Траектория жизни. Между вчера и завтра - Константин Феоктистов

В мои обязанности входило фотографирование, наблюдения Земли, работа с секстантом, проведение экспериментов по исследованию поведения жидкости в условиях невесомости, снятие характеристик ионных датчиков ориентации корабля относительно вектора скорости. Мне спать не пришлось.

Сделано было сравнительно много. Из полета мы привезли несколько сотен снимков поверхности Земли, циклонов, облачных и ледовых полей, восходов и заходов солнца, горизонта над освещенной стороной Земли. Удалось наблюдать несколько слоев яркости атмосферы над горизонтом Земли, что могло быть использовано для оценки возможной точности измерений высоты звезд над горизонтом в случае, если бы у нас возникла идея использовать в полете автономную навигацию. Видели над темной стороной Земли перистые облака в виде светлого слоя над горизонтом на высоте около 80–100 км (а может быть, это были слои аэрозоля, подсвеченные Луной).

Нам повезло, когда мы были над ночной стороной Земли в самых южных широтах полета. Максимальная широта, до которой корабль может подниматься в полете, равна наклонению плоскости орбиты к плоскости экватора. Полеты «Восходов» и «Востоков» проводились по орбитам с наклонением их плоскости к экватору равным 65 градусам, а не 51 градусу, как это стало обычным для «Союзов» и орбитальных станций, и поэтому нам удалось видеть полярные сияния.

Это уникальная картина! Почти все поле зрения (порядка 30 градусов) занимали вертикальные столбы желтого цвета, поднимавшиеся на высоту нескольких сотен километров и шириной порядка 20–30 км. Они начинались от белесой полосы, следовавшей над горизонтом на высоте около 100 км. При приближении корабля из тени к подсвеченной солнцем атмосфере сияние над терминатором начинало бледнеть и постепенно исчезало. Такую картину мы наблюдали на двух или трех витках.

Я провел эксперименты и фотосъемки для исследования поведения жидкости в условиях невесомости. Это делалось в надежде обнаружить закономерности поведения топлива в баках ракет при их запуске в условиях невесомости. В числе результатов был и один неожиданный. «Установка» представляла собой прозрачную модель двух сферических баков, в каждом из которых были жидкость и газ. Один из опытов заключался в том, чтобы увидеть, как будет успокаиваться жидкость и газ после встряхивания модели. Оказалось, что жидкость и газ к моменту, когда я стал рассматривать «установку», уже встряхнулись, по-видимому, в момент выключения двигателей ракеты. Газ и жидкость перемешались, образовалась газожидкостная суспензия, и она совсем не хотела возвращаться к раздельному существованию. Снятие характеристик ионных датчиков (зависимость сигнал угол) было выполнено совместно с Комаровым.

Егоров пытался делать что-то медицинское: брал анализы крови, мерил пульс и давление, и, к нашему удивлению, это ему удавалось. Помню, что все трое то и дело выражали свои восторги. Особенно впечатляющими были зрелища полярных сияний, восходов и заходов солнца.

Пообедали из туб. Потом Володя и Борис (по программе!) задремали, а мне выпала вахта, в основном на витках, на которых не было связи с Землей, в одиночестве, что доставило мне определенное удовольствие: один на один с пространством! Прильнул к иллюминатору. К этому времени поменялся с Егоровым местами, отдав ему свое среднее: он немного мерз, как ему казалось, от иллюминатора.

Смотреть непосредственно на проплывающую цветную картину Земли, похожую на физическую карту мира — похожую, но и одновременно совершенно другую, живую, можно было бесконечно. Все так легко узнаваемо: вот Америка, вот Африка, вот Мадагаскар, Персидский залив, Гималаи, Байкал, Камчатка. Горы, разноцветные озера (разный планктон!), разные цвета морей у берегов, около устьев рек и вдалеке от них.

Когда трасса полета, двигаясь над поверхностью с востока на запад, начала проходить над нашими наземными пунктами связи, я попытался убедить С.П. продлить еще на сутки полет (программой предусматривался полет только на одни сутки, а запасы пищи, воды и кислорода у нас были на три дня): все-таки увеличились бы шансы увидеть, обнаружить что-либо новое, интересное. Но надо знать С.П.: «главное в профессии руководителя — вовремя смыться!» Он, конечно, отказал.

Товарищи мои проснулись, и мы снова суетились над выполнением программы, разговаривали с Землей, делали записи, наблюдали светящиеся частицы, атмосферу над горизонтом в иллюминаторы. Я рассказал Комарову и Егорову о своем разговоре с С.П. и предложил Комарову еще раз, но уже официально, обратиться к начальству с предложением о продлении полета. Предложение не вызвало энтузиазма, но Володя разговор все же провел и тоже получил отказ.

Снаружи, на приборно-агрегатном отсеке, у нас стояла телекамера, экран которой был перед нами. При снятии характеристик ионных датчиков ориентации я обратил внимание, что на телевизионном экране появились лучи. Что это? Может быть, мерещится? Стал снимать экран. После проявления пленки уже на земле убедился, что не померещилось: на фотографиях тоже были видны лучи! Открытие! Увы, к тому времени уже сообразил, что это следы Солнца на люминофоре, когда оно попадало в поле зрения телевизионной камеры.

Время пролетело быстро. Перед спуском все системы и устройства корабля, которые должны сработать, предстали передо мной отчетливо. После разделения наш спускаемый аппарат развернулся, мы увидели отделившийся вращающийся приборный отсек, и вдруг прямо на иллюминатор брызнула струя жидкости (шла продувка трубок тормозного двигателя после его выключения), и стекло вмиг обледенело (в вакууме жидкость мгновенно вскипает, испаряется и, естественно, при этом охлаждается). Вошли в атмосферу. Казалось, будто вижу, как «обгорает» асботекстолит теплозащиты. В иллюминаторы ничего не был видно: все залито ярким светом, идущим от раскаленной плазмы, окружающей аппарат. Начались хлопки, словно выстрелы. Ребята на меня вопросительно смотрят. Пытаюсь объяснить: кольца асботекстолита, из которых набрана тепловая защита лобовой части аппарата, закреплены на клее, от нагрева в тепловой защите возникают термические напряжения, ну и где-то происходит расслоение колец. В общем, ничего страшного.

Нам предстояло приземлиться в корабле без катапультирования. Не помню, чтобы мы сильно волновались, но какое-то внутреннее напряжение наверняка было. Перед приземлением должен был включиться твердотопливный двигатель для снижения скорости подхода к поверхности Земли. У нас имелось очень «надежное» контактное устройство. Двигатели должны были включиться по сигналу от полутораметрового щупа (раскрывался он перед приземлением подобно пружинной рулетке) в момент, когда коснется поверхности. Кстати, позже примерно такой же щуп для выключения двигателя американцы применили на лунных посадочных модулях программы «Аполлон».