Автор тот же - Барщевскнй Михаил

— Хорошо. Смотрите, вы — тоже брюнет. По слухам, вовсе не дурак Наоборот. — Осипов наседал. — А у охранника, который вас привел, лицо вдвое вытянугее моего. Что, вы оба теперь тоже евреи?

— Ну, насчет охранника не знаю, а я — крещеный. — Интонация ответа была такая, будто Кузьмичева только что обвинили в гомосексуализме.

— Значит, если я крещусь — то тоже, по-вашему, стану неевреем? — Как опытный шахматист, просчитав варианты наперед, знает, что партия выиграна, так и Вадим понимал, что загнал собеседника в ловушку, из которой тому уже не выпутаться.

— Разумеется! — Кузьмичев же в свою очередь не сомневался, что победа в словесной дуэли одержана им.

— Вот и договорились! — Вадим стал произносить слова медленно, спокойно, растягивая паузы между ними: — Вы только что признали, что еврей или нееврей — это вопрос крещения. Значит, веры. А я говорю, что это утверждение верно для определения „иудей“. И это не равнозначно определению „еврей“. Что вы только что сами и признали.

Кузьмичев открыл было рот для ответа, но не получилось. Рот он закрыл, хмыкнул и, наклонив голову, посмотрел на Вадима уже несколько иным взглядом. С любопытством, что ли.

Прошло не меньше минуты.

— Я буду работать с вами, Вадим Михайлович. — Кузьмичев протянул руку. — Володя.

— Вадим. — Осипов принял рукопожатие подзащитного. Можно было ехать к Лене. Говорить по делу времени уже не осталось. Вадим нажал кнопку вызова охраны.

Маша Черных родилась в Севастополе, Отец-подводник все двадцать лет, до выхода на пенсию, прослужил в Черноморском флоте. Дослужился до капитана второго ранга. Маша была единственной дочерью, любимой и балуемой. Но при этом выращенной в строгом соответствии с понятиями морали и нравственности, проповедовавшимися отцом на его лодке. Замполит все-таки. Не инженеришка какой-нибудь.

Маша встретила Кузьмичева на пляже. Он уже был при деньгах и замутить Маше мозги смог легко и быстро. Повадки молодого москвича, дарившего ежедневно по огромному букету роз, угощавшему в ресторане всем, чего только душа ни пожелает, за неделю сделали свое дело. Маша решила, что больше ей беречь свою девственность незачем…

Вернувшись со свидания поздно ночью, Маша рассказала под страшным секретом маме, что стала взрослой. Вроде бы и пора уже, все-таки двадцать один год, через 10 месяцев диплом пединститута получать. Но папа, которому жена доложила о происшествии сразу же, поднял дикий крик и посередь ночи вытолкал дочь на улицу. Маша поехала в дом отдыха, где прокралась мимо спящего у ворот деда-вахтера, и постучала в окно номера люкс Кузьмичева. Благо находился тот на первом этаже.

Кузьмичев Машу успокоил и наутро явился к ее родителям просить руки и сердца. Те от неожиданности дар речи потеряли. Уж они-то и насмотрелись, и наслышаны были про курортные романчики залетных москвичей предостаточно. И вдруг нате вам! И дочь пристроили, да как! В Москву. И жених вроде при деньгах, с квартирой. Говорит, „Волга“ у него. Ну, что в торговле работает, это, конечно, плохо. Однако, с другой стороны, Машка хоть жить будет хорошо. А там, глядишь, и они к ней поближе, может, в Подмосковье, обменяются. Срослось вроде.

Через год Маша родила Тимофея. Работать, разумеется, не пошла. Мужниных денег хватало.

Конечно, Маша догадывалась, что Володя „гуляет“. Пару раз попробовала было поскандалить, но без толку. Кузьмичев ей популярно объяснил — что он делает, где бывает, с кем встречается — это его дело. Если дома не ночевал, значит, либо на работе, либо с друзьями в преферанс играет. Не устраивает — скатертью дорога. Квартира его, машина его, алименты получать будет с официальной зарплаты. Такая перспектива Машку ну никак не устраивала. А, собственно, какое ей дело, с кем он спит? Ее не обижает, не пьет, не бьет, все в семью несет. А если даже и не все? Ей-то по-любому хватает. Попробовала было себе любовника завести. Переспала пару раз, а потом противно стало. Будто ей попользовались и выбросили. Девка она была видная, все говорили, на Софию Ротару похожа: решила себя уважать да и не рисковать. Узнай Кузьмичев, мало не покажется…

А вот когда Володю арестовали, Маша поняла, что любит его до безумия. И не за деньги, а просто вот любит, и все! Но друзья-партнеры Володины от забот о несчастном муже ее отстранили, сказали, сами, мол, все организуем. Ты жди и Тимофея поднимай. Больше от тебя ничего не требуется. Казалось бы, слава богу! Но Маша изнывала от своего неучастия в Володиной беде. С кем-то ходила разговаривать, что-то пыталась узнать. Когда следователь ее вызвал, так прямо ему и заявила: поможешь мужу — буду с тобой спать. Тот пару раз попользовался, а потом объявил: „Ничего поделать не могу, начальство давит!“ Машка, терять-то нечего, говорит, так давай я и с начальником твоим трахнусь. А следак смеется: „Начальник-то у меня баба!“

Поэтому, когда Михаил, давняя Володина „шестерка“, сказал, кто будет защищать Володю в суде, Маша сразу захотела с Осиповым познакомиться. Может, хоть ему от нее что-нибудь понадобится. Маше так важно поучаствовать в судьбе любимого мужа.

