Только вперед - Борис Раевский

Но сразу раздались тревожные крики. Из темноты вынырнули трое немцев — вражеский дозор. Очевидно. их привлек шум упавшего на землю тела и удар автомата о пень.

Действовать надо было стремительно.

Леонид выстрелил из пистолета в ближайшего фашиста, и тот упал. Галузин, Федя и Мозжухин тоже почти в упор выстрелили по врагам. Но один гитлеровец успел схватиться за автомат и, не целясь, дал очередь.

Федя упал.

Это были последние выстрелы, — Галузин прикладом свалил врага.

Теперь нельзя было медлить ни минуты: гитлеровцы, конечно, слышали выстрелы. Мозжухин подхватил безжизненного Федю, и разведчики, уже не скрываясь, бросились к реке.

В небо взмыла ракета, озарив берег и воду тусклым светом. Вдали застрочил пулемет, вскоре к нему присоединился другой. Пули шлепались рядом с бойцами, вздымая песок.

Разведчики уже были на берегу. Укрывшись за обрывом, Леонид склонился над Костиковым. Две пули попали Феде в грудь. Он был мертв.

— В воду, товарищи! — крикнул Кочетов.

Вдруг послышался стремительно нарастающий вой и вслед за ним грохот. Взлетели столбы песка и дыма. Недалеко от разведчиков разорвались три мины. Бойцы упали на землю.

Новый глухой удар в стороне привел Леонида в чувство. Он подполз к Мозжухину. Здоровяк-боксер не дышал. Несколько осколков мины попали ему в голову.

Рядом застонал Иван Сергеевич. Леонид бросился к нему. На гимнастерке Галузина чернело пятно. В предрассветной мгле Леониду сперва показалось, что Галузин вымок или испачкался при падении.

Но пятно быстро увеличивалось, расплывалось...

«Кровь!»

Правой рукой Галузин по-прежнему крепко сжимал свою разбитую, изуродованную осколками мин винтовку.

— В воду! — крикнул Леонид. — Сможете плыть, Иван Сергеевич?

— Нет, Леня! — тихо, совершенно спокойно ответил Галузин. — Мне уже не плавать! Плыви один!

Кочетов, ни слова не говоря, поднял Галузина и двинулся к реке, почти сплошь затянутой густой пеленой Клубящегося пара. Он уже ступил в воду, но тут снова раздался грохот и что-то сильно толкнуло его в плечо. Правая рука сразу повисла плетью. Вместе с Галузиным Леонид грузно осел на песок.

На мгновение он потерял сознание. Когда очнулся, рука висела — тяжелая, будто свинцовая. Острая боль жгла плечо.

— Не дури... брось... оставь меня, Леня, — еле шевеля запекшимися губами, шептал Иван Сергеевич...

Кочетов, не отвечая, быстро сдирал с ног сапоги.

В висках у Леонида непрерывно гулко стучало, будто кто-то методично бил молотком по одному и тому же месту.

Почти теряя сознание, он все же упрямо продолжав стаскивать тяжелые, намокшие сапоги.

«Будет легче... Легче плыть», — шептал он, словно уговаривал себя.

Он даже вывернул карманы своих брюк. Сколько раз, бывало, проводя занятия с мальчишками в бассейне, он советовал: если придется плыть в одежде, выверните карманы. Не будут наполняться водой, мешать.

И сейчас, почти бессознательно, он все-таки сделал это.

Босиком, шатаясь, подошел он к Ивану Сергеевичу.

— К чему... погибать... вдвоем? — медленно, с трудом произнося каждое слово, шептал Галузин. — Сам... плыви сам!

— Ерунда! — сердито воскликнул Леонид. Оглушительный стук в висках внезапно прекратился. Голова стала невесомой, почти ясной. На мгновение возникло ощущение удивительной легкости, свободы.

Снова послышался вой приближавшейся мины. Кочетов бросился на Ивана Сергеевича, прикрыв его своим телом. Через минуту он вскочил, отряхивая комья глины и земли.

— Вы можете ухватиться за меня? Держаться? — крикнул он. — Я поплыву...

Иван Сергеевич вяло покачал головой. У него не было сил даже поднять руки.

— Плыви сам... — снова прошептал он. — Прощай...

— Мы поплывем вместе! — стиснув зубы, яростно пробормотал Леонид. — Вода еще никогда не подводила меня!

В висках у него снова громыхало. Нельзя было терять ни секунды! К реке вот-вот спустятся немцы. Тогда — каюк...

Подхватив грузное, обвисшее тело Ивана Сергеевича, Кочетов потащил его к воде. Ноги Леонида ступали нетвердо, словно они были без костей. Пересиливая боль и внезапно охватившую все тело слабость, он вошел в воду...

