На грани фола (Крутые аргументы) - Анатолий Манаков

Ну и пусть относительно невысок культурный уровень учителей Закона Божия в гимназиях и приходских школах, пусть вся мысль сановников Святейшей Патриархии сводится обычно к пастырским поучениям, увещаниям о соблюдении душевной чистоты и об угождении Всевышнему, все равно монастыри продолжают служить уникальной лабораторией, где совершается синтез богословия, живописного искусства и ремесел, хорального песнопения и литургического обряда. Рожденные этим синтезом биотоки обогревают невидимым светом духовные силы народа, высшей ценностью неизменно почитающего святость. Немало среди монахов и сочинителей акафистов: литургия для них становится творчеством, религия обретает дух поэзии упорного поиска душевного покоя, внутреннего согласия с Сыном Божиим и Пречистой Девой...

Упаси нас от напасти и скатиться в безудержную похвалу с притворным одобрением. Хоть и кажется, будто Русская Православная Церковь обходится без инквизиции на манер западноевропейский, религиозная нетерпимость подминающего её под себя государства поистине не знает границ. Богохульникам на Руси прожигают язык каленым железом и затем отрубает голову. За возведение хулы на царя отрубают голову без прожигания. На методы словесного убеждения не уповают и ссылают сектантов в Сибирь целыми деревнями. Технология допросов с пристрастием совершенствуется, однако при пытках за непотребные мысли верят на слово, лишь когда оно означает признание вины. По свидетельству очевидцев, стены подвалов Преображенского приказа и Тайной канцелярии, где проводятся "пристрастные допросы", увешаны иконами, вопросы уснащаются цитатами из Священного Писания, заплечных дел мастера часто зачитывают акафист Божией Матери: это называется "притянуть к Иисусу Сладчайшему". Но как бы изощреннее ни становились меры пресечения вольнодумства, владык земных и небесных по-прежнему бранят в народе и подчас без всякого тайного умысла. При Петре Великом узаконивают наконец звание протоинквизитора, назначая на этот пост иеромонаха Пафнутия из московского Данилова монастыря, а по епархиям учреждают должности провинциал-инквизиторов, чья задача - выведывать и доносить властям о любых нарушениях в выполнении священниками своих обязанностей, не говоря уже об антиправительственных среди них настроениях...

По исконно православной традиции, над монастырем и его обитателями весит особая сокровенная аура праведников и чудотворцев. Посему неслучайно монашество органически связано с отцами-духовниками. Вселяя в мирян и послушников христианский закон благочестия, духовник всегда должен быть бодр духом, никогда не избегать людей и беседы, может показаться грустным, но скучным ему не положено быть по ранжиру. Само старчество заложено в основе иноческого бытия и предполагает подлинную искренность отношений духовных детей со своим духовным отцом, беспрекословное их ему послушание, откровенное исповедание своих мыслей, суждений и тайн сердечных.

Старца принято почитать истинным светильником веры и евангельского откровения, услугами его пользуются и миряне, получая от него письма-наставления или проповеди-утешения по смирению гордыни и многотерпению. Духовник проницателен, мудр и, разумеется, не обходится без лукавства, находя нужное слово к каждому в зависимости от его характера, способностей и душевного склада. Редко кто из благонамеренных граждан отказывается иметь своего личного наставника из монастырского дома, редко кто из богатых не держит при себе духовника, к которому можно обратиться за советом или утешением в случае печали или царской опалы. В семьях от старца почти ничего не скрывают, для него не жалеют приношений, предоставляют ему всегда самое видное место в доме и считают большим грехом осуждать его. Естественно, сами духовники не упускают случая при общении с сильным мира сего получить нужную себе и церкви выгоду от своих советов. Вот только беда у них одна: никакое смирение не мешает царедворцам частенько поступать со старцами-духовниками, мягко говоря, произвольно.

Святая Русь-матушка! Еще и великомученица. С нею Бог. Или бог с нею? Что бы ни было, огромная чаша горькой печали и мучительных переживаний испита честным воинством Христовым чуть ли не до самого дна.

Указом императрицы Елизаветы половина монастырей закрыта, иноков вытесняют больные, нищие, сумасшедшие и солдаты-инвалиды, над священством вводится жесткий жандармский надзор...