Отдых в Елино пролетел незаметно. Даже, скорее, заметно плохо. Если не гуляли, Вадим все время копался в бумагах, доставшихся ему от предыдущего адвоката, что-то выписывал, составлял списки вопросов, неточностей, ошибок. Когда жена пыталась заговорить, огрызался. Словом, у Лены настроение было испорчено, а Вадим скорее не отдыхал, а мучился удаленностью от Москвы и данным жене обещанием до конца отдыха больше в город не ездить. И так из первой поездки вернулся через 6 часов. При Лениной способности ревновать его даже к фонарному столбу задерживаться явно было лишним. Но вроде поверила, что долго в Бутырке просидел. Да и как не поверить, когда за время, проведенное с Кузьмичевым, вся одежда тюрьмой провоняла. С таким ароматом к бабе не поедешь, разумно рассудила Лена. По крайней мере, к приличной бабе.

Через два дня после возвращения в Москву Осипова вызвал Феликс. Вадим сразу отметил — что-то с Феликсом не так Он был не мрачен, но как-то слишком серьезен. Да о чем там говорить! Вадим вдруг сообразил: впервые за все годы Феликс при его появлении встал из-за стола и, сделав несколько шагов навстречу, первым протянул руку:

— Садитесь, Вадим. Надо поговорить.

Напротив стола Феликса, в углу, стояло кресло. Не конторское, а глубокое, с высокой спинкой. Сидя в таком, удобно футбол по телевизору смотреть, а не беседу с адвокатом вести. Дальше же, в рядок вдоль стены, располагались четыре самых обычных деревянных стула с жесткими сиденьями, обтянутыми доисторическим дерматином.

С креслом была связана одна давняя история. Все „старики“, попадая в кабинет к Феликсу, всегда впрыгивали в него. И беседу вели развалившись, положив ногу на ногу. Показывая тем самым, что хоть Феликс и заведующий, но они ему не подчиненные. Как-то, когда Вадим уже года два проработал в консультации, Феликс, приглашая его присесть, показал рукой на кресло. Знак расположения. Но Вадим, поблагодарив, опустился на стул. Феликс выразительно поднял бровь — его фирменная гримаса недоумения. Вадим же спокойно объяснил: сидящий во время разговора ниже собеседника изначально оказывается в проигрышном положении. Закон психологии. Феликс тогда, возможно, впервые посмотрел на Вадима с уважением. Ничего не сказал. А месяца три спустя так, невзначай, в разговоре бросил: „Вы же, как я понял недавно, психологию изучали за пределами вузовской программы. Впрочем, как и я“. Ну а потом, разумеется, стал в очередной раз отчитывать Вадима за какой-то мелкий просчет, не упустив случая присовокупить: „Психологию изучали, а главного так и не поняли“.

На сей раз, когда Вадим сел на стул, Феликс занял соседний, а не вернулся на свое место за столом. Вадим понял, что происходит нечто совсем из ряда вон.

— Я хочу поговорить с вами о Кузьмичеве. О деле Кузьмичева. — Феликс говорил тихо, немного наклонившись к Осипову, почти шепотом.

— А вы уже в курсе? — изумился Вадим.

— Ну когда вы наконец повзрослеете, Вадим Михайлович? — раздраженно прошипел Феликс. — Вы же заключили соглашение на ведение дела. Так что, по-вашему, я карточки подписываю не глядя? Или может, вы предполагаете, что я на фамилию Кузьмичева не отреагирую?

— Не сообразил, — покаянно признал Осипов.

— Я вам больше скажу. — Досада Феликса быстро прошла. В серьезном разговоре не до эмоций. — Со мной беседовали прежде, чем к вам обратились. Я посоветовал, честно говоря, Тадву. Но клиенты посчитали, исходя, видимо, из первого неудачного опыта, что им, уж извините, нужен адвокат без такого громкого имени, как у Гарри. Я, признаюсь, думал, что либо вам ума хватит отказаться, либо они передумают. Но что выросло — то выросло.

— А что плохого в том, что я принял поручение? — Вадиму было неприятно, что Феликс вместо поздравления с таким успехом начинает опять незнамо за что его отчитывать.