Так далеко, так близко… - Барбара Брэдфорд

Я оледенел в своем кресле.

Потом сдавленно произнес:

— У тебя будет ребенок? — Я был не только потрясен, я просто не поверил ей.

Она кивнула, все также сияюще улыбаясь.

— Да. Правда, чудесно?

Я утратил дар речи. Слова не шли на ум.

Она затараторила:

— Я никогда не подозревала, что буду чувствовать себя таким образом, я вообще совсем не думала о детях. Мне было все равно, есть у меня ребенок или нет. Но теперь, когда я действительно беременна, я потрясена. Взволнована ужасно. Это и правда чудная новость, разве не… — ее голос изменился, и она замолчала. Она удивленно посмотрела на меня. — Ты не считаешь, что это чудная новость, по‑видимому?

— Разумеется, не считаю. Это чудовищно. Ребенок вовсе не входил в наши планы.

— Но, Джек…

— Я думал, ты предохраняешься. Ты говорила, что у тебя спираль, — бросил я. — Что же случилось? С чего это ты вдруг перестала беречься?

— Я не перестала! — гневно воскликнула она. — Все получилось случайно, не знаю, как все произошло, но такое иногда бывает.

— Дерьмо! Этого не должно было быть! Мы не собирались вступать в брак. Я предупреждал тебя, что никогда больше не женюсь.

— Да кто тебя заставляет вступать в брак? — зло возразила она. — Только не я. Я тебе это сто раз говорила. Я дорожу своей независимостью. И речь идет вовсе не о браке. А о ребенке. Нашем ребенке. Неожиданно я обнаружила, что беременна, и рада этому… Я хочу родить.

— Ты не можешь родить! Ты понимаешь? Не можешь!

— Ты хочешь сказать, что я должна сделать аборт? — вопросила она. Ее лицо смертельно побелело.

— У тебя нет выбора.

— Нет, есть. Я могу родить.

— Я не хочу этого, Кэтрин.

— А я хочу, Джек. И не собираюсь прерывать беременность. Я‑то думала, что ты обрадуешься, как и я.

— Обрадуюсь! Как бы не так — это же катастрофа.

— Ну что ты так разнервничался?! Нам совсем не нужно вступать в брак, милый, — уже спокойно проговорила она. — Мы можем жить вместе, как все ти месяцы. И растить нашего ребенка здесь, в шато. Это прекрасное место для ребенка. И брак здесь совершенно не при чем.

— Не говори глупостей, Кэтрин!

— Множество людей так поступают, Джек. Они…

— Я — не множество. Я не хочу иметь ребенка. Разве ты не поняла? И этот ребенок меня не интересует.

— А я рожу его, что бы ты ни говорил. Меня не остановишь, — заявила она непреклонно. Она вдруг переменилась. Лицо стало жестким, тело напряглось — она ринулась в бой. От ее решимости у меня дух занялся.

— Если ты родишь, мы не сможем жить вместе, — предупредил я. — На этом наши отношения кончатся.

— Ну и прекрасно! — она вскочила. Глаза ее на бледном лице засверкали. — Я не стану избавляться от ребенка. И если ты не хочешь жить со мной и растить его, я проживу без тебя. Я рожу ребенка и сама его выращу. Я в тебе не нуждаюсь. И в твоих чертовых деньгах, Джек Лок! У меня своих хватит. Я могу и сама вырастить ребенка!

— Да будет так, — холодно заключил я и тоже встал.

Она смотрела на меня в ярости.

Я не отвел взгляда.

Мы оба молчали.

— Я уезжаю! — выкрикнула она. — Через полчаса, самое большее через час я буду готова. Будь любезен, вызови такси. До Марселя. На Лондон много рейсов каждый день. Не желаю оставаться здесь ни минуты лишней.

— Договорились, — сухо ответил я.

Кэтрин бросилась из комнаты, но в дверях обернулась и сказал ледяным голосом:

— Ты боишься быть отцом. Ты думаешь, что не сможешь любить ребенка, и поэтому боишься. А все потому, что твой отец не мог любить тебя.

Я открыл рот. Но ничего не смог выговорить.

Она кинула на меня последний сочувственный взгляд. Повернувшись на каблуках, вышла и хлопнула дверью.

Люстра задрожала.

Потом стало тихо.

Я остался совершенно один. Опять, уже в который раз…

Я выполнил ее просьбу и вызвал такси. Потом ушел в контору. Нужно было кое‑над‑чем поработать. К тому же, я не хотел встречаться с Кэтрин. Не хотел прощаться с ней. Не хотел больше ее видеть. Никогда. До конца дней своих.

Гнев бушевал в моей душе. Я попытался утишить его. Работа поможет. Я занялся бумагами, присланными вчера из Нью‑Йорка, из «Лок Индастриз». Но не смог сосредоточиться. Отодвинув бумаги, я откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

Пытаясь обрести покой, я попробовал думать о делах. Это ни к чему не привело. Обуревающие меня чувства рвались наружу.

Я был зол. И оскорблен. Кэтрин предала меня. Своей беременностью она просто сбила меня с ног. Это безответственный поступок с ее стороны. Мы не один раз говорили с ней о предохранении, и она прекрасно знала, как я отношусь к детям. Будучи женатым, я никогда не хотел их иметь, так с какой же стати я буду плодить внебрачных детей?

И тут вдруг в памяти всплыли ее последние слова. Неужели то, что она сказала, правда? И я на самом деле думаю, что не смогу любить ребенка, потому что мой отец не любил меня? На тот вопрос я не мог ответить. Как можно ответить на вопрос, на который нет ответа?

Кэтрин говорила, что у меня иррациональное отношение к отцу. Но это не так. Я очень даже рационален, когда речь идет о Себастьяне. Я знаю, откуда взялись мои чувства и антипатии. Из детства. Когда я рос, он никогда не пытался помочь мне. Никогда не пробовал учить меня чему‑нибудь. Никогда он не был мне настоящим отцом. Как это было у других мальчишек. Он всегда оставлял меня наедине с собой. Оставлял с Люцианой и Вивьен. Мы с ним никогда не занимались никакими мужскими делами, не говорили по душам. Единственное, о чем он всегда напоминал мне, так это о моем долге. И он никогда не любил меня.

Хорошо еще, Кэтрин не стала убеждать меня, что здесь я ошибаюсь. Вместо этого она все объяснила с точки зрения психолога. Разобщенность. Вот как она назвала это. Разобщенность появляется, когда в первые годы жизни ребенку не хватает связей с людьми. Этим она объяснила неспособность Себастьяна к любви. Что ж, в этом есть смысл. Его мать умерла, давая ему жизнь. С Сиресом у него не было никакой близости. Он как‑то говорил об этом. Моего деда он ненавидел.

Но я‑то не страдаю от разобщенности. Я знал материнскую любовь в течение двух лет. Очень важных лет в жизни ребенка. Потом появилась Криста. Она появилась, чтобы любить меня. А когда она исчезла, пришла моя Необыкновенная Дама Антуанетта Дилэни.

Я вздохнул. Насчет моего отца Кэтрин, вероятно, права. Но относительно меня неправа совершенно.

Да какое, к дьяволу, имеет значение, что она думает, говорит или делает? Ее больше нет в моей жизни. Или не будет через час. Конечно, жаль. Я любил ее. Нам было хорошо вместе. У нас сложились хорошие отношения. Она ушла и все разрушила. Но ведь женщины всегда так поступают. По крайней мере, так было в моей жизни.