Крестный отец «питерских» - Юрий Шутов

В обширном помещении левого крыла аэровокзала с ковровым выходом на летное поле уже болтались какие-то незнакомые люди, среди которых был американский генконсул со свитой и командир известной охранной «девятки», сменивший на этом посту много лет проработавшего в Ленинграде представителя девятого управления КГБ СССР Ф. Приставакина. Мы были с ним знакомы и поздоровались, после чего я поинтересовался, ради кого все тут оказались. Он со смущением, не свойственным его профессии, признался, что тоже не знает и не имеет каких-либо указаний отсортировать собравшихся на случай, если у кого-то из них возникнет вдруг желание грохнуть Рейгана прямо тут же, не выходя из помещения. «Надо надеяться, не возникнет. Судя по всему, здесь собрались его друзья и почитатели», — успокоил я чекиста.

Народ прибывал большей частью неопознанный. Было много нигде не аккредитованных фото-кино-видео-журналистов, скорее надомников, чем «профи». Посреди зала за журнальным столиком восседал Собчак, держа в руках развернутую газету на английском языке (хорошо, что не перевернутую вверх тормашками), и, высоко подтянув брюки, демонстрировал всем свои новые носки.

Управительница зала, ошалевшая от такого невиданного скопления разношерстной, не известной никому публики, поинтересовалась, что ей делать. Собчак тоже не знал. Я же предложил ей, пока никто не прилетел, напоить «патрона» чаем и увел его в специальное, предназначенное для этих целей небольшое помещение.

Прилет задерживался. В чайную забрело какое-то мордатое, бородатое, веселое существо, которое, не набиваясь на приглашение, но завидя одинокого «патрона», тут же село к нему за стол и, интригуя официантку, само налило себе чаю, угостившись конфеткой из коробки, разложенной перед Собчаком заботливой управительницей. Вид у этого экземпляра был весьма непрезентабельный, несмотря на пиджак, сидевший на нем крайне прихотливо, словно обертка кактуса.

Напившись чаю и слопав несколько конфет, да еще парочку заныкав в карман, он, вероятно, желая вызвать Собчака на диспут, заявил, что является «теоретиком демократизма», и, улучив момент, попытался кратко изложить свою программу «реформ», которую, по его мнению, заждался народ. Эти «реформы» должны были служить торжеству «демократизации» страны и сводились к следующему: все плохое объявлялось хорошим, вредное — полезным, герои — врагами, поражения и проигрыши — победами. При этом «теоретик» торжественно процитировал С.Рериха, заявив, что «чем выше идеал, тем больше псов его облаивают», но сделал из этого высказывания знаменитого художника совершенно неожиданный вывод: «Если нет идеала, то и лаять некому».

Судя по выражению лица «патрона», такой лихой вывод со ссылкой на серьезное авторитетное обоснование, в общем-то, игривой мысли Собчаку понравился. Окрыленный намеком на внимание слушателя, автор «теории демократизма» повел дальше свою путаную речь, схожую с апофеозной точкой зрения пожизненных воспитанников-насельников скорбного дома.

Цитатор почти вплотную пригнулся к уху патрона и стал громко нашептывать ему, что не всякая пальма первенства приносит плоды и, уж тем более, не всегда на ней сидит лидер. По пальцам «патрона», выбивавшим на столе четкую раздраженную дробь, мне стало понятно: время сего «увлекательного» монолога явно истекло, поэтому я предложил «демократизатору» убраться проветриться или же покурить, но он отказался и опять было потянулся за конфетками. Об этом волосато-полоумном любителе сладкого я вспомнил лишь потому, что высказанная им меж съеданием конфет теория, как оказалось потом, была полностью воплощена в действительность.

Расстаться с теоретиком «демократизма» мне помог наконец-то появившийся Валерий Павлов, которому «патрон» поручил доставить сюда мадам Нарусову — эту городскую леди под номером «раз». Супруга Собчака, прибирая себя к встрече с Рейганом, чуть на нее не опоздала. Вид у нее был запыхавшийся, будто она, в пух и прах разодетая, не ехала на машине, а бежала бегом в своем новом белобрысом плаще и платье «бурдового» цвета, с ярким макияжем, столь характерным для уже полузабытого возраста, когда пишут стихи без размера и постоянно кого-нибудь любят. В общем, весь ее облик, по заверениям продавцов надетых ею вещей, должен был вызывать ликование окружающих.

