Пыль дорог (СИ) - Шарапов Кирилл Юрьевич

— А если Лада сможет разрушить твою темницу, ты обретешь свободу?

— И что толку? Я не знаю где мое тело, я буду скитаться, пока не попадусь на глаза тебе, и ты меня развоплотишь.

— Понятно, так себе идея.

— Смотри, народ собирается, — привлекла его внимание Юлия.

И точно, вся центральная площадь Горок была запружена черными тенями. Казнь еще не началась, но по деревянному помосту виселицы прогуливался одинокий силуэт, наверняка палач.

Константин поднялся на капище и сдернул артефакт, пряча его в карман, хотя, наверное, это был скорее амулет или даже оберег, ведь он оберегал Константина от воздействия Астры. «Ладно, пусть будет оберегом», — решил Воронцов и вышел в явь.

Народу собралось прилично — человек пятьсот, и это ведь далеко не все жители. Вообще тут жило примерно около двух с половиной тысяч человек. Правда, неподалеку стоял еще один поселок, можно сказать, отдельный район Горок, там обитали животноводы и мастеровые, этакий агропромышленный комплекс, обеспечивающий товарами и продовольствием.

Константин направился к помосту. Толпа стояла плотно, пришлось выпустить прислужника, во-первых, тот подпитывался от людей, когда соприкасался с ними, а во-вторых, те отходили в сторону, давая Воронцову дорогу. Уже через минуту он был рядом с эшафотом.

Возле лестницы собрался весь управляющий состав — Фед, Лавр, Гай. И бывший староста, он стоял в рубахе с кандалами на руках, и не простыми, а блокирующими. Выглядел он ни как человек, которого собираются повесить — слегка сутулый, сухой, с седыми длинными волосами. Он смотрел на толпу злым вызовом. А стоящий рядом с ним Гнус выглядел жалко, и пусть ему полагалось только десяток плетей, но вид был такой, словно его должны четвертовать.

Бывший правитель Горок Дан неожиданно нашел взглядом Воронцова. Он сделал это безошибочно, словно видел его раньше, но Константин готов был дернуть зуб, что они не встречались. Смотрел приговоренный к смерти с ненавистью. В принципе, его любви Константин и не ждал. Губы Дана шевельнулись, пальцы рефлекторно сложились в знак, но тут тело старосты выгнуло дугой — вот как работаю кандалы с блокираторами. Два Дружинника подняли его на ноги, правда, те держали его с трудом.

— Будь ты проклят, — прошипел низвергнутый староста.

Их разделяло метров десять и цепь дружинников, но Константин услышал. В ответ он только усмехнулся.

— Вот ты где, — раздался рядом голос Лады. — Как сходил?

— Нормально, только маловато в округе туманников. Но Юлия потихоньку набирает энергию, думаю, скоро она станет вполне полезным членом нашего отряда. Если у нас, конечно, есть отряд.

— Есть, — неожиданно для Константина произнес знакомый голос. — Я готов идти с вами, и принести тебе клятву.

Воронцов даже оборачиваться не стал. Значит, пока он гулял, Горд пришел в себя и даже успел поговорить с Ладой.

— Не здесь, — покачал головой бывший детектив. — Начинается.

Судья поднялся на помост и воздел вверх руку, успокаивая людей. Наступила тишина, не мертвая, конечно, но слышно Гая было хорошо. Он быстро, четко, хорошо поставленным голосом зачитал обвинения, предъявляемые бывшему старосте Дану Ладову, затем провозгласил приговор — казнь через повешение.

В принципе, ничего интересного больше и не было. Осужденный поднялся на помост, шел он, распрямившись, гордо и медленно, словно его вели не на виселицу, а на коронацию. Последнее слово тут тоже было, и оказалось оно вполне ожидаемым:

— Будьте вы прокляты, — выкрикнул Дан, глядя на всех с ненавистью и презрением. — Я столько сделал для веси, и вот ваша благодарность.

Народ загудел. Константин, пользуясь своим ростом, быстро обернулся. Он не обнаружил ни одного сочувствующего взгляда. Да, репутация бывшего старосты была жуткой, только вот непонятно, чем тот ее заслужил.

