Путь Бро - Владимир

Но его главной страстью было покорение подземелий.

Из развлечений он больше всего любил скачки, фехтование и цирк. С цирком был связан его детский сон. Семья жила в поместье под Дюссельдорфом. Однажды старший брат взял восьмилетнего Себастиана в город, чтобы показать ему приехавший на гастроли французский цирк-шапито. Цирк очень понравился мальчику. Особенно поразила его голубая девочка на розовом слоне. Девочка танцевала на нем, а слон кланялся публике и протягивал шляпу. В шляпу бросали деньги. Себастиан влюбился в голубую девочку. И назавтра потребовал, чтобы его опять повезли в цирк. Но шапито уже покинул Дюссельдорф. С Себастианом случилась истерика. Ночью у него поднялась температура. Ему приснился сон: он в пустом цирке, посередине которого стоит ледяной слон. На слоне сидит голубая девочка. Она приглашает Себастиана покататься на слоне. Он подходит, слон подсаживает его хоботом на спину. Себастиан садится на слона. Девочка обнимает его за плечи. И командует слону: «Ole!» Ледяной слон идет по кругу. И скрипит. Скрип ледяного слона заставляет Себастиана сладко плакать. Потому что слон очень холодный, но очень добрый. И мучительно родной. Голубая девочка обнимает Себастиана сзади теплыми руками и шепчет в ухо:

– Un enfant ne peut pas pleurer!3

После этого Себастиан навсегда полюбил цирк, хотя в семье его отца это зрелище считалось вульгарным развлечением толпы. Себастиан ходил в цирк гимназистом, до войны, и студентом – после нее. Он бывал в известных цирках Парижа, Лиссабона, Лондона и Гамбурга. Но никогда больше он не видел голубую девочку на розовом слоне.

А ледяной слон каждый раз приходил к нему в горячечные сны, когда он бредил с высокой температурой. И каждый раз Себастиан плакал во сне сладкими слезами, слыша ледяной скрип.

Мы берегли покой брата Ковро.

Под утро приехали сестры Пило и Джу. Они сменили нас. И сели рядом с постелью новообретенного. Мы же, пока не рассвело, снова посадили шофера за руль и поехали дальше от Москвы. Свернули с шоссе в глухой лес, пристрелили шофера, облили машину и оба трупа оставшимся бензином и подожгли. После чего мы долго шли пешком до железнодорожной станции. Сели на поезд и доехали до Казанского вокзала. Мы с Фер опоздали на службу на сорок четыре минуты. За провинность начальник обязал нас после работы мыть полы на нашем этаже. А также «сигнализировал о разгильдяйстве Дерибасов» комсомольскому секретарю, чтобы нас «проработали с песочком» на комсомольском собрании. Морда начальника властно клубилась:

– Забыли, где работаете? Забыли, чью фамилию носите? Дисциплина – прежде всего. ОГПУ – это вам не цирк!

Поиск

Четверо суток Ковро приходил в себя. Удар ледяного молота повредил ему грудную мышцу, она вспухла и болела. Но проснувшееся сердце помогало. Мы по очереди дежурили на даче, оберегая брата Ковро. Он был потрясен и обеспокоен. Его состояние менялось стремительно: он то восторженно целовал нас, прижимая к разбитой груди, то истерично рыдал, призывая по-немецки мать и всех святых. Тонкие пальцы его дрожали, глаза горели. А сердце трепетало.

Мы с Фер знали, что его сердцу необходимо пройти через плач. Поэтому отпускать Ковро было опасно. Просыпаясь, он кидался к двери. Мы хватали его, прижимали к себе, говорили с его сердцем. Он яростно кричал, бился в наших руках, потом успокаивался.

Мы знали, что ОГПУ ищет его. И старались быть крайне осторожны.

Наконец, на пятые сутки Ковро провалился в плач. Он рыдал, погружался в сон, просыпался и снова рыдал. Сестры Пило, Джу и Орти поочередно дежурили возле него. Братья Эдлап и Бидуго охраняли их.

Мы же с Фер снова занялись поиском.

Сперва нам повезло: едва мы вошли на биржу труда, где толпились безработные мясные машины, как наш магнит обнаружил сестру. Но она оказалась грудным ребенком. Безработная мать держала ее на руках, стоя в очереди. Дождавшись, когда она, в очередной раз получив отказ, пошла домой, мы двинулись за ней. Нам стоило большого труда сдержаться и не отнять у нее ребенка. Но мы не смогли бы сохранить жизнь сестре. Пришлось просто проследить, узнав адрес. Таким образом нам стало известно, что безымянная сестра растет в Кривоколенном переулке, в коммунальной квартире на первом этаже дома №6. Мясная машина, выдавившая нашу сестру на свет из своего влагалища, кормила ее своим молоком. Нужно было ждать, пока грудь нашей окрепнет и выдержит удар ледяного молота. И необходимо было помочь этой мясной машине. В тот же вечер мы собрали все деньги, которые были у нас, положили их в конверт и подбросили его кормящей мясной машине. Она осталась очень довольна находкой, считая ее помощью свыше. И в этом она была права.

