Запечатленный труд (Том 1) - Вера Фигнер

По одним и тем же причинам Зунделевич и Ошанина вполне слились с остальными членами «Народной воли» и, будучи очень активными членами ее, не вносили ни разногласия, ни какой-либо им лично свойственной тенденции в общее направление деятельности нашей партии.

То, что было общим, захватывающим всех без различия, — это действенный дух, стремление к активной борьбе и чувство возмущения против пассивного состояния, в котором находились и народ, и общество, и до тех пор на деле еще мирные социалисты.

4. В народ не идут

В начале, когда организация «Народной воли» только еще слагалась и программа формулировалась для издания ее в свет, господствующим элементом во взглядах и настроении большинства из нас было народничество[166]. Все мы так недавно жили среди крестьян в деревне и столько лет держались требования деятельности в этой среде! Отрешиться от прошлого было трудно, и хотя не по своей доброй воле мы ушли в город, а были вынуждены к этому полицейским строем, парализовавшим наши усилия, в душе был тайный стыд, боязнь, что, отказываясь от традиций прошлого, изменяешь интересам народа, истинное освобождение которого находится в области экономической. Но по мере того, как борьба разгоралась, время шло и одно грандиозное дело замышлялось и выполнялось нами, прежняя деятельность в народе в наших глазах тускнела, интерес к ней слабел, деревня отходила вдаль. Та часть программы «Народной воли», которая говорила о деятельности в деревне, постепенно приобретала чисто теоретический, словесный характер. И это обусловливалось чисто объективными обстоятельствами, а не нашим настроением: дело в том, что в период деятельности «Народной воли» приток свежих сил в глухую провинцию не существовал, и это произошло раньше, чем образовалась «Народная воля».

Когда Плеханов и Попов настаивали на сохранении старой программы и боролись против того, что они называли опасным увлечением, они обыкновенно упрекали товарищей в том, что боевые акты отвлекают молодежь от стремления жить и работать в деревне. Они не были правы: не террор отвлекал молодежь от деятельности в народе, а отсутствие результатов, как свидетельствовали те, кто этой деятельностью занимался: им нечем было похвалиться перед колеблющимися, нечем увлечь тех, кто хотел блага народа и ставил себе вопрос: как помочь ему, как и куда направить свою энергию, свои духовные силы? Все рассказы лиц, живущих в деревне, говорили одно: даже легальная культурная работа там невозможна; каждый деятель в деревне — в тисках урядника, волостного писаря, станового и исправника, и нет ему места в поле зрения этой вездесущей полиции. Понятно, что постоянное, вынужденное бегство каждого, кто хотел приблизиться к мужику, не могло поощрять попыток повторять такие опыты.

Я, жившая в провинции в 1877–1879 годах и отлично знающая положение дел в Самарской, Саратовской, Тамбовской и Воронежской губерниях, могу удостоверить без всякой натяжки, что тяга к «хождению в народ», которая и в начале 70-х годов была очень кратковременной и практически для отдельных лиц продолжалась недели, много-много месяц — два, к концу 1875 года остановилась и ограничивалась лишь повторением попыток со стороны тех, кто счастливо ускользнул от происшедших разгромов. На севере общество «Земля и воля» дало новый толчок движению, а на юге вскоре была сделана чигиринская попытка Стефановича[167]. «Земля и воля» к остаткам старшего (на 2–3 года) поколения привлекала кое-кого из более молодого, но в сумме всех нас было мало. В Самарской губернии человек 8-10, а в Саратовской вместе с теми, кто сносился с городскими рабочими, в самое горячее время насчитывалось человек 20–25. В Тамбовской и Воронежской губерниях в деревнях жили и старались устроиться только единицы. И если рассмотреть состав всех этих лиц, то можно увидеть, что новых людей почти не было, а были нелегальные из предшествующего периода.

Я прожила в Петровском уезде 10 месяцев, мои ближайшие товарищи в Вольском уезде — немного более, и утверждаю, что к нам за все время не присоединился ни один человек, хотя устроиться на местах при уже заведенных связях было чрезвычайно легко. Можно было прийти в отчаяние от революционного одиночества, в котором мы жили. Можно удивляться, как мы, живые, энергичные люди, так долго терпели это положение: только глубокая вера в народ, чаяние, что он и без усилий интеллигенции проснется, поддерживали нас. «Земля и воля» послала на Поволжье только свой отряд, но влияния на стремление молодежи в смысле «хождения в народ» не имела. Лично я, живя в 1877 году в Петербурге, тщетно искала людей, которых можно было бы привлечь к деятельности в провинции.

