Герой Саламина - Любовь Воронкова

– Мы обсуждаем предстоящий поход на Элладу.

Артабан понимал, что это лишь отговорка, но так и не смог ничего выпытать.

При дворе начали происходить перемены. Кого-то повышали в должности, кого-то, наоборот, понижали. Незаметный до сих пор человек вдруг получал награду и милостивое внимание царя, а другой, считавший себя незаменимым, терял царское внимание…

– Это все эллинская змея! – шептались придворные. – Это он наговаривает на нас царю!.. Он диктует царю свою волю!..

– Он околдовал царя! Необходимо для восстановления справедливости устранить его.

Что-то случилось и с Демаратом. Он начал пить неразбавленное вино. Тосковал. Может быть, завидовал Фемистоклу. Начал тихонько посмеиваться над царем, и Фемистоклу приходилось уговаривать его, чтобы опомнился.

Однажды в один из своих добрых дней Ксерксу захотелось одарить своих приближенных. Пусть каждый попросит у царя то, что пожелает.

– Я бы хотел взять к себе свою семью, о царь! – сказал Фемистокл. – Моя жена и мои дети живут в изгнании…

– Пусть приедут, – милостиво ответил царь. – А чтобы твоя семья не нуждалась, дарю тебе город Магнесию – на хлеб, дарю тебе город Лампсак – на вино, дарю тебе город Миунт – на приправу! Думаю, что ты не будешь лишен необходимого!

Фемистокл, ошеломленный такими дарами, едва нашел слова, чтобы высказать свою благодарность. Однако сердце его заныло от тяжелого предчувствия. Как видно, близится время расплаты.

– А что же дать тебе, Демарат? – спросил царь.

Спартанец был уже с утра пьян. Он иронически посмотрел на царя и сказал:

– Я хочу проехать по Сардам в твоей царской тиаре, царь.

Ксеркс закусил губу, но позволил надеть Демарату царскую тиару. Демарат, гордо подняв голову, поглядел вокруг веселыми, пьяными глазами. Родственник царя Мифропавст не выдержал. Он постучал пальцем по тиаре на голове Демарата.

– Ведь под этой тиарой нет мозга, – сказал он. – Зевсом ты все равно не будешь, хотя бы в руке у тебя была молния!

Фемистоклу было неловко за Демарата. Придворные смеялись над ним, над его растерянностью. А Демарат, не зная, что ему делать, тоже стоял и смеялся. Не ехать же в самом деле ему шутом по Сардам!

– Пусть он выйдет вон, – приказал царь, – и пусть никогда больше не показывается мне на глаза!

Царедворцы тотчас позвали слуг, и бывшего спартанского царя вывели из зала. Фемистокл с жалостью глядел, как его без всякого почтения толкали к двери и как наконец он вышел, склонив голову со сбившейся на ухо царской тиарой. Ксеркс проводил его гневными глазами.

– Этот человек забыл, что он находится во дворце великого царя, а не в лагере своей нищей Спарты!

Но Фемистокл не оставил Демарата в опале. Он немало потратил красноречия, пока убедил царя простить случайную глупость спартанца.

ПОСЛЕДНИЙ ПИР

Архонт Магнесии Фемистокл, сын Неокла приносил торжественные жертвы богине своего родного города Афине. Жители Магнесии с удивлением смотрели на это красивое эллинское празднество. Все было как в Афинах: и процессия девушек, и расшитое покрывало для богини, и жертвенный бык, увенчанный цветами и зеленью… И назывался этот праздник так же, как в Афинах: Панафинеи.

Фемистокл возвратился с праздника растроганный. Воспоминания, хранимые в душе, нынче ожили и воплотились в действительность: богиня Афина присутствовала на его празднике! Враги смогли изгнать Фемистокла из Эллады, но не смогут помешать ему возродить Элладу на чужой земле!

Город Магнесия стоял у горы Форакс, недалеко от извилистой реки Меандра. Это была мрачная земля, то изрытая подземными пещерами, где нередко сам собою возгорался огонь, то утопающая в болотах.

Но доходов с города, данного «на хлеб», вполне хватало. И Лампсак, полный виноградников, данный «на вино», щедро снабжал архонта и вином и плодами садов.

Уже прошло несколько лет, Фемистокл управлял своими городами, следил за воспитанием детей, часто выезжал на охоту, чтобы заполнить пустые дни.

Царь Ксеркс редко давал о себе знать Фемистоклу, ему было не до того – в царской семье шли какие-то тяжелые раздоры. К тому же в Бактрии часто вспыхивали восстания, много сил и забот уходило у Ксеркса на то, чтобы держать в подчинении эту непокорную страну. А недавно пришла весть о восстании в Египте, царю придется и туда посылать войска.

Эти неурядицы в делах царя Ксеркса радовали Фемистокла. Угроза вести войска на родную Элладу висела над ним неотступно, в любой день он мог получить этот приказ.

