Измененное состояние. История экстази и рейв-культуры - Мэттью Коллин

То, что «Мэдчестер» представлялся общественности неким однородным явлением, тоже раздражало его ключевых персонажей. Рок-пресса в своем описании событий обходила вниманием черные субкультуры, сыгравшие важную роль в становлении «Мэдчестера», а также умаляла значение музыкального стиля хаус, стремясь вознести до звездного статуса группы, играющие рок-музыку, то есть такую музыку, которой было легко восхищаться и которая хорошо продавалась. Пресса смотрела на город и видела в нем белых ребят, играющих на гитарах перед толпами восторженной белой молодежи, а более сложная реальность не вписывалась в рамки их мировоззрения. Такое положение дел сильно расстраивало танцевальных энтузиастов вроде Грэма Мэсси и Мартина Прайса, которые дружили и сотрудничали с некоторыми инди-группами, но при этом не считали себя рок-музыкантами: они называли себя техно-бунтарями третьей волны, а не коллекционирующими старые записи любителями 60-х.

«Мне казалось удивительным то, что на сцену эйсид-хауса попадали люди вроде Inspiral Carpets — это было очень странно, — говорит Мэсси. — Музыка, заправляющая на этой сцене — даже вещи вроде Stone Roses, — не имела никакого отношения к культуре, на которой все это основывалось. Нас тогда это очень расстраивало, потому что мы все были во многом футуристами, а эти парни все больше тосковали по прошлому. Mondays вступили в игру, делая ремиксы на старые вещи, но всем было на это наплевать, потому что они были особенными, все знали: где они — там веселье».

Год спустя Шон Райдер согласится с Мэсси: «Ведь в конце концов, чем была манчестерская сцена? Несколькими людьми, которые ходили в несколько клубов и принимали экстази. Вся эта история с Манчестером не имела ничего общего с настоящими группами — если бы не экстази, никакой манчестерской сцены не было бы» {Melody Maker, ноябрь 1990).

Как бы то ни было, идея «Мэдчестера» стала чем-то вроде экрана, на который люди — и обитатели Манчестера, и жители других городов — смогли проецировать свои стремления и фантазии. Английская зима была как обычно пасмурной и дождливой, но казалось, кто-то зажег волшебные огоньки по всей Олдхэм-стрит. Основными цветами года стали сиреневый, оранжевый и ядовито-салатовый — такими были футболки, разукрашенные сердцами, цветами, улыбающимися солнцами и полуироничными слоганами вроде «На седьмой день Бог создал Манчестер» или «Родился на Севере, живи на Севере, умри на Севере». Нелепые джинсовые клеши беззаботно волочились по грязным лужам. Новый вид значил для манчестерцев больше, чем гордость за родной город, — это была радость от осознания того, что значение имеет только то, что происходит здесь и сейчас, что город переживает свои самые славные дни. И что наслаждаться всем этим нужно именно сегодня, что нужно не упустить мгновенье. «Было такое ощущение, что произойти может все, что угодно, — говорит Грэм Мэсси. — Возможно, я как-то искаженно видел вещи, потому что был на самом гребне волны, но, по-моему, это был такой момент, когда все вокруг исполнилось энергии и надежды, и казалось, с каждым днем жизнь будет становиться только лучше и лучше».

Лучше всего это настроение передавал ксерокопированный фанзин комиксов Freaky Dancing, который с лета 1989-го раздавали бесплатно в очереди в Hacienda. Наивные и часто неумелые рисунки были полны страсти и веры и очень точно отражали ощущение жителей Манчестера, оказавшихся в центре бушующего урагана. Фанзин рисовали двадцатилетний Ник Спикмэн и десять его друзей, сделавшие себя самих и своих приятелей по Hacienda главными персонажами комиксов: Фиш, Сте, Мистер Биг, Амир, Ленивый Укурок и компания, их путешествия в Блэкпул, обжимания и обнимания на пляже («Как бы я хотел, чтобы весь мир чувствовалто же самое»), кислотные путешествия на скамейке в центральном парке («наши глаза были открыты, и мы видели Вселенную»), прыжки и крики на рейве Live the Dream («сделай всех, Стиви Уилльямс!»), нечаянная встреча в автобусе со старыми школьными друзьями, которые не понимают, как ты мог так сильно измениться («Больше я с этим странным парнем не разговариваю»), возвращение на работу в понедельник и мечты о пятнице, которая уже прошла, и пятнице, которая скоро наступит.