Он плыл на спине, работая одними ногами. Галузин — в беспамятстве — лежал у него на груди. Левой рукой Леонид держал Ивана Сергеевича за подбородок, как делают пловцы, спасая утопающих. Правая рука висела плетью. Трофейный тесак за поясом очень мешал. (Эх, карманы-то вывернул, а выбросить тесак забыл! И пояс оставил!) Пистолет в кобуре — Кочетов прежде никогда не ощущал его веса — стал вдруг очень тяжелым.

Но он плыл.

Ноги Ивана Сергеевича в огромных, разбитых солдатских сапогах все время опускались ко дну, мешая движению ног Леонида. Вокруг рвались мины.

Но он плыл!

Как-то до войны Галузин сказал ученикам, что он весит «шесть пудов с гаком». А когда его спросили, велик ли «гак», Галузин усмехнулся: «потянет с полпуда».

И все же Леонид плыл!

Не одну тысячу километров в морях, реках и бассейнах проплыл он за свою жизнь. На тренировках он любил шутя повторять, что уже проплыл целиком две Волги, Дон и два Днепра. Но сейчас преодолеть узкую полоску воды, всего каких-нибудь шестьдесят метров отделявшие левый берег реки Луга от правого, было неимоверно тяжело.

«Врешь! Переплыву!» — грозил он кому-то и плыл.

Ноги Кочетова делали странные движения, похожие то на брасс, то на кроль, а то и вовсе ни на что не похожие. Он дышал часто, прерывисто и двигался вперед толчками, очень медленно. И все-таки этот самый короткий и самый трудный в его жизни проплыв был достоин чемпиона страны и рекордсмена мира.

Леонид даже не имел возможности повернуть голову и посмотреть, близок ли родной берег. Он плыл, пока спина его не шаркнула по песку...

Несколько секунд он неподвижно лежал на прибрежной отмели, расслабив все мускулы, погрузившись в какое-то странное, почти сонное, блаженное состояние. Левой рукой он по-прежнему стискивал подбородок Галузина. Ему казалось: он еще плывет. Отпусти он подбородок — Иван Сергеевич пойдет ко дну.

Потом, очнувшись, подумал:

«Что это я?» — и разжал свои скрюченные, сведенные судорогой, пальцы.

Взвалив обмякшее тело Ивана Сергеевича на плечо, Леонид, с невероятным трудом переставляя ноги, стал карабкаться на обрывистый берег. Силы уже покидали его. Он слабел с каждой минутой.

Но упрямо лез наверх. Добравшись до травы, Леонид положил Галузина. Сам тоже лег.

«Только на минутку, на одну минутку», — подумал он и потерял сознание.

...Вскоре на них наткнулся связист. Пришли санитары. Ивана Сергеевича положили на носилки и понесли в батальонный санпункт. Кочетов, когда его клали на носилки, очнулся.

— Позовите командира! — хрипло потребовал он. Явился командир.

— Товарищ майор, — сказал Кочетов, пытаясь подняться с носилок.

— Лежите, лежите, — перебил тот.

— Товарищ майор... — повторил Леонид. Он говорил медленно, внятно, стараясь не сбиться. Мысли путались. Доложил о результатах разведки, передал документы, обобранные у немцев. И откинулся на носилки.

— Несите! — приказал майор.

...Через три часа с полевого аэродрома плавно взлетел санитарный самолет. В нем на носилках, неподвижно укрепленных в специальных гнездах, лежали Кочетов и Галузин.

Машина с красными крестами на крыльях и фюзеляже взяла курс на Ленинград.

Глава двенадцатая.

Воля, мужество, упорство

Когда Кочетов проснулся, ему показалось, что он находится в плавательном бассейне. Сверкали облицованные белыми кафельными плитками стены. Блестел белый потолок.

И только увидев стоявшие почти вплотную друг к другу никелированные больничные кровати, Леонид вспомнил, что он в госпитале.

Его доставили сюда лишь вчера, но он уже успел познакомиться с соседями. В госпиталях, как и в поездах, люди сходятся быстро.

Соседом Кочетова справа был летчик, с нежной фамилией Голубчик. Эта «голубиная» фамилия совершенна не подходила могучему летчику-лейтенанту. Самолет его подбили. Но он, спасая машину, не пожелал выброситься с парашютом. Совершив рискованную посадку на большой поляне в лесу, Голубчик сломал бедро. Несмотря на боль, терзавшую его, летчик держался всегда одинаково спокойно и даже весело. Пребывание в госпитале лейтенант называл «вынужденной посадкой».

— Скоро полечу! — уверенно заявлял Голубчик. Он подолгу глядел с койки в госпитальное окно, где виднелся небольшой клочок хмурого неба. Каждое утро он внимательно прочитывал все газеты, доставляемые в палату, а потом,, чтобы занять время, решал замысловатые шахматные задачи.

Соседом Кочетова слева был хмурый, молчаливый, пожилой партизан Степанчук. Он все время лежал на боку, повернувшись лицом к стене.

Раненые шепотом передавали друг другу его историю. Фашисты захватили деревню, где он жил. Узнав, что он партизан, гитлеровцы сожгли его жену и троих детей.