Дальше все произошло быстро — палач надел на голову приговоренного мешок, затем петлю, поставил на люк и по знаку судьи дернул рычаг. Тело рухнуло вниз с трехметровой высоты. Константин услышал, как хрустнула шея, все было кончено. На порку Гнуса он не остался, а вот Лада и, держащий ее за руку, Горд решили досмотреть до конца. И снова ни одного сочувствующего взгляда, наглого, скользкого торгаша терпели и побаивались, и вот он перешел дорогу не тому. Глядя на лица людей, Константин понял, Гнусу лучше покинуть Горки, здесь ему не жить. Он уже почти выбрался из толпы, когда увидел глаза женщины, которая работала в лавке готового платья. Как же ее звали? Аглая вроде. Он приветливо кивнул и получил в ответ добрую открытую улыбку. Ее губы что-то шепнули, и Константин, как ни странно, понял: «Благодарю, Ваше сиятельство».

Воронцов еще раз кивнул и покинул площадь. Время приблизилось к обеду, и он надеялся, что кухня Викулы не убежала в полном составе смотреть на казнь. Не сбежала, и вышибала был на месте, и кухня, и даже сам Викул за стойкой. Вот только в обеденной зале пусто, ну да ладно, через двадцать минут тут яблоку будет негде упасть, не то, что место найти.

— Ваше сиятельство, примите благодарность от всей веси, — расплылся в улыбке хозяин «Ломаной куны». — Большое дело вы совершили, никак не удавалось эту гниду свалить.

Константин пожал плечами и уселся за стол.

— Не надо благодарности, я не намеренно, вышло совершенно случайно. А теперь, Викул, я рассчитываю на вкусный обед.

— Сейчас все будет. Чего изволите? Есть пельмени. Или желаете мясо жаренное? Имеется отличная говяжья вырезка. Супчик на курином бульоне. Пирог картофельный.

— Давай пельмени с юшкой, — немного подумав, решил Константин, — хлеб, кружку пива.

— Будет сделано. Пять минут, — заверил его хозяин постоялого двора.

Константин доедал пельмени, когда внутрь ввалилась довольно большая толпа народа, среди которой были Лада и Горд.

— Вкусные, Константин Андреевич? — усевшись напротив, спросил наемник.

— Вкусные, — похвалил пельмени Воронцов. — Я так понимаю, все кончилось?

— Да, — ответила Лада. — Странно, мы тут чуть меньше двух дней, а столько всего случилось. Даже не верится. Когда едем?

— Утром, — поняв, что она приняла решение, ответил Воронцов. Он был рад, что Калинина выбрала именно этот вариант, но чувствовал, что этот разговор не последний. — Викул сказал, что в Тверд идет караван, с ними двинемся. Может, хоть на этот раз доберемся без приключений. — Дохлебав бульон, Константин поднялся. — Ешьте и двигайте ко мне в комнату, есть разговор. Ночь была очень насыщенной на события. И да, Лада, у меня для тебя есть подарок, могу поспорить, подобного не будет ни у кого.

— Что это? — сделал стоку Калинина.

Константин на это улыбнулся.

— Ешьте быстрее и поднимайтесь, там все сама увидишь.

— Сволочь ты, Костя, — буркнула она очень тихо, так, что только Горд услышал, но Подземник оказался умным и сделал вид, что оглох.

Воронцов поднялся в номер и, сняв со спинки стула сумку с трофеями из Беловодья, начал выкладывать их на стол. Кубик пространственного артефакта, набор инструментов, записная книжка и нож. Пролистав записи, Константин понял, что ничего не понял, язык на котором писал автор незнакомый, разве что отдельные буквы, схемы рун, девяносто процентов которых он видит впервые. Ладно, отдаст Ладе, может, разберется. Все же артефакторика — это ее стезя. Инструменты и кубик тоже ей. А вот нож Воронцов взял явно не боевой, а рабочий инструмент но вполне сойдет, и для того чтобы отправить супостата к Ящеру. Клинок не металл, и не кость, больше всего это напоминало пластик белого матового цвета, покрытый рунами, да так густо, что они слились в какой-то невообразимый орнамент, рукоять черная, полированная, покрытая лаком, но под ним снова руны. А еще она потеплела, стоило взять ее в руку. Константин перехватил нож поудобней, и тут лезвие его стало голубоватым, слегка светящимся, затем сменился алым, а потом и черным. Рукоять оказалась слегка длинновата, но тут, скорее всего, дело в том, что ладонь у обитателей Беловодцев гораздо больше, чем у среднестатистического человека. Лезвие — сантиметров десять. Кинжал Аркада, боевое оружие, но он слишком большой и не всегда удобен, а вот этот клинок можно смело спрятать за спиной, сделать продольные ножны на ремень. Только нужно, чтобы Лада разобралась с рунами, негоже пользоваться тем, чего не понимаешь, а то вдруг пырнешь человека, а он тварью станет.