Нежное солнце Эльзаса - Диана Машкова

— Жанна, отвези меня домой, — проблеяла я, когда разместила свою пьяную задницу в машине.

— Ты уверена? — Жанна еще пыталась играть в светскую даму. — Может, к Насте заедем? У нее по пятницам всегда хорошая программа — не то что в этой женской бане. Что это за стриптиз?! Ходят туда-сюда голые девки.

— Слушай, — взмолилась я, — я устала как собака, мне бы уснуть.

— Ну так вот после этого быстро уснешь, — подмигнула мне неугомонная Жанна, — надо же хоть иногда побаловать себя сексом.

— Не надо! В отпуске уже набаловалась, — ляпнула я, не подумавши, и тут же прикусила язык.

— Где? Во Франции?! — Жанна заерзала от любопытства. — Расскажи поскорее, с кем? Классные там проститутки?

— Да не спала я с проститутками! — кажется, я обиделась. — По-твоему, что, на меня нормальный мужчина не может посмотреть?

— Да может-может! — успокоила меня подруга и тут же захихикала. — Но только посмотреть!

— Стерва ты, Жанночка! — я надула губы.

— От стервы слышу! — радостно парировала она. — Ну, давай-давай, расскажи. Что за мужик-то? Француз?

— Какой еще француз? Они же все голубые.

— Да не может быть, чтобы все! — резонно не поверила Жанна. — Значит, русский. Молодой?

— Да.

— Симпатичный?

— Вполне.

— Женатый?

— Нет.

— Сексуальный?

— Очень! Жанна, отстань! А то ведь пошлю куда подальше — не сдержусь, — пригрозила я.

— Та-а-к, — не смогла угомониться Жанна, — молодой, привлекательный, неженатый — вот ведь ископаемое, с высоким либидо, да еще и не проститутка. Ну, чего ты мне, сестренка, голову морочишь?

— Ты мне морочишь, а не я.

— Подожди-ка, подожди! Будем последовательны, — Жанна задумчиво нахмурила брови. — Если ты нашла такой редкий экземпляр и не хочешь ни с кем этой радостью делиться, значит, есть что-то запретное.

— Жан, — я устало откинулась на подушки, — или ты прекратишь…

— А, интересно, что? У тебя нет мужа, у него нет жены, оба свободные люди. Если только другие обязательства. Не семейные. Рабочие, например.

— Хватит! — голова и так раскалывалась, а тут еще эта — зудит, зудит, зудит…

— А-а, значит, правильно! Рабочие. Но партнеры у нас там все французы. А мы знаем, что мужчина русский. Рит!

— Что?! — я сжала пальцами виски.

— Ты чего, мать, в подчиненного влюбилась?

Повисла долгая тяжелая пауза. Я не могла сразу сообразить, что ответить, а потом уже время оказалось упущено. Любые объяснения после таких долгих раздумий будут выглядеть фальшиво.

— Не влюбилась, — вот и все, что я смогла из себя выдавить.

— Неважно, — задумчиво проговорила Жанна, — было ведь все. А кто у нас в Страсбурге? Никитин Егор?

— Жанна, — я разозлилась, — выброси это из своей головы. Иначе я прекращу с тобой отношения!

— Да ладно, — Жанна обняла меня и счастливо рассмеялась, — если два человека нашли друг друга, так что ж в этом плохого? Подумаешь, служебный роман. Не ты же первая.

Я вышла из машины у самого подъезда. На душе было смутно-мерзко.

В доме оказалось темно и тихо — мама уже давно спала. Стараясь не шуметь, я на автомате разделась, кажется, умылась и прошла в свою спальню. Сон ждать себя не заставил — привалил своей тяжелой тушей к кровати и вознамерился не отпускать как можно дольше.

Первый раз я проснулась около одиннадцати утра. В голове стоял такой гул и туман, что, казалось, пила я всего пару часов назад. Я решила не вставать: нечего лишний раз шокировать маму, она и так смертельно боится наследственного алкоголизма. Может, и про внуков-то из-за этого не упоминает. Выругав себя за вчерашний коньяк — если уж решила напиться, нужно было пить только «Кауффман», единственный крепкий напиток, от которого поутру меня не плющит зверски и не тошнит, — я снова провалилась в сон. Хотя, по правде сказать, скорее всего, это было тяжелое забытье. В голове мелькали обрывки видений, мыслей, разноцветные блики и пятна. В сумбурных картинах было что-то мерзкое и грязное, но — что именно, я никак не могла понять. Голова трещала и разваливалась на части. Очнувшись во второй раз около двух, я, превозмогая боль в глазах, огляделась: костюм валяется на полу, сумка зачем-то выпотрошена и кинута в угол, открытый портфель, полный бумаг, притулился рядом. Кажется, перед тем как лечь спать, я вчера что-то упорно искала. Я посмотрела на тумбочку — оба телефона лежат рядом, проверила бумажник — на месте. В кармашке сумки нашла номерок из гардероба. Потом пощупала запястья и на секунду похолодела. Часов на руке не было. Я начала мысленно перелистывать тяжеленные страницы памяти, повествующие о вчерашнем разгуле. Ярким пятном всплыло в голове, как я сижу, положив руку в часах на плечи «студентке». Ну вот, догулялась! Скорее всего, та просто незаметно сняла их с меня, видя, в каком я состоянии, и понимая, что вряд ли сразу хвачусь пропажи. Да-а-а. Поговорили — ничего не скажешь. И не то чтобы часов жалко — хотя «Bulgari» с бриллиантами на дороге не валяются, — просто как-то обидно.

Я пообижалась минут десять, подумала, звонить в этот клуб — не звонить, вспомнила, что названия заведения и где оно находится, я все равно не знаю, а потому решила, что «студентке» часики и вправду нужнее, чем мне. Пусть продаст. На полгода жизни при разумной экономии хватит. И не надо будет перед толстыми мужиками голым задом крутить.

Смирившись с этой мыслью и даже уже порадовавшись ей — если уж я не занимаюсь благотворительностью намеренно в силу разных причин, так пусть хоть случайно, — я наконец вылезла из-под одеяла и поплелась в ванную.

Из зеркала на меня смотрело до неузнаваемости опухшее лицо с щелками вместо глаз. Вот интересно, почему, сколько я ни пила в Страсбурге, наутро так паршиво не выглядела. А стоило один раз налакаться в Москве — и все. Тушите свет! То ли воздух здесь отравленный, то ли Егора нет. Я тяжело вздохнула и опустила глаза. Протерла их. Опять посмотрела. Часы лежали на краю раковины. Настроение окончательно упало. Не получается из меня благодетельницы униженных и бедных. Как ни крути. А впрочем, как поет Гарик Сукачев: «У каждого есть право на выбор». Если уж девушка по собственной воле решает стать проституткой… Ой, что-то я в своих мыслях запуталась. Короче, раньше надо было ее спасать: когда в школе недоучили, в семье недолюбили, вывели во взрослую жизнь без моральных ценностей и четких ориентиров. Чего уж теперь! Я ведь и сама была почти такою — «триста лет тому назад». Я тяжело вздохнула, застонала от резкой боли в висках и потянулась за своей зубной щеткой.

Глава 2