Последний Инженер - Евгения Мелемина

– Черт… – Дюк попытался повернуться, потом закинуть руку назад и расцепить соединившиеся сочленения.

Карага с интересом наблюдал за ним. Он отдыхал, опершись на капот.

– Тебя в машину как – вперед ногами закидывать, или предпочитаешь головой? – спросил он.

Дюк взглянул на него, повернулся боком.

– В поясной сумке монтажный скальпель, – сказал он. – Я расстегну наручники, ты возьмешь скальпель и отцепишь позвоночник. Основное крепление на уровне седьмого позвонка.

– Давай, – согласился Карага, размял запястья и взял скальпель. – Полегче с моими ребрами, капитан, переломаешь… зачем так жать-то.

Дюк отодвинул разрядник.

– Тут три крепления, – сообщил Карага, – что крутить?

– Ты же меха! – не выдержал Дюк, – неужели ничего в технике не соображаешь?

– Я – нет, – отозвался Карага, – если только по мелочи. Нам это запрещено.

– Правда? – спросил Дюк и задумался. – Крути все три по очереди.

– Правда, – ответил Карага, протискивая лезвие скальпеля в узкую щель под полоской обнаженной кожи шеи. – Это метод контроля: мы все зависимы от биоинженеров.

Первое крепление отсоединилось легко. Карага порезался, отряхнул ладонь от крови и взялся за следующее.

– Вот ты задумался, – сказал он, проворачивая скальпель, – но зря. Ты не поймешь, капитан. Мы тебе враги, ты нам никто, ничего общего.

Крепление отскочило с щелчком, и Дюк наконец-то смог расправить плечи. Тускло отливающий серебром позвоночник опрокинулся назад и стал похож на хвост динозавра.

Отобрав у Караги скальпель, Дюк вывернулся и снял его окончательно.

– Не, экзоскелет вещь отличная, – бормотал Карага, забираясь в машину, – отличная, пока не сломается.

– Куда? – спросил Дюк, заводя мотор.

– На Китайскую.

В городе что-то назревало, но это чувствовали лишь бездомные, привыкшие к неожиданным нападениям. Они, бледные, как опарыши, первыми расползлись по норам и сбивались в кучи. Остальные жители вели обычную ночную жизнь: засыпали в кроватях, готовились к завтрашнему дню, а самые отчаянные гуляли по улицам в поисках знакомого торговца или проститутки, с которой можно было провести несколько часов, стесняясь и мучаясь от отвратительного чувства сексуального голода.

Их было мало: Дюк видел несколько почти бесплотных теней, моментально прячущихся от света фар. Карага не смотрел в окно. Он сосредоточенно уставился на приборную панель и затих не шевелясь.

Иногда Дюку казалось, что меха все-таки отключился, и тогда он легонько тыкал в него разрядником.

– Я тут, – раздраженно сказал Карага, когда это случилось в пятый раз, – энергии у меня в обрез…

– Китайская. Куда дальше?

– Вот дом, – кивком указал Карага. – Света нет. Может, спит… Дверь будем ломать.

– Не надо ломать дверь, – не согласился Дюк, остановил «Колосса» и вылез первым, а потом помог выбраться Караге, который потерял всю свою гибкость.

В подъезде тихо мигала лампа охранной сигнализации. Поискав и найдя камеры, Дюк перерезал провода монтажным скальпелем. Ему не хотелось, чтобы по вызову кого-то из жильцов привалил целый отряд и застал его сотрудничество с меха.

Пусть лучше жильцы думают, что камеры сломались, такое случалось часто, особенно в старых районах.

Темный прямоугольник запертой двери подсвечивался умиротворенным светом простого электронного замка.

Дюк пробежался пальцами по кнопкам набора, и дверь бесшумно отворилась.

– К этим замкам есть универсальный код, – пояснил он, входя в прихожую и включая свет.

Карага вошел следом и сразу устремился в комнату.

– Здесь живет террорист? – недоверчиво спросил Дюк, остановившись на пороге.

Комната напоминала гравюры с изображениями древних библиотек. Повсюду громоздились настоящие, бумажные, книги в разноцветных обложках и современные трактаты коллекционных серийных изданий. Эти были отпечатаны на полупластике и оснащены электронными закладками.

Запах пыли и клея. Книг не было только на маленьком клетчатом диванчике. Экран телевизора мерцал, на столике рядком высились пустые пивные бутылки.

Карага выдвинул ящики стола и принялся выбрасывать оттуда какие-то конверты, плоские фотоотпечатки и исписанные листы. Дюк подхватил фото, пригляделся.

– Он женщина, что ли?

– Кто женщина? – спросил Карага и круто обернулся. – Какая еще женщина?

Дюк показал фото. Карага долго смотрел на него, потом сказал:

– М-да, – и отвернулся.

Дюк положил фото на стол и распаковал хрустнувший конверт. Пробежал глазами по строчкам и сел на диванчик, решив дочитать до конца. Письмо его заинтересовало.

«Милый Джонни, – говорилось в письме, – мой долг, как матери, дать тебе последние наставления, поскольку обстоятельства вынуждают меня покинуть тебя, и не думаю, что ты сможешь винить меня в этом. Ты должен помнить, что я спасла тебе жизнь, перешагнув через принципы и веру в Бога. Я взяла на себя страшный грех, но не могла поступить иначе, потому что очень тебя люблю. Помни об этом и никогда не вини меня в произошедшем. Всегда думай о том, чего мне это стоило, и будь благодарен.

Я мало рассказывала тебе о твоем отце, потому что стыдно и больно вспоминать об ошибках молодости и о безрассудстве, с которым я относилась к своей жизни и жизни моего будущего ребенка. Я надеялась, что Бог простит, но каждое преступление против него должно быть наказано, и я с радостью принимаю это наказание.

Ты – расплата за мои грехи, и тебе передалась часть моей вины, и за это я прошу прощения.

Неси свой крест достойно, помни, что это справедливое и честное наказание, и гордись им.

Я вышла замуж за ужасного человека, но я любила его и всю себя отдала, чтобы сделать его другим. Я старалась открыть ему красоту и гармонию мира и преуспела в этом, порой казалось, что моя миссия выполнена. Каждый из нас имеет свою миссию в жизни, и моей, проваленной, был он, превращение его в открытое Богу существо, со смирением и радостью принимающее дары нашего Творца. Самый главный дар его – наше тело, человеческое тело, совершенное и наполненное душой.

Я не справилась с ним и не справилась со своей любовью. Он выбрал дьявольский путь превращения в механизм, погубив свою душу, меня и тебя. Твоя болезнь не была случайностью. Это расплата за мою слабость, за то, что я не смогла покинуть его сразу и надеялась.

Мне до сих пор страшно думать о том, что я позволила быть со мной не человеку, а техническому приспособлению.

Как видишь, я с тобой полностью откровенна и говорю вещи, которые мать не должна говорить своему ребенку.

Когда я узнала о твоей болезни, я увидела два пути: смириться и достойно встретить твою смерть; и второй, неправильный, путь. Я могла сохранить тебе жизнь, отняв твою душу, и материнское сердце не смогло противостоять соблазну.