Успокоившись присутствием жены, «патрон» слегка заскучал: стал ковырять пальцем обивку панелей понравившегося ему зала для торжественных встреч и цокать языком.

По мере задержки прилета жажда встречающих лицезреть самого Рейгана стремительно обострялась, словно весенняя страсть рвущихся почек. Никто из присутствующих, кроме разве генконсула США с его озабоченным, широким лицом, не скрывал своего восторга от возможного грядущего рукопожатия с лидером мира сего. Как же! Ведь привалило же счастье встретиться с жизнерадостным старым голливудцем, который, в шестьдесят девять лет впервые взойдя на трибуну как президент Америки, на весь мир обозвал нашу страну «империей зла», способной лишь на всякие подлости, и призвал начать «крестовый поход» против коммунистической экспансии. Это он, «любимый», в понедельник 7 июня 1982 года нашел-таки время оторваться от своих многотрудных дел, дабы в библиотеке Ватикана почти час шушукаться с Папой Римским Иоанном Павлом И, в обиходе поляком по фамилии Войтыла, которого призвал к проведению совместной тайной кампании по «разложению изнутри коммунистической заразы». Это он, «дорогой», в предпоследний год своего президентства произнес знаменитую речь у подножия Берлинской стены, приказав Горбачеву снести ее, позорную. Одним словом, все дальнейшие, постигшие наш народ беды так или иначе связаны с его именем, поэтому и ликовали встречающие «демократы».

Когда древние славяне кочевали по лесам да степям, то в Западной Европе уже вовсю ширились города, до создания которых нашим славным предкам нужно было еще лет 450 топать тяжелым эволюционным путем. Этот естественный исторический разрыв сохранялся вплоть до 1917 года, а затем произошел резкий скачок. Да, да! Хотят это признавать или нет, но, как подчеркивал Уинстон Черчилль, которого в дружбе с «папой Джо» заподозрить трудно, «Сталин принял страну с сохой, а передал с атомным оружием». Я думаю, эту реплику британского премьера каждый оценит правильно, ибо он имел в виду вовсе не вооружение, как таковое, но промышленный потенциал и мощь державы нашей. Плюс победу в опустошительной войне и восстановление разрушенного.

Эх! Не видеть этого может лишь незрячий. Поэтому как было не радоваться местным «реформаторам» лицезреть одного из непосредственных организаторов ослепления нашего народа, того, кто умудрился направить нашу страну вспять, в хвост развития людского общества на Земле.

Время шло в томительном, беспокойном ожидании, какое испытывают, разве что, рыбаки на оторванной от берегового припая льдине, с надеждой высматривая в небе вертолет спасателей.

— Летит! Летит! — заорал чей-то репортер взволнованным голосом, каким, вероятно, матросы Колумба, завидев Америку, кричали: «Земля! Земля!», и от охватившего его восторженно-нервного озноба стал по-собачьи лязгать зубами.

Из раскрытой на летное поле двери зала был виден заходящий на посадку «Боинг» хищно-маскировочной боевой раскраски.

До чего же бывает человек в жизни не похож на свою фотографию! Думаю, не счесть простодушных солдат и тюремных арестантов, полюбивших барышень по присланным им в письмах «фоткам», которые после столкновения с оригиналом своих грез враз переставали верить в человечество.

Рейган с Нэнси — этакой бодренькой старушенцией елизаветинских времен — находился, по всей видимости, в той возрастной группе, когда уже не распознают и не понимают, кто есть кто, поэтому, симулируя возбужденно-радостную улыбку, здоровался со всеми подряд, его окружившими, среди коих тискалось много депутатов горсовета, но особо выделялся обширной бородой Петр Филиппов, возжелавший даже произнести на импортном языке какой-то, вероятно, наскоро заученный им спич и поздравить «дорогого» гостя с благополучным прибытием в страну снегов, медведей и пляски «казачок». Выражалось всеобщее умиление и желание благодарить за предпринимаемые Рейганом усилия, из-за которых наша шестая часть земной суши с живописными, дивно-дивными, безграничными просторами скоро, кроме душистых портянок, будет нуждаться буквально во всем.

По толпе шныряли встревоженные рентгеновские глаза начальника «девятки», находившегося от столпотворения чуть поодаль. Собственная охрана Рейгана, выделявшаяся из толпы унифицированными белыми плащами и черными, усеянными золотыми пуговицами штатскими пиджаками морского фасона, теснила по сторонам восторженную шушеру, цепко оберегая своего шефа с перламутровыми зубами.