«Никто не вел летописи того, что происходит, а мы искренне считали, что присутствуем при рождении новой эпохи или чего-то вроде этого, — говорит Спикмэн. — Нам казалось, что теперь все будет по-другому. И мы пытались как-то выразить эти свои ощущения. Сейчас это кажется нормальным, но в то время, выйдя на улицу в кофте с капюшоном и наглотавшись экстази, ты чувствовал себя одиночкой, когда видел, как все остальные выходят из пабов в стельку пьяные, что-то орут в твою сторону и радостно ржут. Появлялось ощущение, что стоишь у начала чего-то по-настоящему великого». Основная тема фанзина была проста: дружба, танцы, наркотики, наркотики и еще наркотики. Губы, вытянутые в предвкушении удовольствия, человеческие лица, превращающиеся в радостных Смайли по мере того, как усиливается гул в ушах, взрывающиеся головы — в Freaky Dancing были изображены все этапы приема экстази, точно такие же, какие предстояло пройти эйсид-сцене.

По правилам экстази-культуры, вещество, сделавшее эйсид-хаус таким необыкновенным, содержало в себе и оружие ее разрушения. Начиная с 1988 года периоды счастливого медового месяца постоянно сменялись периодами кислотных излишеств — не только на химическом уровне, но и на уровне культуры. 14 июля 1989 года 16-летней девушке из Кэннока, Стэффордшир, мать которой одолжила у другой девушки ее свидетельство о рождении, чтобы дочь пустили в Hacienda, ее 19-летний друг дал экстази. Проглотив капсулу за 15 фунтов, она оперлась на сцену и начала сильно потеть и тяжело дышать, ее шатало и рвало — внешне это выглядело просто как сильные судороги, но тем временем у девушки началось внутреннее кровотечение. 36 часов спустя Клер Лейтон умерла. Ее друга, сварщика Тима Чарльзворта приговорили к шести неделям заключения за снабжение Клер наркотиком. Следователь сделал заявление о том, что смерть произошла в результате необычной реакции организма на такое количество наркотика, которое не должно было оказать подобного эффекта. «Однако это не повод вздыхать с облегчением, — пророчески предостерег он. — Несмотря на то, что в нашей стране не принято считать экстази опасным для жизни наркотиком, новые несчастные случаи, связанные с его приемом, только дело времени. Эта смерть была первой, но, к сожалению, едва ли она станет последней». Суд вынес вердикт: «несчастный случай», и управляющий Hacienda Пол Мейсон сделал предупреждение: «Все, кто принимает или торгует, держитесь подальше от моего клуба».

«Честно говоря, — признается бывший пиар-менеджер клуба Hacienda Пол Коне. — Рано или поздно нечто подобное должно было случиться, потому что все просто сходили с ума. Когда думаешь об этом сегодня, поражаешься, как получилось так, что в то первое лето никто не умер. Наверное, дело было в том, что вначале этим увлекались более толковые люди — не важно, откуда они были родом, но все они были немного более разумные, более продвинутые и либо уже привыкли к наркотикам и хорошо их переносили, либо знали, как себя правильно вести, чтобы ничего не случилось. А потом появилось новое, значительно более многочисленное поколение подростков, прочитавших обо всем этом в Тле Sun, которые понятия не имели, что делают, — возможно, в своей прежней жизни они вообще никогда не бывали в клубах. И вот они ни с того ни с сего получают в Hacienda таблетку экстази, и с этого момента начинаются несчастные случаи».

Полиция Большого Манчестера уже производила довольно крупные конфискации экстази в 1989 году. Теперь все их внимание сосредоточилось на Hacienda. Группа секретных агентов была направлена в клуб для выявления фактов распространения наркотиков. «Это крутые парни, — расскажет позднее один из работников Hacienda. — Правильно одеты, правильно танцуют. Выглядят очень уместно, ни за что в жизни не догадаешься» (The Face, август 1991). Дилеры в Hacienda давно чувствовали себя как дома и беззаботно отрывались, и теперь им приходилось расплачиваться за такую свободу. «Все наркодилеры, которых вылавливали в Hacienda, были легкой мишенью, — рассказывает бывший управляющий баром Лерой Ричардсон. — Вот что мы читали в газетах: двадцатидвухлетний студент из Уилмслоу принес с собой двадцать капсул экстази и продавал их друзьям. Им никогда не удавалось поймать никого [важного], кроме одного человека, который вел себя ужасно глупо — это же надо придумать: встать посреди клуба и орать: "Если хочешь экстази, я — тот, кто тебе нужен!" Он думал, что он — невидимка, сам был на экстази и считал, что его никто не тронет. Обычно полицейские не ловили таких парней — они смотрели, не выведут ли они на кого-нибудь покрупнее. А когда с тобой долго не происходит ничего плохого, начинаешь чувствовать себя в полной безопасности, и туг вдруг ни с того ни с сего — бабах!»