«Но, может, и не дойдет до войны с Элладой, – думал он, утешаясь этой надеждой. – Что ему там делать? Есть ведь у него более богатые земли. Может, он и забудет о своем условии, которое мне поставил… О Зевс и все боги, сделайте так, чтобы он об этом забыл!»

Архиппа и дети обжились в Магнесии. Особенно сыновья. Богатство, высокая должность отца – архонт! – что из того, что под верховной властью персов?.. Уважение жителей… Все, как раньше в Афинах. Юноши могли показываться здесь в лучшем обществе, что из того, если это общество – варвары? Они состязались в палестрах, участвовали в пирах. Один из сыновей, Клеофант, пристрастился к лошадям, а лошади у него были прекрасные, из царских стад… Но Архиппу мучила тайная тоска. Ей без конца снился ее старый афинский дом. То она брала покрывало и выходила на порог и стояла, прислушиваясь к шагам проходящих, ждала Фемистокл а, ждала… и просыпалась, не дождавшись. То она выходила утром, и перед глазами вставал озаренный солнцем Акрополь… То она шла со служанкой на рыночную площадь и ходила там среди торговых рядов… Проснувшись, она видела стены чужого дома – этот дом так и оставался для нее чужим. И, уткнувшись лицом в подушку, она старалась снова уснуть, чтобы вернуться туда, в тесноту родных афинских улиц, где прошла жизнь.

«Неужели Фемистокл забыл Афины? Неужели смирился со своей и с нашей судьбой?»

Но сегодня, после Панафиней, устроенных им в чужом городе, Архиппа поняла, что и Фемистокл не может забыть родину. Вернувшись с праздника, он вошел к ней, в ее маленький зал, с улыбкой победителя;

– Вот и у нас Панафиней, Архиппа!

Архиппа пристально поглядела на него и вздохнула. Его улыбка сразу пропала.

– Да, ты права. – Он сел и понурил голову. – Панафиней в Магнесии… Все не то. Не то. Но как смириться? Как забыть, Архиппа?

Архиппа молчала. Она могла бы напомнить о его безрассудствах – и о храме Аристобулы, построенном возле их дома, и о его безмерном тщеславии, когда он выводил из терпения афинян, напоминая о своих заслугах… Ведь говорили ему, и она, Архиппа, говорила, и друзья его говорили – несчастный Эпикрат! – «помни о своих заслугах, но не напоминай о них другим!» Вот и кончилось тем, что они живут теперь на чужбине, изгнанники, лишенные родины… Фемистокл устраивает праздники родных богов – Панафиней. А ведь праздники-то не получаются! Кто веселится на этих праздниках, кроме горстки эллинов, живущих здесь?

Но зачем теперь говорить об этом?

– Когда-нибудь мы снова будем праздновать Панафиней в Афинах, – сказала она ласково. – Или ты не веришь в это?

– Не знаю, – не поднимая головы, ответил Фемистокл, – не знаю. Но пока у власти стоит Аристид и пока Кимон командует войском, мне в Афины дорога закрыта. Мне закрыта дорога на родину! Мне, Фемистоклу! А?

Архиппа молчала.

– Ну что ж, – горько усмехнувшись, продолжал Фемистокл, – теперь там в услугах Фемистокла уже никто не нуждается. Ты ведь слышала, как счастливо воюет Кимон? Захватывает новые земли, покоряет острова один за другим. Что – мы? Мы только защищались, а Кимон нападает и завоевывает. Фемистокл Афинам больше не нужен!

Архиппа положила на его плечо свою белую теплую руку.

– Не отчаивайся, Фемистокл. И не теряй надежды – без надежды человеку жить нельзя!

Никогда еще семья Фемистокла не жила так богато. Никогда Архиппа не накрывала так пышно обеденного стола. Но вот сегодня Фемистокл сел за стол, посмотрел на детей, сидящих вокруг, и сказал со вздохом:

– Ах, дети, мы все погибли бы… если бы не погибли.

Дети не задумались над его словами, они вовсе не чувствовали себя погибшими. Они даже и не поняли смысла его слов. Но Архиппа еле удержалась от слез, она-то поняла. В Элладе они погибли бы, их убили бы, как Эпикрата, но, оставшись в живых, они все равно погибли, потому что потеряли родину…

Тихо текло время в доме Фемистокла. Острота горестей с годами притупилась, оскорбленные чувства затихли. Прошлое незаметно отходило в страну воспоминаний.

Стояло погожее утро. На горизонте горела чистая, ясная заря. Во дворе Фемистокла шла веселая суета – Фемистокл и его сыновья собирались на охоту.

– Как подумаешь, сколько волнений у Ксеркса, – сказал Фемистокл, опоясывая кафтан, – стоит ли этого царская власть? Не лучше ли живется мне, у которого почти никакой власти?..