Алхимики - Наталья Дмитриева

— А все же есть наука, которой никогда не бывает достаточно. Она делает человека богатым и счастливым.

— Artes serviunt vitae, non sapientia, fortuna regit[39].

— О чем ты говоришь? — спросил Питерсен.

— О том, что любое знание бессильно перед божьей волей. Господь не пожелает, и не видать тебе ни счастья, ни богатства.

— Есть люди, которые знают то, что хранится в тайне от других, — заметил Стеф. Глаза у него заблестели, а нос задергался, как у хорька, почуявшего кур. Придвинувшись еще ближе, он положил руку на плечо пикардийца и прошептал:

— Не встречался тебе человек в сером плаще, черной шляпе и красных сапогах, с белым шарфом на шее и желтым кушаком на поясе?

— Не припомню.

— Так знай, его имя — Ианитор Пансофус. Он великий ученый и маг, каких не рождалось на свет с древнейших времен. Но главный его секрет — тот, о котором я поклялся молчать, потому что одно единственное слово может навлечь на меня страшную беду.

И Питерсен поднял голову и сказал:

— Молчи, брат, молчи.

— Молчу, — ответил Стеф, — молчу. Стоит мне раскрыть рот, и Бог тотчас меня покарает. А почему, ты думаешь? Потому что такой секрет — удел немногих избранных. Не следует разбалтывать его кому ни попадя. Это тайна из тайн, а те, кто в нее посвящен, держат мир в руках. Но даже они… я хотел сказать, мы — мы не может говорить прямо о том, что знаем…

— Молчи, брат, — повторил толстяк.

И Стеф, отпустив пикардийца, закрыл лицо руками и сделал вид, будто глубоко задумался.

А Ренье перевел взгляд с одного на второго и вдруг понял, кто перед ним. Мошенники, невежественные суфлеры, из тех, что ищут ребис в растениях, моче, волосах, песке и внутренностях, с важным видом болтают всякий вздор, выманивают деньги у простаков, а дни свои заканчивают на позолоченной виселице — вот, кто они были.

Ему хотелось рассмеяться, но он сдержался, удивляясь лишь тому, что не распознал их еще в Генте. Оба пристально следили за ним: Корнелис — из-под опущенных век, Стеф — сквозь неплотно сжатые пальцы. Последний сказал, не скрывая раздражения:

— Ученому господину, как видно, наш разговор скучен.

Ренье смолчал. От жара и плохого вина голова у него отяжелела. Пикардийца клонило в сон, но он был настороже: суфлеры не вызывали у него доверия. Он завернулся в плащ, лег на спину и захрапел, продолжая следить за суфлерами сквозь прореху в плаще. Через некоторое время один поднял голову и украдкой подал приятелю знак, а другой вытянул шею, настороженно поглядывая на Ренье. Пикардиец всхрапнул, и мошенники, успокоившись, сдвинули головы и зашептались. Разобрать, о чем они говорят, Ренье не смог, как ни напрягал слух. При нем было около десяти марок серебром — неплохая пожива для грабителей. И хотя он знал, что суфлеры трусливы и предпочитают хитрость силе, но опасался, что искушение может пересилить в них страх.

Пошептавшись немного, мошенники легли у костра и вскоре уснули; а пикардиец всю ночь продремал вполглаза. Лишь только темнота стала бледнеть, он поднялся и поспешил прочь, стараясь не наделать шума.

Вскоре перед ним заплескалась окутанная туманом Шельда, но, добравшись до переправы, Ренье увидел, что эти двое нагоняют его.

В глубине души пикардиец ощутил возбуждение, сродни тому, что чувствует кутила, заслышав стук игральных костей. Это чувство было знакомо Ренье — оно зажигало ему кровь, заставляло кулаки сжиматься, и с дьявольским наслаждением толкало его в драку, как это случилось накануне. Но сейчас оно было намного слабее вчерашнего — совсем, совсем слабым. Ренье выругался, но быстро овладел собой и сделал вид, будто высматривает что-то на противоположном берегу.

Приблизившись, суфлеры замедлили шаг. По багровому лицу Питерсена градом катился пот, а антверпенец был желтым, точно лимон, и оба едва переводили дух.

Стеф сказал:

— Господин ученый так спешил нынче, что забыл попрощаться. Или ему зазорно путешествовать с простыми людьми, вроде меня и Корнелиса? Пусть скажет прямо — среди нас кривых нет.

Пикардиец склонил голову, словно бык перед атакой, но не промолвил ни слова.

Тогда Стеф дернул его за плечо и воскликнул:

— Да ты язык проглотил, что ли?

Быстрее молнии Ренье схватил антверпенца за руку и вывернул, так что кость хрустнула, а когда Питерсен бросился на него, чтобы сбить с ног, оттолкнул Стефа, подставил толстяку подножку, а потом с силой пнул его под зад. Не удержавшись, тот рухнул в воду, и его товарищ завопил что было сил:

— Караул! Убивают!

Отскочив, он замахнулся на Ренье посохом, однако пикардиец ударил первым, и посох отлетел в сторону. А Ренье, скрестив руки на груди, стал наступать на тощего суфлера, пока у того под башмаками не захлюпала вода.

— Что блеешь, козлиная морда? — спросил пикардиец. — Твоему дружку не повредит освежиться. Иисус свидетель, с тех пор, как его окрестили, он к воде и не приближался — пусть же теперь прополощется, как следует.

— Ты и меня утопишь? — дрожа, спросил Стеф.

— Ничего твоему дружку не сделается. Он плавает, как бочка с ворванью, — ответил пикардиец. — Что до тебя, приятель, я не стану брать греха на душу, но тронешь меня еще раз, раздавлю тебе руку — ни один лекарь не соберет.

— Вчера ты не был таким гордым, когда просил у нас хлеба! — крикнул антверпенец.

— Твой хлеб не стоил моей гордости, вот я и решил вернуть ее себе. — Ренье швырнул ему медяк.

Ноги у мошенника разъехались, и он окунулся по самую макушку.

Послышался плеск воды и скрип уключин, и из тумана показалась медленно плывущая лодка. Угрюмый перевозчик едва удостоил взглядом двоих, барахтающихся в прибрежной тине; монета, протянутая Ренье, и вовсе сделала его слепым.

Переправившись через Шельду, пикардиец зашагал к Алсту, крупному городу в миле от границы с Брабантом.

Дорогу развезло, и ноги пикардийца тонули в грязи. Над затопленными полями стояла свинцовая мгла, и крестьянские дворы были безмолвны, точно все вымерли. На обочине Ренье увидел раздутый лошадиный труп — стаи ворон и грачей с хриплыми криками кружились над ним, точно черные вихри, а бродячие псы, огрызаясь, делили падаль.

Ренье поднялся на холм и увидел Алст и реку Дендер, за которой была уже земля Брабантская.

От города навстречу пикардийцу двигался большой отряд. Впереди были латники на крепких германских лошадях под стегаными чепраками; за ними — всадники в легких кольчугах и кирасах, вооруженные короткими пиками. Следом шагали копейщики в толстых жаках из провощенного холста, арбалетчики и куливринеры в сопровождении музыкантов. Гулко выстукивали барабаны, пронзительно свистели флейты. Плыли над землей красно-желтые знамена с гербами дома Ла Марк и герцогства Клеве.