Москвест - Андрей Жвалевский

— Идиот! — заорала Маша. — Он полстраны угробит! Его веками вспоминать будут!

— Маша, уймись! — Миша попытался оттащить разбушевавшуюся подругу, но она вошла в раж и ничего не слышала.

— Да где у вас глаза? Вы можете видеть что-нибудь, кроме своего носа? Страной правит психопат, и все за него готовы друг другу шеи свернуть?

Митька от возмущения и ужаса захрипел и рухнул ниц.

— Боже, спаси и сохрани царя нашего, батюшку, кормильца нашего и защитника…

— Клиника… — тихо сказала Маша.

Мишка силком вытащил ее на улицу.

— Миш, я одного не понимаю, — в отчаянии сказала девочка, — зачем все это? Зачем история нас сюда привела, что она хочет нам сказать? Мне после всего, что мы видели, вообще жить не хочется!

В церкви недалеко от трактира начал медленно и торжественно бить колокол, видно, справляя панихиду по погибшим.

— Миш, я все думаю, ну должна же быть логика в том, что происходит! Ведь если мы прогуливали уроки истории… Уроки… Уроки…

Маша резко остановилась.

— Миша, вот же настоящие уроки истории! Нам показывают время, чтоб мы извлекли из него уроки, понимаешь? Чтоб мы учились на чужих ошибках!

Низко, утробно загудел басами колокол, и реальность подернулась мутью.

Глава 8. Мишка льет

Миша и Маша стояли посреди шумной улицы большого торгового города. Светило солнце, отражаясь в куполах церквей, вкусно пахло выпечкой. Ни следа пожара, ни следа погромов.

Маша чуть не села на землю посреди мостовой, Миша с трудом отволок ее к стене дома. Минут десять просто молчали.

Вдруг Мишка взвился, вскочил как безумный, руками замахал.

— Что? — равнодушно спросила Маша.

— Библиотека! — страшным шепотом сказал Мишка.

— Где? — изумилась девочка.

— Аа-а-аа! — закричал Мишка. — Никто не знает!

Маша уже испугалась, что Миша повредился умом при переносе во времени, но он все-таки пояснил.

— Меня посол звал в царскую библиотеку!

— И что?

— А то! Это же была библиотека Ивана Грозного!.. И он мог мне показать, где она! А я отказался! Сам! Во дурак…

Этот всплеск истощил и Мишкины силы. Он привалился к стене рядом с Машей и прикрыл глаза.

Трудно сказать, сколько они так пролежали, но очнулись от вопроса:

— Сомлели, что ли?

Путешественники во времени подняли головы. Перед ними стоял человек странной наружности: высокий, плечистый, кафтан и сапоги ярко-красные, мохнатая шапка надвинута на самые брови.

— Да нет, — Маша старалась казаться бодрой, — все отлично. Просто передохнуть решили. А сейчас кто…

Мишка понял, что Маша решила спросить о теперешнем царе, и перебил ее:

— Мы с сестрой поспорили, добрый наш царь-государь или не очень. Как думаете?

Маша недоуменно покосилась на него, но Мишка и ухом не повел. Не хватало еще, чтобы эта неврастеничка снова с кем-нибудь сцепилась из-за царствующей особы.

— Грамотный вопрос, — странно ответил странный человек, — не в лоб, и узнать можете все, что нужно. Только не говорите «царь-государь», это из сказки какой-то. Говорите «царь-самодержец».

После чего сдвинул шапку на затылок и оказался Городовым.

— А мы уже решили, что вы нас бросили! — Маша хотела рассердиться на верзилу, но больше все-таки обрадовалась.

— Да вас уже и бросить не грех, — усмехнулся страж времени. — Обжились, глупостей не творите, на князей не бросаетесь…

— Да на них не особо бросишься, — вздохнул Мишка. — Их теперь увидеть — и то проблема. Отгородились от народа, понимаешь…

Городовой с улыбкой покачал головой, но ничего не сказал — только носом повел, будто вынюхивая.

Маша забеспокоилась:

— Вам опять пора?

Городовой коротко кивнул.

— Вы хоть скажите, — заторопился Мишка, — мы про уроки истории правильно угадали?

— Ага, — рассеянно ответил здоровяк, который теперь не только принюхивался, но и прислушивался. — Иначе время вас вперед не перекинуло бы.

— А кто сейчас царь? — задала Маша вопрос, который готовила с самого начала разговора. — Уже не Грозный?

— Сын его, — только и успел ответить Городовой, после чего исчез на полуслове.

— Сын… — тупо повторил Мишка. — Странно. Он же сына вроде убил?

Маша потерла лоб, припоминая. Она тоже помнила что-то такое…

— А! — обрадовалась она, выудив нужное воспоминание. — Ты про картину?

— Да. «Иван Грозный убивает своего сына».

Маша кивнула. В каком-то учебнике она видела эту репродукцию: безумные глаза царя-тирана и окровавленная голова царевича.

— Слушай, — Мишка снова начинал приходить в энергичное состояние духа, — а если это все-таки альтернативная история? И сына своего Грозный не убил…

— Мишка! — поморщилась Маша. — По-моему, вся история — альтернативная. В смысле… совсем не такая, как в учебнике. Но это все равно наша история. Просто мы ее раньше не знали.

— А, ну да, — ответил Мишка, который продолжал думать о своем. — У Грозного ведь могло быть два сына. Пошли!

Этот переход от слов к делу слегка сбил с толку, и только пройдя десяток шагов, она спохватилась:

— Куда пошли?

— К колокольных дел мастеру, конечно! Пойдем, по дороге все растолкую…

По версии Мишки, главное колдовство заключалось в колокольном звоне. Значит, надо найти колокольных дел мастера, разобраться, как колокола льют, — и воспользоваться «колокольным колдовством» на полную катушку. Маша спорить не стала, хотя ей теория эта показалась бредом чистой воды. После пережитого пожара и бунта она чувствовала себя выжатой как лимон.

Зато Мишка от шока оправился очень быстро. Он бойко завел разговор с несколькими прохожими, которые показались ему потолковее. И выведал не только, в какой стороне колокольная слобода, но и кто нынче на царском престоле.

— Федор Иоаннович! — гордо сообщил он Маше свое открытие. — Правда, говорят, что он так, пустое место. Молится — и все. Править боится, воевать не любит.

КОЕ-ЧТО ИЗ ИСТОРИИ. Федор Иоаннович действительно был сыном Ивана Грозного. По отзыву англичанина Д. Флетчера, этот царь был «росту малого, приземист и толстоват, телосложения слабого и склонен к водянке; нос у него ястребиный, поступь нетвердая от некоторой расслабленности в членах; он тяжел и недеятелен, но всегда улыбается, так что почти смеется… Он прост и слабоумен, но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен».

Хотя имя «Федор Иоаннович» Маше ничего не говорило, она сразу прониклась симпатией к царю, который не любит воевать.