Продолжив поиск, мы быстро поняли: проходы по улицам в час пик слишком тяжелы для нас с Фер. Двигаясь сквозь толпу, мы надрывали наши сердца. Просвечивать магнитом толпу торопящихся мясных машин было неизмеримее труднее, чем сидящих или стоящих. Идущая толпа подавляла нас, она гудела и клубилась, собираясь унести с собой, назад в страшную и беспросветную жизнь. Она жаждала поглощать. Нас сносило толпой, заставляло держаться за братьев. Колени наши дрожали. Начиная просвечивать толпу, мы моментально уставали и через пару минут буквально валились с ног. Потом требовались сутки, чтобы наши сердца и тела пришли в себя.

Мы решили больше не работать с движущейся толпой: это становилось опасно. Решено было просвечивать мясных машин в местах, где они работают, заседают, едят, смотрят зрелища, молятся, слушают ораторов и читают книги. Такими местами были заводы и фабрики, театры и кинотеатры, библиотеки, залы для заседаний, церкви, рестораны и столовые.

Первые два захода результатов не принесли. На вечере пролетарской поэзии в Политехническом институте и на комсомольском собрании ОГПУ наших не оказалось.

Зато нам очень повезло в третий заход: нам удалось раздобыть две контрамарки в Большой театр на оперу «Пиковая дама». Протиснувшись сквозь галдящую толпу в вестибюле, мы сели на галерке, среди студентов и рабфаковцев. Ярко освещенный зал был полон. Постепенно мясные машины успокоились и расселись по своим местам. Свет погас. Заиграл оркестр в оркестровой яме. Началась опера. На сцену вышли мясные машины в костюмах начала прошлого века и запели хором. Все они, благодаря врожденным данным и многолетним тренировкам, могли горлом издавать продолжительные звуки разной частоты и высоты. Сидящие в зале мясные машины не умели издавать таких звуков. Поэтому они пришли послушать поющих мясных машин. Те же изображали карточных игроков. Затем появились женщины в кринолинах. Они запели более высокими голосами. Зал зааплодировал, меломаны и студенты на галерке закричали «Браво!» Сюжет оперы сводился к двум главным темам – любви и деньгам, слияние которых, по убеждению мясных машин, гарантирует полное земное счастье. Оркестр подыгрывал певцам. Оркестранты старательно извлекали звуки из деревянных и медных инструментов, стараясь следовать особой гармонии, выработанной за тысячелетия существования мясных машин. В этих убогих звуках, сливающихся с голосами поющих, ощущалась неосознанная тоска по миру Высшей Гармонии, недостижимому для мясных машин.

Мы с Фер стали скрупулезно просматривать зал. Мясные машины, завороженные происходящим на сцене, сидели неподвижно. Они были хорошо видны нам. В партере восседало советское начальство со своими женами, видны были гимнастерки и кители военных, там же сидели иностранцы; чиновники занимали бельэтаж, интеллигенция и меломаны сидели еще выше. Просмотрев партер, мы не обнаружили никого. Но едва магнит коснулся бельэтажа, как сердца наши вздрогнули: есть! Мы содрогнулись: Фер взвизгнула и заскрипела зубами, я издал громкий стон. Сидящие рядом мясные машины зашикали, приняв нас за полусумасшедших меломанов. Но мы радовались не арии Германа, а молодой женщине в вечернем платье и меховой горжетке в третьем ряду бельэтажа. Она смотрела на сцену, часто поднося к глазам перламутровый бинокль на раздвижной ручке. Рядом с ней сидела какая-то мясная машина в морской форме. Я не пытался посмотреть ее жизнь – мы сидели слишком далеко. В антракте мы приблизились к ней. Она была из «бывших»: особняк на Пятницкой, счастливое детство с куклами, собака Рэт, пони Цора, золотые погоны отца, пухлые руки матери, сестры, брат, тяжелые месячные, страх потерять всю кровь, любовь к мичману Антоше, венчание в Елоховском, выкидыш, Италия, снова выкидыш, революция, смерть отца, бегство матери, нищета, голодные обмороки, второе замужество, тяжелый запах мужа.