Патриарх Всея Руси Тихон ниспосылает проклятие на пришедших к власти большевиков. Недоучившийся семинарист, новый самодержец всего Советского Союза Сталин в долгу не остается и под конвоем "опричников" отправляет строптивых служителей не своего культа за колючую проволоку. К началу войны с фашистской Германией он вообще закрывает все монастыри, включая духовный центр русского православия Троице-Сергиеву лавру...

И лишь к концу ХХ века монастыри снова восстают из пепла и берут на себя отнятые у них благотворительные функции.

Время уравнивает всех и вся. Равнодушно оно и к богоугодным местам. Построенные четыре-пять столетий назад монастыри неумолимо теряли свой первозданный облик благодаря пожарам, разрушениям, грабежам. Редко где уцелели древние иконы и резные деревянные иконостасы. Атрибутика ризниц растаскивалась, продавалась за границу или оседала в недрах государственных музеев. Не тронуты лишь извечно хранимые чудотворные образы Богоматери и бесподобная по своему богатству изделий ризница Троице-Сергиевой лавры.

Не исключением стал и Пафнутьев монастырь под городом Боровском. Основан дом Божий более пяти веков назад преподобным монахом Пафнутием, выходцем из мелких землевладельцев-потомков татарского баскака. Это один из некогда самых богатых монастырей на службе у великокняжеской власти, под покровительством царствующей семьи. Его создатель причислен к лику общерусских святых и погребен здесь у южного портала белокаменного собора Рождества Богородицы. Когда-то совсем рядом, в монастырской темнице томился закованный цепями несговорчивый протопоп Аввакум.

Монастырь и сейчас походит на крепость. Мощные высокие стены позволяли выдерживать длительную осаду, вести круговой обстрел неприятеля пищалями и пушками из амбразур верхнего и нижнего боя. Во время осады войском Лжедмитрия Второго в июле 1610 года оборонявшиеся держались довольно упорно, пока како-то иуда изнутри не открыл нападавшим ворота Тайницкой башни. Два века спустя продрогшие уланы Наполеона отогрелись здесь, растащили ценности и подожгли сам монастырь. Зимой сорок первого зашли сюда потомки тевтонских рыцарей, но согреться им не удалось и они ушли под собачий лай по запорошенной снегом дороге.

После Великой Октябрьской революции Пафнутьев монастырь закрыли, его художественные ценности взяли под охрану государства, на территории и угодьях монашеской обители образовали "Сельхозкоммуну Пафнутьевскую". В коммуне монахи трудились вместе с местными жителями. На всех приходились около сорока десятин земли, три лошади, восемь коров, два быка, двадцать один плуг, одна соха, три бороны, одна сенокосилка, три телеги, одна четырехконная молотилка, трое саней, три хомута для пахоты, выездной экипаж и выездные сани. Архимандрита Сергия назначили комендантом местного музея древнерусского искусства, на настоятеля возложили сохранность древних икон, облачений и рукописных книг. Позднее в монастыре разместили сиротский дом, там же работала комиссия по изъятию ценностей в фонд помощи голодающим. Однажды из музея пропали самые ценные экспонаты, но их вскоре нашли и в краже уличили бывшего послушника на пару с милиционером. За реставрацию монастыря принялись ещё в сороковые годы сразу после войны. В начале девяностых дом Божий вернулся в лоно Русской Православной Церкви.

*

Узкая, извилистая, с не залатанными после зимы провалами дорога спускалась по склону холма. Вдоль неё прятались за покосившимися заборами деревянные домики с резными ставнями - многие до того обветшавшие, что казалось, вот-вот сложатся под собственной тяжестью, но, нет, стояли, не падали. Да и само Время там как будто задерживало свой бег, проносясь в не известно каком направлении.

В воздухе парил запах набухавшей земли, деревья наливались животворным соком, выбрасывая свои первые листочки. Слева от уже покрытой пылью дороги открывался бескрайний простор лесов и полей. На сине-голубом небе кочевали стада белых барашков, внизу за поворотом звучал малиновый перезвон колокола...

Видя и слыша все это, даже самый черствый из всех человек смягчался, оттаивал, затихал, и оседала в душе его злость на самое дно. Если что-то незаметно вселялось в него и овладевало уже при подъезде к Пафнутьеву монастырю, то, пройдя внутрь через главные врата, он невольно задумывался о вечности, отстранялся от круговерти мирских волнений.