Старик с обочины - Александр Лукьянов

Из записной книжки Старика

Гипнотизер (мозгоед, серая нелюдь). Исключительно осторожный и очень опасный мутант, попадающийся ближе к западу Зоны, крайне серьезный противник, встречи с которым избегают даже эндогены. Бродит по Зоне, стараясь держаться развалин и брошенных построек.

Происхождение непонятно. Среди «курортников» бытует мнение, что в гипнотизёров под влиянием некой «вышки» превращаются неосторожно подобравшиеся к ней люди. Это косвенно подтверждается тем, что серая нелюдь внешне походит на человека, но голова непропорционально увеличена. Главные внешние признаки – гипертрофированный лоб, пульсирующие язвы-волдыри в районе висков. Неумело одевается в остатки одежды жертв.

Обладает сверхразвитым восприятием, а также необъяснимой способностью брать под полный контроль поведение различных живых существ. Действие телепатического воздействия ограничивается приблизительно сотней шагов Для подчинения жертвы мозгоеду необходимо до трёх секунд удерживать её в поле зрения. В движении он этого делать не может, ему требуется присесть, остановиться и начать «вглядываться». Понятно, что охоте в погоне он предпочитает засады в развалинах и зарослях.

Мозгоед подманивает и убивает для пропитания зайцев, грызунов, пресмыкающихся, иногда – зазевавшихся кабанов. Со стаями собак и суперкотами не связывается и старается тихо уйти. Матерые особи подчиняют себе даже человеческую волю. Превращая жертву в зомби, гипнотизёр переводит её в агрессивное состояние по отношению к своим противникам. Под полным влиянием мозгоеда, совершенно подчиняясь ему, жертва находится от двух минут до двух часов, после чего умирает, предположительно от кровоизлияния в головной мозг, тогда гипнотизёр может поедать части тел жертв. Поражения мозга избежавшей умерщвления жертвы практически всегда необратимы. Чудом спасшиеся жертвы гипнотизёров, пребывавшие под их воздействием не более двух секунд и отделавшиеся потерей сознания и головной болью в течение дня-двух, говорят, что слышали воющий шум, у них краснело в глазах и начиналось сильное головокружение.

Стрелок

Откуда-то с задворок дальней усадьбы раздается едва слышный, но ужасный тягучий вой. Я невольно приостановился, а Бобёр, наскочив на меня, чувствительно ударил в поясницу стволом своего «калаша». Только мне не больно. Мне страшно. Так страшно, что начинает привычно подсасывать в желудке. Испуг – мой бессрочный попутчик. Скорее даже – верный товарищ. Никто ведь не знает, что я еще жив, лишь благодаря своему вечному ужасу. Все за глаза зовут меня стальным мужиком, неуязвимым, заколдованным: «Сам чёрт Стрелку не брат! Зона ему – дом родной!» Дурачьё! Словно забывают, где находятся, перестают понимать что значит каждую минуту ждать, как последнюю. Минуты не становятся последними, зато сливаются в последние часы, те превращаются в последние дни. И эти дни проходят, а страх смерти остается. Даже нет, он прирастает с каждой сменой чёрных цифр на серо-зелёном экранчике электронных часов. «Неуязвимый!» Не сегодня-завтра всякое везение исчерпывается, верблюдики мои груженые. И чем больше Стрелку везет, тем меньше ему остается жить. Как же с этим свыкнешься? Можно утомиться от ожидания, но привыкнуть – нет, это никогда. И никто в том же Черновском «курорте», никто в Лукьяновке даже не подозревает, что отважный Стрелок накачан страхом по самый капюшон. Никому, никогда и ни за что он не сознался бы в этом, однако перед собой-то что лицемерить… И теперь я совершенно точно знаю, отчего мне так неприятен был Старик. Он тоже был таким. Я понял это по его глазам. Он когда-то боялся. Да, конечно, страшился совсем другого, но так же панически, невыносимо. Только сейчас он уже не боится ничего. Смелость здесь ни при чём. Он просто устал бояться. А значит – ему конец. Как, впрочем, и мне, когда я перестану бояться

Тихоня

Само собою, изогнутая дугой единственная улица Гремячьего называлась улицей Сталина. Об этом извещала насквозь проржавевшая, но с яркими киноварными буквами табличка на углу дома. Всё тут заросло травой и мелкими кустами, однако посредине была протоптана довольно широкая тропа. Вообще-то, не удивительно: кто только к Кузнецам не шастает, они, пожалуй, самые популярные в зоне личности. Хотя, опять же, не одни люди тропы торят. Нечисть здешняя тоже не дура в аномалии лезть, больше норовит дорожками цивильно прогуляться. Да и зверью сподручнее перемещаться по надёжным путям.

До поворота налево мы дошли без приключений, хотя, наверное, стоило войти в любой дом и хлебнули бы этих приключений по самое донельзя. Вон в хате окна зеленоватым светятся – значит, без сомнения, полон подвал ведьминого студня. Тут весь дверной проем затянут прядями жгучего пуха. А здесь вообще что-то непонятное пульсирует на полуразрушенной веранде. Маленькая норная крыска с кусочком чего-то съедобного во рту шмыгнула в трещину фундамента, вслед, не достав опытного зверька, запоздало и вяло фыркнул слабенький электрический разряд.

В прошлый раз мы входили в Гремячье с другой стороны, как раз отсюда, где от улицы товарища Сталина отходит улица Первого Мая. Вот одичавший грушевый сад. А вон и бывшая поликлиника, где засели Кузнецы. Как и о многом в Зоне, о Кузнецах толком мало что известно. Сами они никому не показываются. Словно гномы, зарылись в подвалы гремячьевской больницы и носа никуда не кажут. Окна первого этажа заложены кирпичом, наружу устрашающе торчат острые и ржавые арматурные штыри. Крыльцо загорожено замысловатой баррикадой, надпись суриком на стене сообщает: «Не лезьте! Стучите! Стоят растяжки! Пострадавшим по глупости не помогаем!». Если прислушаться, из недр больницы доносится скрип, шипящие вздохи, позвякивание. Над обомшелой шиферной крышей поднимается струйка чёрного дыма. Трудятся, гномы…

В сотне шагов от поликлиники угрюмо возвышается водонапорная башня под ржавой крышей – единственное место для безопасного ночлега. К ней мы и направились. У входа стоял часовой. Ба! Да это же Епископ! Значит, в башне уже устроился караван из Красного и лучшие места нам не светят. Ну, да ладно, ничего не попишешь, таково право первоприбывших, а мы устроимся в тесноте, да не в обиде, выспимся и на полу.

Мысленное досье на Епископа

Епископ – бывший десантник, участник чеченской мясорубки, гроза туземных бандитов, легендарный снайпер. В тамошней бойне как-то резко уверовал в бога. После Чечни ушёл в монастырь, потом внезапно покинул его, гневно обвинив попов во всех мыслимых и немыслимых пороках. Через год появился в Зоне. Невероятно удачливый добытчик и, по совместительству, своего рода местная мать Тереза. Занимается тем, что всемерно и бескорыстно помогает пострадавшим. Кроме того, проповедует слово божье. Может быть занудливым, порой кажется «повернутым» на вере, но все, кто его знают, относятся к нему с огромным почтением. Частенько бывал в Черново, где даже отъявленного прагматика и циника Борова безуспешно пытался обратить к свету истины и человеколюбия. Несмотря на неудачи в миссионерской деятельности, не считает черновцев потерянными душами и искренне уважает. Зато терпеть не может лукьяновскую уголовную братию и убеждён, что для тех Зона – всего лишь чистилище на пути в геенну огненную.