая, вчера вечером мы топили камин, так что решетка, должно быть, только слегка запачкана, но это всего лишь пепел, и мама говорит, что Дед Мороз отнесет мои подарки наверх и положит на край кровати; и она говорит, что я все время о чем-то переживаю, Деду Морозу известно о дымовых трубах все, потому что он долгие годы лазает через них; и ему в любом случае нравится запах пепла и запах хвои, и ему понравится стаканчик виски и пара пирожков с мясом.