Таким образом, Плеханов и Попов неправильно приписывали успехам террористических актов то состояние равнодушия к деятельности в деревне, которое все более и более распространялось среди учащихся высших учебных заведений — этих главных поставщиков революционных сил. Отвлечения не было, но увлечение в сторону активной борьбы было: Морозов, Осинский, Михайлов и Квятковский верно подметили, от чего сильнее забьются молодые сердца, в чем тот импульс, который расширит революционное движение и пробежит огоньком по всей России. Они создали пропаганду действием, сообщили импульс, указали конкретную цель и путь к достижению ее. Они одушевляли примером, выводили из неподвижности и увлекали на бой, на подвиг смелый и отважный.

5. Исполнительный комитет «Народной воли»

Программа была прочтена, без лишних слов обсуждена и утверждена, с ней покончили быстро, и мы перешли к плану организации партии и к уставу Исполнительного комитета. Это название мы взяли у липецких товарищей, составлявших главное ядро нашей инициативной группы, которая должна была явиться самочинным центром — будущим руководителем и вершителем партии, замышляемой нами.

Сообразно требованиям напряженной борьбы с могущественным противником план организации партии «Народная воля» был построен строго централистически и во всероссийском масштабе. Сеть тайных обществ — народовольческих групп, из которых одни могли преследовать общереволюционные задачи в определенном районе, другие — задаваться специальными целями, выбрав себе ту или иную отрасль революционной работы, — должна была иметь один общий для всех центр — Исполнительный комитет, через который устанавливались общее единство и связь. Этому центру местные группы обязывались подчиняться, по его требованию отдавать в его распоряжение свои силы и средства. Все общепартийные функции и общероссийские дела находились в ведении этого центра. В момент восстания он распоряжался всеми наличными силами партии, мог требовать революционного выступления их, а до того времени главное внимание направлял на организацию заговора, ту организационную работу, которая одна обеспечивала возможность переворота с целью передачи власти в руки народа. И силы партии были достаточно обращены в эту сторону, тем более странно было название террористической, которое она получила впоследствии; ее окрестили этим именем по одному бросавшемуся в глаза признаку — по внешнему обнаружению ее деятельности. Террор никогда сам по себе не был целью партии. Он был средством обороны, самозащиты, считался могучим орудием агитации и употреблялся лишь постольку, поскольку имелось в виду достижение целей организационных. Цареубийство входило в этот отдел как частность. Осенью 1879 года оно было необходимостью, вопросом текущего дня, что и дало повод некоторым, в том числе Гольденбергу, потом изменившему нам, принять цареубийство и террористическую деятельность за самый существенный пункт всей программы. Желание прекратить дальнейшее развитие реакции, мешающей организационной работе, и стремление как можно скорее перейти к ней были единственной причиной, почему, лишь только Исполнительный комитет сформировался как центр «Народной воли», он задумал одновременно предпринять в четырех местах покушение на жизнь Александра II. Однако наряду с этим члены Комитета вели деятельную пропаганду как среди рабочих, так и среди интеллигенции. Желябов вел ее в Харькове, Колодкевич и я — в Одессе, Александр Михайлов — в Москве, а Квятковский, Корба и другие — в Петербурге. Деятельность пропагаторская [пропагандистская] и организационная всегда шла рядом с работой разрушительной, она была менее заметна, но тем не менее должна была принести свои плоды.

Сплачивая недовольные элементы в общий заговор против правительства, новая партия вполне понимала значение поддержки, которую может оказать ей в момент низвержения его восстание крестьянских масс. Поэтому она отводила надлежащее место деятельности в народе и всегда рассматривала лиц, которые хотели бы отдаться ей, как своих естественных союзников; к сожалению, как было уже указано, таких лиц к моменту возникновения «Народной воли» и во весь период ее деятельности было до жалости мало. Не внося ничего существенно нового в самые приемы деятельности в деревне, она указывала деревенским сторонникам своим на необходимость разъяснить народу значение правительственной власти в сфере экономических отношений (систематическая поддержка, оказываемая дворянам-землевладельцам и промышленникам-капиталистам, таможенная политика и т. п.).